Закат на Босфоре
Шрифт:
Сидя в поскучневшем Константинополе, Генрих фон Кляйнст ловил жалкие крохи информации в газетах и не находил себе места. Оказалось, что британская разведка прекрасно организована. С началом войны она разрослась до огромных размеров. Только так можно было объяснить успехи англичан в тайной войне.
Немцы никак не могли оправиться от удара, нанесенного их разведке в 1914 году. Сеть агентов восстанавливали с большим трудом. В годы войны немецкая разведка использовала традиционные методы получения и передачи информации – все те же «почтовые ящики», допросы пленных и дезертиров, просмотр бумаг, найденных у убитых офицеров вражеской армии, изучение сообщений в газетах страны-противника.
А вот разведка противника значительно разнообразила виды связи и передачи
Немного приободрился Генрих фон Кляйнст лишь в 1915 году, во время Дарданелльской операции. Агенты англичан не сумели снабдить свою эскадру сведениями о силах противника. Во время бомбардировки английской эскадрой Дарданелл турки и немцы были уверены, что войска Антанты займут Константинополь. Турецкое правительство было в панике. Но англичане проявили удивительную беззаботность и совершенно нехарактерную для них бездеятельность. Турки сумели сосредоточить в районе Константинополя значительные силы, и Антанта отступила, потеряв в боях 113 тысяч убитыми и ранеными. Генрих знал, что это он с помощью агента-двойника отправил англичанам дезинформацию. Но таких побед было немного. Все кончилось печально. Германию разбили наголову, а также Турцию и остальных союзников. Служба разведки окончательно развалилась. Граф фон Ведель вышел в отставку и сидел на своей вилле, развлекаясь писанием мемуаров.
Глава шестая
Женщины живут, как прежде, телом,
Комнатным натопленным теплом,
Шумным шелком или мехом белым,
Ловкой ложью и уютным злом.
Это кабаре очень отличалось от любого подобного заведения в России или в Европе благодаря вполне естественному для Константинополя восточному колориту.
Большой зал имитировал открытый южный двор. Должно быть, в теплое время года, которое в Константинополе составляет почти весь год, кабаре и размещалось в открытом дворе, но сейчас сидеть там за столиками было бы все же холодновато.
Середина зала была застелена огромным смирнским ковром, по краям, под сводами арок на маленьких мягких диванчиках, сидели красивые турчанки в волнующих воображение восточных нарядах с закрывающим половину лица полупрозрачным покрывалом. Остальную часть зала занимали легкие столики для посетителей. Сами посетители также представляли собой весьма экзотическое зрелище: офицеры султанской армии, не утратившие все еще импозантности и восточного высокомерия, – турки в ярких мундирах с плетеными золотыми погонами, рослые албанцы в широких шароварах с пистолетами и саблями, заткнутыми за шелковые пояса. Здесь же были офицеры стран-победительниц, не столь пышно одетые, но еще более высокомерные, преисполненные чувством собственной значительности в этой побежденной, но по-прежнему богатой и загадочной стране. Среди всего этого великолепия скромные костюмы штатских казались бесцветными и невыразительными, но именно эти люди ворочали миллионами и делали политику в постепенно теряющем свое былое величие, но все еще ярком и привлекательном городе. Люди в штатском были промышленниками и финансистами, владельцами банков, кораблей, заводов и недвижимости.
Многие посетители, отдавая дань восточной экзотике, удобно развалясь за своими столиками, неторопливо покуривали кальяны или наргиле.
