Закат
Шрифт:
Кузьмич долго смотрел им вслед, а затем смахнул стариковскую слезу и заковылял убираться в «номерах люкс», то есть, менять ветошь в коллекторной трубе и застилать туда новые термоустойчивые коврики из полиуретана.
Глава третья
Они шли по железной дороге в тени непомерно разросшихся зарослей орешника, растущего по обе стороны. Широкий шаг Макса идеально подходил под расстояние от каждой второй шпалы, а вот Кириллу роста не доставало, все время приходилось сбиваться на щебень. В конце концов он решил идти по одной из рельс. Так, конечно, было вообще не комильфо, зато веселее. Лайма все время бежала где-то рядом, то и дело поднимая из травы или кустов
Сначала шли молча, час или два, но потом мало по малу затеялся неспешный разговор.
– У нас небольшая община, – рассказывал Кирилл, – Несколько семей из тех, кто выжил. За главного Хирург. Он из мед. части шахтеров. Когда все случилось, Хирург первый догадался семью в забое спрятать. А за ним и товарищи подтянулись, и батя мой тоже… Я с сестрой. Остальные, кто на поверхности остался – не выжили.
– Понятно. Ну а как ведьму поймали?
– Никак. Она сама пришла.
– А как узнали, что это ведьма?
– Она сама и сказала. Мы ее сразу в клетку! Сжечь хотели. Может надо было?
Кирилл спрыгнул с рельсы и опять пошел по шпалам. Макс нахмурился:
– Может и надо.
Где-то вдалеке раздался протяжный вой. Ему тут же вторил еще один. Волки в здешних краях водились в избытке, но охотились преимущественно ночью, а сейчас был день – рано им выть.
– Дикие собаки?
Предположил Кирилл.
– Возможно, – насторожился Макс, – долго еще идти?
– Не очень. Через балку, потом подстанция и шурфы. Выйдем на КПП, а там совсем близко.
К разговаривающим подбежала Лайма. В немом взгляде верного пса читалось предостережение. Макс успокаивающе погладил Лайму по загривку, спросил у Кирилла:
– Совсем близко? Насколько? Где именно расположена ваша община?
– Там раньше хим. завод был по производству аммиака. Для нечисти опасно, брезгуют. А для нас в самый раз. Жить можно. От КПП еще час ходьбы.
Вой неизвестного существа повторился. Кирилл нервно вытянул из-за пазухи обрез двуствольного ружья.
– Давай-ка мы поторопимся, – сказал Макс, и они перешли на бег.
Но не сделали и нескольких шагов, когда остановились. Тому причиной оказалась молодая девушка. Она стояла прямо у них на пути. Откуда она взялась на рельсах и когда – осталось загадкой. Просто появилась и все. До нее было каких-то тридцать метров, и Макс сразу узнал девушку: потертые джинсы, кожаная куртка, ворох русых косичек на голове. Перед ними стояла Изольда. Ее одежда, лицо и руки были заляпаны кровью. Темно-голубые глаза девушки пристально смотрели на Макса. Он медленно снял с плеча «Винторез». Изольда предостерегающе-отрицательно покачала головой, а потом буквально растворилась в воздухе, растаяла, оставляя после себя легкое облачко дыма, которое тут же развеялось по ветру. Лайма заскулила и села на задние лапы. Макс в задумчивость опустил винтовку.
Кирилл возбужденно прошептал:
– Что это было?! Кто эта девушка?
– Это призрак.
– Как? Разве у них есть призраки?
– Выходит, что есть.
