Закат боярской республики в Новгороде

Не в первый раз приходилось представителям новгородской господы просить мира у своего сюзерена. Так бывало при Василии Васильевиче и при Дмитрии Донском, так бывало и раньше. Но дело всегда оканчивалось восстановлением прежних отношений. Господа полностью сохраняла свою власть, внутренний политический строй Великого Новгорода и система его связей с другими землями оставались без изменений. Выплатив штраф-контрибуцию в знак признания своего поражения, боярская республика продолжала жить своей жизнью.

Текст договора, подписанного в Коростыни 11 августа 1471 года, сохранился в двух списках, близких по времени к подлиннику, — в Государственном древлехранилище в Москве и в Публичной библиотеке в Ленинграде. В каждом списке — две грамоты, новгородская и московская.

Обе начинаются с перечисления новгородских послов, которые «по благословению нареченного на архиепископьство... священноинока Феофила» «приехоша к великому князю... всея Руси» (как гласит текст новгородской грамоты). Это пять посадников (по одному от каждого конца) и пять житьих (тоже по одному от конца). Переговоры и подписание грамоты было доверено, таким образом, представителям только верхнего слоя новгородского общества. «Меньшие» и «черные люди» в этом важнейшем политическом акте формального участия не принимали. То же было и пятнадцать лет назад в Яжелбицах. Многие статьи обеих грамот повторяют старые положения новгородско-княжеских докончаний. Но было бы очень опасным за этим внешним формальным сходством не увидеть принципиально новых черт, составляющих специфику Коростынского договора.

Изменилась, прежде всего, сама процедура заключения договора. В Яжелбицком докончании февраля 1456 года фигурируют послы — полномочные представители суверенной (в своих пределах) власти. Приехав к великому князю, они «докончали мир» с ним. В Коростынском докончании новгородские делегаты (в новгородской грамоте) послами уже не названы. Зато здесь указано, что они прежде всего «добили челом своей господе, великим князем». Термин «господин, господа» повторен и в конце документа: «господине князь великий... целуйте крест ко. всему Великому Новгороду... Также... весь Великий Новгород целуем крест ко своей господе, к великому князю». Впервые за долгие века новгородско-великокняжеских отношений, «розмирий» и «докончании» Господин Великий Новгород официально признает великого князя всея Руси своим господином.

Впервые Господин Великий Новгород официально обязуется навсегда и безоговорочно порвать с Литвой: «Хто король или великий князь на Литве ни буди... нам, вашей отчине Великому Новугороду, мужем вольным, не отдатися никоторою хитростию. А быти нам от вас, от великих князей, неотступными ни х кому. А князей нам у короля... себе на пригороды не просити, ни при-имати из Литвы князей в Великий Новгород».

Господин Великий Новгород официально признает себя «отчиной» великого князя всея Руси и тем самым принимает концепцию политического единства Русской земли, как изначального и единственно законного се состояния. Ту концепцию, которая была впервые провозглашена великим князем осенью 1470 года в переговорах с тогдашними новгородскими послами. Ту концепцию, которая стала доктриной единого Русского централизованного государства. Но, как и их соседи псковичи, новгородцы — не только «отчина» великого князя, т. е. органическая часть Русского государства, но еще и «мужи вольные»—как и псковичи, они сохраняют свой внутренний статус, свой особый порядок управления.

«А на владычество нам, Великому Новугороду, избирати... по своей старине. А ставитися нашему владыце в дому Пречистые... на Москве... у митрополита... А инде нам владыки опроче московского митрополита нигде не ставити».

Как в государственном, так и в церковно-политическом отношении Господин Великий Новгород признает и подчеркивает свое полное единство с Русской землей, свою неотделимость от нее. Тем самым решительно, бесповоротно осуждаются все попытки, от кого бы они ни исходили, втянуть новгородскую архйепископию в орбиту влияния киевского униатского митрополита. В этом, как и в других вопросах, новгородский текст Коростынского докончания отразил полную победу Москвы, полную победу национальных интересов Русской земли над сепаратистскими устремлениями новгородской господы.

Тем же проникнут и московский текст договора. Его важнейшие статьи посвящены судебному устройству Новгорода.

По старому Яжелбицкому докончанию суд на Городище на равных правах держали представитель великого князя и представитель Новгорода. Другие судебные вопросы не интересовали составителей договора — все и так было хорошо известно, все шло по «старине и пошлине».