Борис внимательно разглядывал зал, присутствующих, пытаясь угадать среди них смертельных врагов и временных союзников. Очень скоро он понял, что это бесполезно – может быть, вон те двое мужчин, которые любезно разговаривают, обсуждая карту вин, готовы вцепиться друг другу в горло. Наверняка, в этих стенах, в атмосфере дразнящих
обоняние ароматических курений и благовоний, под звуки гипнотической восточной музыки, звон хрусталя и тихое журчание воды в маленьком фонтане, составлялись и рушились заговоры и политические союзы, заключались миллионные сделки, возникали и рассыпались в прах состояния.В центре зала, сменяя друг друга, извивались под тягучую опьяняющую мелодию турецкие танцовщицы в полупрозрачных, развевающихся шелковых одеждах. Время от времени их место занимали европейские исполнительницы – скорее всего, француженки в модных парижских платьях новейших фасонов. Они исполняли по-французски одну-две песенки – как правило, не слишком хороший голос сочетался с невысоким уровнем самих песенок, но смазливые личики исполнительниц примиряли с ними публику, и шансонетки собирали свою порцию вялых аплодисментов.
Наконец, уже ближе к полуночи, в атмосфере кабаре почувствовалось оживление: музыканты встрепенулись и заново настроили инструменты, посетители повернулись к центру зала и стали разговаривать тише, официанты, и без того бесшумные, стали, кажется, просто бесплотными тенями – по всему чувствовалось, что ожидается гвоздь программы.
Раздались аплодисменты завсегдатаев, и на сцену выпорхнула стройная блондинка в легком белом кисейном платье, напоминающем греческую тунику. Ордынцев подумал, что певица действительно удачно выбрала себе имя: в ней и в самом деле было что-то ангельское – светлые золотистые кудри, наивный взгляд голубых глаз, длинные ресницы.
Девушка запела. Голосок у нее был несильный, но нельзя было отказать ей в некоторой музыкальности. Песенка была печальной – какая-то ерунда про милого друга, который покинул красавицу, а она не может его забыть, ждет и смотрит утром на восход, а вечером – на закат. Публика слушала песенку, затаив дыхание. Борис наблюдал за исполнительницей, стараясь сохранить на лице бесстрастное выражение. Она пела старательно, но приглядевшись, Борис отметил, что движения ее были несколько заученны. Тем не менее публика разразилась бурными аплодисментами, когда последний куплет подошел к концу. Анджеле кидали цветы – сплошь белые розы, очевидно, она завела такой обычай. Девушка улыбалась, округляла глаза и взмахивала длинными ресницами.
Борис знаком подозвал официанта и спросил его вполголоса, сколько времени выступает здесь ангелоподобная мадемуазель? Официант – разбитной чернявый малый, не то турок, не то араб, не то все вместе – ответил, что мадемуазель Анджела выступает в «Грезе» несколько месяцев, и все время у них аншлаг, потому что публике нравятся ее внешность, голос и манера исполнения. Борис не заметил у Анджелы никакой особенной манеры исполнения, очевидно на публику, привыкшую к знойным восточным красавицам, произвели сильное впечатление голубые глаза и золотистые кудри.
Следующую песенку Анджела исполнила по-итальянски. Борис не понял ни слова, но публика пришла в полный восторг. Анджела тоже оживилась и при исполнении следующей песни начала танцевать. Она улыбалась и посылала публике воздушные поцелуи, причем, поскольку девушка находилась посредине зала, ей все время приходилось поворачиваться, чтобы не обидеть никого из своих поклонников. Вот она повернулась в сторону Бориса, но встретила каменное выражение лица и взгляд, устремленный куда угодно, только не на нее. Борис подождал некоторое время, потом исподтишка взглянул на певицу. Она уже повернулась в другую сторону. Так продолжалось несколько раз, пока не кончилась песня, и Борис умудрился ни разу не встретиться с Анджелой взглядом. В этот раз девушку закидали деньгами. Она ловко уклонялась, продолжая кланяться, и на губах ее застыла улыбка. Борис участия в овациях не принимал, он вообще отвернулся и переглядывался со смуглой турчанкой, что сидела на маленьком диванчике неподалеку. Глаза у девушки были сильно подведены арабской тушью, щеки нарумянены, волосы забраны в тюрбан. Вообще, она была полной противоположностью Анджеле. Турчанка по-своему поняла взгляды Бориса, она встала и подошла к его столику. Борис скосил глаза на Анджелу, та несомненно заметила эти передвижения.