Глава четвертая
Только Кузьмич со всем управился и сел передохнуть на край коллекторной трубы, как налетела стайка воробьев с полей. Птицы сразу зашумели, расчирикались, начали хозяйничать по двору каждый на свой лад. Несколько лет тому назад точно также к «Пикнику на обочине» пришли цыгане с табором. Мира нет, а им хоть бы что, вот ведь вообще не унывающая нация! Веселятся, галдят, гуляют. Но как начнут петь о чем-нибудь грустном у костра, то слез уже не остановить, прямо всю душу наизнанку вывернут. Понравилась тогда Кузьмичу одна девушка. Это только на вид Кузьмич старый, на самом же деле ему и шестидесяти тогда не было. Так вот, запала ему в сердце симпатичная цыганочка: молоденькая, красивая, всё танцевала под луной
да цветы нюхала, когда думала, что никто за ней не наблюдает. От того, видно, она так чудачила, что парня у нее отродясь не было, а вот жизнь была, да еще какая. Била ключом за край, жаждала красок, безудержных чувств и страстной любви. Табор в «Пикнике» месяц стоял, пока дальше в путь не пустился. И не случалось ни единой ночи, чтобы Кузьмич не думал об этой девушке. Грезилось ему несерьезное, озорное. И так до самого утра. Мучался, маялся, но к девушке за все время так и не подошел, даже взгляда не выказал: не за чем, пустое. А она взяла и поцеловала его на прощание, когда уходить стали. Последний поцелуй в его жизни – Кузьмич точно знал и вспоминал этот момент всякий раз, когда на душе не хватало солнца, или наоборот, когда хотелось усилить радость от чего-нибудь доброго, столь редкого на закате эпохи, типа стайки беспечных воробьев.Сейчас Кузьмич тоже думал об этой девушке. Глаза вспоминал: большие, карие, как говорили раньше «с бесенятами». Потом в памяти пришел ее запах, такой еле уловимый, но незабываемо приятный запах молодого женского тела, пышущего гормонами. Кузьмич зажмурился от удовольствия, и так просидел какое-то время. Вдруг воробьи, все, как один, исчезли. Раздалось лишь суетливое хлопанье их крыльев и удаляющийся гомон. Да, уж, такая планида владельцев мотелей: мгновенья шумной, но чужой бурлящей жизни, а потом вечность в тишине и ожидании. Кузьмич открыл глаза и охнул. Прямо перед ним стоял незнакомый молодой человек.
– Вы так незаметно подошли, что аж напугали меня, – хохотнул хозяин «Пикника».
Незнакомец улыбнулся в ответ:
– Могу себе представить! Вот меня нет, а вот я есть!
Кузьмич присмотрелся к новому гостю: мускулистый парень лет тридцати-пяти, не старше; сосредоточенный взгляд, как у профессионального психолога. Хоть пришлый и дурачился по-шутовски, а все равно в нем угадывалась сила.
– Вы, наверное, приятель Максима? – догадался Кузьмич, – Так он ушел, совсем недавно!
Незнакомец пригладил ладонью и без того идеально уложенные черные волосы, а затем странным образом втянул ноздрями воздух и ответил:
– Да, да, я знаю.
Кузьмичу стало как-то не по себе, он заволновался:
– А вы, собственно, кто такой, молодой человек?
– Молодой? – удивился тот, а затем еще больше интонировал замешательство, – Человек?? – и, рассмеявшись, продолжил, – Нет, старик, ты ошибаешься! Никакой я не молодой, и уж точно не человек.
Кузьмич обреченно покосился в сторону одного из автобусов, там был спрятан старенький дробовик, но увидел какие-то невнятные мельтешащие тени по сторонам, и отказался от идеи о дробовике. А затем «шут гороховый» заполнил все его поле зрения.
– Разрешите представиться, – начал тот, сделав паузу, после которой по всему следовало услышать по меньшей мере пять каких-нибудь титулов и еще столько же дополнительных имен-отчеств, но незнакомец сам себя оборвал, прыснув от смеха, – Глеб, – словно камнем в воду бросил.
Явное издевательство над пожилым бедолагой не сулило последнему ничего хорошего: тот, кто не чтит седины, не несет с собой добра. Кузьмич попятился в трубу и тихо зашептал:
– Ненавижу вас, будьте вы прокляты… ненавижу… ненавижу…
Глеб перестал ёрничать и сказал отрешенно, будто внезапно накатившая тоска залила его черное сердце:
– Когда-нибудь он остановится и захочет вернуться. Ты только представь, он думает, ему есть к кому возвращаться! Но я открою тебе секрет. Все, кого он знал, и кто был ему дорог, уже мертвы, – и, как бы очнувшись, продолжил более бодрым голосом, – Что ты там бормочешь себе под нос?! Умри, как мужчина!
– Вы… вы вампир?
Глеб поморщился, будто вопросом задели ушибленный мизинец на ноге, и раздражено ответил: