Закат империи

Сеньор Трухильо и впрямь был крепким, как столетний дуб: такого, поди, враз не сковырнёшь. Даром, что ли, его так уважают и деревенские, и собственные солдаты, а разбойники благоразумно обходят десятой дорожкой? Ариета самым приветливым манером поздоровался, напомнил о себе. Старик только крякнул.

–  Ариета?… Ну, да, помню тебя, как же, - хрипло рассмеялся он.
– Это ты тогда с двумя дружками увёл отцовскую лодку без спроса и ушёл в море накануне шторма?

–  Я, - смущённо хмыкнул Ариета.
– Здорово меня тогда батюшка разукрасил, когда нас на берег выбросило…

–  Ладно, что было, то прошло. С чем сейчас пришёл-то?

–  Вот, решил заглянуть, - Антонио было чертовски неудобно - дарить подарки чужим вроде бы людям давно разучился.
– Отблагодарить, значит, за добро… и так далее…

–  Да ладно тебе! Давай уже чего принёс, - старый альгвасил, видя его неловкость, расхохотался.

Ариета покраснел, чувствуя себя тем самым мальчишкой, которого этот суровый старик - а тогда ещё полный сил дядька - некогда выловил на берегу у разбитой отцовской лодки и за ухо приволок к родителю на расправу. Раскрыл корзину и выложил на большое грязное оловянное блюдо шикарного тунца.

–  О-о-о!
– восхищённо протянул старик Трухильо.
– Какой красавец! Утренний улов?

–  Он самый, сеньор.

–  Своих-то не обидел?

–  Не обидел, что вы. Но вам - самого большого и вкусного. На здоровье.

–  Ну, уважил… - крякнул Трухильо.
– Давненько мы не видали такой роскоши.

–  Налоги, сеньор?

–  Налоги, будь они неладны… Казна-то пуста, вот и дерут со всех и каждого… Ты вот что, не очень-то хвастайся своими уловами и новой лодкой. А ещё меньше про Санто-Доминго с Тортугой болтай. Сборщики налогов разденут догола, лодку отберут, а черномазого продадут.

–  Он свободный, выкупился уже, - уточнил Ариета.

–  Ну и что? Схватят, свяжут, продадут, и плевать им на его выкуп. Под испанской властью так было, под французами, да и под этим президентом, чтоб его… Ладно, я тебе этого не говорил.

–  А я ничего не слышал, сеньор, - Ариета позволил себе грустную иронию.

–  Вот этим и отец твой славился - всегда быстро соображал, - усмехнулся в седые усы старый альгвасил.
– Ладно, о нас поговорили и забыли. Ты о себе-то расскажи. Вроде ж ты теперь вдовец, правда? Соболезную… Ну, дело ведь такое - жизнь и дальше идёт… Мои-то девчонки давно выросли. Старшие при мужьях, младшая ещё при мне. Да вон она, по дому управляется, хозяюшка. А для меня, старика, сплошные заботы: приодеть дочку, приданое ей собрать. Не за солдата же её отдавать, в самом деле?… Ты вот глянь, чего я ей на днях из Сантьяго привёз, - Трухильо откинул крышку сундучка и достал маленькое зеркальце в ажурной медной оправе.
– Ещё даже обрадовать не успел. Целых двадцать пять песо выложил! Это из Санто-Доминго везут, зеркала там и впрямь не хуже венецианцев наловчились делать. Видал, небось, такие в своей Кайонне?

"Двадцать пять песо!
– мысленно ахнул Ариета.
– Да я за такое всего два ливра и пять су в магазине отдал, когда покупал Хосефе подарочки на Рождество! А голландцы их ящиками гребут на продажу!"

Смысл дальнейшего разговора Ариета почти не запомнил: всё это время его грела мысль о том, какую кучу денег можно будет заработать на перевозке товаров из Кайонны в Сантьяго. Накупить, скажем, таких вот зеркал, хорошей сен-доменгской ткани, ещё какой-нибудь мелочи - а потом свезти сюда и продать. Это ж какой навар! Так, чего доброго, он из рыбака купцом заделается, а через годик вообще сменит лодку на крепкую быстроходную шхуну!… Весь обратный путь до Кайонны Ариета мысленно прикидывал, что же именно пойдёт покупать по лавкам, едва вернётся. Деньги у него есть, можно смело вложить в дело, а затем вернуть сторицей с первого же плаванья. Так за полный год можно не только на шхуну, но и на приличный дом заработать!

Эх… Спасибо, Пресвятая Дева, что надоумила с Хосефой своими задумками поделиться. Не то быть бы беде…

–  …Товары возить?
– перепугалась дочка.
– Отец, вы что! Тут такое было, пока вы в море ходили!