В новом докончании судебным вопросам посвящено пять статей, ни одна из которых не имеет никаких аналогий в прежних договорах Новгорода с князьями. Особое значение имеет принципиальная декларация: «А что грамота докончальная в Новогороде промежь себя о суде, ино у той грамоты быти имени и печати великих князей». Как отмечают исследователи, это означает, что судебный устав Новгорода — Новгородская судная грамота — теперь переписывается на имя великого князя и скрепляется его печатью. Великий князь всея Руси, «господин» Великого Новгорода, в своей «отчине» стал верховным гарантом правопорядка, контролирующим деятельность всех новгородских судебных инстанций.

Судебные пошлины за важнейшие уголовные преступления делились с этого времени поровну между новгородскими властями и великим князем — рядом с новгородским судьей теперь стоял представитель великого князя. Без его представителя уже не мог состояться ни один суд в Новгородской земле.

Нет, не похоже Коростынское докончание ни на Яжелбицкий мир, ни на другие, более ранние новгородско-княжеские договоры. На этот раз господа не отделались ни легким испугом, ни тяжелой (16 тысяч рублей, вдвое больше, чем в Яжелбицах) контрибуцией. Впервые в традиционную, из века в век повторяющуюся мелодию новгородско-княжеских докончаний решительно и властно вторгся новый мотив, подчиняющий себе всю мелодию. Коростынский договор подчеркнул не только полную ликвидацию внешнеполитической независимости боярской республики. Он подчеркнул су-дебно-административное подчинение Великого Новгорода власти государя всея Руси. И это самое главное, самое страшное для господы постановление кладет важнейший рубеж в политической истории вечевого города.

«Милосердовав же князь великий... повеле преста-ти жещи (жечь. — Ю. А.) и пленити, и плен... отпусти-ти». Последняя феодальная война на Руси окончилась. Вместе с ней окончилось время независимой политики новгородской господы. Признав великого князя всея Руси своим «господином», а себя его «отчиной», Великий Новгород перестал быть самостоятельным политическим организмом, связанным с великим князем тонкой-тонкой нитью вассальных отношений. Господин Великий Новгород отныне стал частью единого Русского государства, пришедшего на смену старой федерации русских земель.

. По-прежнему звенел вечевой колокол, по-прежнему городом правили посадники, по-прежнему бояре держали в своих руках политическую власть в городе и огромные вотчины за его пределами. Но над всем этим встала новая сила, сила и власть великого князя, государя всея Руси. Сохранение вечевого уклада оставалось только признаком автономии Великого Новгорода, особого порядка управления им. С самостоятельной «большой» политикой боярства, казалось, было покончено.

Одиннадцать лет назад псковское боярство добровольно отказалось от своей самостоятельности и признало великого князя «господином и государем». С тех пор всю внешнюю политику Господина Пскова направлял князь-наместник, назначаемый из Москвы и сажаемый псковичами на княжеский стол в Троицком соборе. Бояре сохраняли в неприкосновенности свои вотчины, свою власть на вече, свое решающее влияние на внутренние псковские дела. Старая боярская феодальная республика сохраняла свою специфику и в составе нового Русского государства.

Но Псков — не Новгород. И новгородские бояре не чета псковским. То, что возможно и допустимо для Пскова, с чем мирятся в Пскове и господа, и «черные люди», сможет ли привиться в Великом Новгороде? Согласятся ли бояре стать просто вотчинниками, подданными великого князя, отказаться от самостоятельного политического значения? Согласятся ли «черные люди» по-прежнему повиноваться боярским кланам? Согласятся ли смерды, населяющие новгородские погосты, по-прежнему безропотно тянуть в свой погост, выплачивать подати, нести все повинности в пользу привилегированных горожан? Судьба феодальной республики зависела от того или иного решения этих вопросов.

Да, псковские бояре и «волные мужи псковичи» признали власть великого князя. С ними бывали трения и даже конфликты. Они нередко ссорились с наместниками, жаловались на них в Москву, просили прислать других. Но в целом Господин Псков держал свое слово и во всех крупных вопросах не выходил из воли своего «господина и государя». Лояльность псковичей объяснялась не только их добронравием. Решающее значение имели реальные политические и экономические причины. Господин Псков был сравнительно мал и слаб. Предоставленный своим силам, он не мог выдержать борьбы ни с Орденом, ни с Литвой, ни с «братом старейшим». Как Рязань на южном рубеже Руси, так и Псков на северо-западном мог уцелеть, только если за его спиной стояла сила всей Русской земли. Сознание этого факта, выработанное веками нелегкого политического опыта, было важнейшей гарантией верности Пскова — сначала великому князю-сюзерену, затем великому князю, государю всея Руси.