Испуг Хосефы отрезвил Ариету не хуже ведра воды в лицо. Даже дрожь пробила - его, тёртого жизнью мужика! Как? Что случилось?

–  Ну-ка, рассказывай, - внезапно севшим голосом проговорил он.

–  Вы помните - Адальберто Роблес две недели назад вышел в море, никому ничего не сказав?
– глаза девочки были как два блюдца - большие и полные страха.
– Ещё пятьдесят ливров заплатил начальнику порта, чтобы тот не спрашивал, куда он пойдёт. А позавчера вернулся Хуан, его сын. Его сторожевик в море подобрал, а то так и потонул бы на дырявой лодке. Сеньор Адальберто, оказывается, накупил товаров и повёз в Сантьяго. А там ему сказали, что завозить товары без разрешения нельзя. Отобрали лодку, деньги, всё купленное, его с сыном побили и посадили в тюрьму! Хуан убежал, украл лодку и вернулся… Отец, пожалуйста, не ходите туда больше!

Расстроенный и не на шутку напуганный рассказом дочери Ариета пошёл к жене Роблеса. Застал её в слезах, а её сына - всего в синяках и струпьях. Парень подтвердил рассказ Хосефы, добавив ещё парочку подробностей. А Ариета, выйдя из их дома, только перекрестился и враз подумал о большой свечке.

"Вот же ж, Господи, что происходит!
– думал он, возвращаясь домой из церквушки.
– Мир встал с ног на голову. Разбойники жить дают, а добрые люди все жилы готовы вытянуть… Что творится-то!"

И, снова перекрестившись, пошёл домой. На шхуну-то он, может, когда и заработает, но на рыбе это как-то вернее будет. Шальные деньги, они ж до добра не доводят, правду отец покойный говорил…

Реальное историческое лицо. В нашей истории был директором-губернатором Кюрасао с 1679 по 1683 год.

Кому-то возможно покажется странным такое отношение к индейцам и вообще не-белым, но в семнадцатом веке оно "процветало" буквально повсюду. Типичный образчик тогдашнего мнения англичан об индейцах: "Индейцы почти поголовно дурные и грубые или заслуживающие презрения, медлительные, тупые, недалекие и ничтожные люди, как и сами евреи". Стингл писал: "Сохранилось, например, письмо одного из первых колонистов Калифорнии: "…Я часто спорил с Гудом об индейцах. Гуд считает, что надо убивать каждого мужчину и юношу, но индеанок следует оставлять в живых. А мне было ясно, что мы должны убивать и индейских женщин…"

Хлобчатобумажных.

3. В тиши кабинетов…

1

…Мадам, новость, которую я намерен сообщить Вам, двояка. С одной стороны - несомненный успех. Месье де Ла Рейни весьма продвинулся в расследовании дела о Вашем отравлении, и должен отметить, что сие расследование привело к неожиданным результатам. Раскрыт заговор. Женщина по имени Ла Вуазен, отравительница и ведьма, снабжала своими зельями неких особ при дворе, уверяя, что эти снадобья обеспечат им нашу милость. Нас поразил не столько сей факт, сколько размах происходившего: в заговоре замешано много знатных особ, находившихся при моей персоне…

–  Заговор, - хмыкнул Влад.
– Может, я и циник, но меньше всего эта гоп-компания похожа на заговорщиков. Приворотные зелья и прочая лабуда…

–  Да, но нас с Алиной отравили, - возразил Джеймс.
– Согласись, это уже не игры с приворотными зельями.

–  Вуазен, Вуазен… - Галка с усилием потёрла пальцами висок. Это имя почему-то не давало ей покоя.
– Где я могла раньше слышать об этой женщине?

–  Может быть, в Версале?
– предположил Эшби.

–  Нет, Джек, я слышала имя Вуазен раньше. Ещё в своём мире. А может, читала… Вот чёрт, никак не вспомню. Но оно точно было как-то связано с этими временами и королём Людовиком!

–  Возможно, этот заговор отравителей существовал и в вашей истории, и ты что-то о нём читала.

–  Погодите, - Влад, совершив над собственной памятью форменное насилие, кажется, что-то вспомнил.
– Галя, ты "Анжелику" помнишь?

–  Слабовато. Книжку читала очень давно, фильм смотрела. Тот самый, с Мишель Мерсье в главной роли. Один или два раза.

–  Там об этом заговоре упомянуто. И об участии маркизы де Монтеспан в чёрных мессах.

–  Она с ума сошла?
– Джеймс округлил глаза, нешуточно испугавшись: в семнадцатом веке участие в чёрной мессе - вовсе не забава, а страшное преступление.
– Если это будет доказано, её не спасёт даже король!