Заказ на олигарха
Шрифт:
– Я так сильно испугалась! – сказала Виктория и судорожно вздохнула. – Я никогда не испытывала такого сильного страха. Даже когда летала. Даже когда мы попали в турбулентный поток. Ты знаешь, что это такое?
– Нет, – ответил Китайгородцев.
– Это когда завихрения воздуха сильные и самолет трясет так, что он вот-вот развалится. Ну это как вода. Воздух и вода – физические законы для них одинаковые. И вот лодка может плыть по спокойной воде. А может в бурлящем потоке. Так и самолет.
–
– Знаешь, я тогда с жизнью распрощалась. Я думала, что нам пришел конец. Но даже тогда мне не было так страшно, как сегодня. Потому что сегодня я увидела, как испугался Сергей.
Это она о Проскурове. Обнаружив его страх, она испугалась еще сильнее.
– Страх испытывают все, – сказал Китайгородцев. – Смелый не тот, кто не боится, а тот, кто сможет себя в руки взять.
– Это ты по службе стараешься? – заподозрила Виктория. – По соображениям профессиональной этики не хочешь о хозяине сказать худого?
– Сергей Алексеевич себя мужественно вел. Он был без оружия и все равно к бандитам вышел. Это поступок.
– А ты боялся?
– Да, – признался Китайгородцев. – Было страшно. Особенно когда понял, что в машине заперт и граната вот-вот взорвется.
Виктория долго смотрела на огонь, о чем-то думая. Потом сказала:
– Все боятся, ты прав. Про собаку слышал? Про охранную, которая у нас в вольере заперта. Когда стрельба и взрывы начались – померла. Разрыв сердца. Тоже жертва, если разобраться.
Проскуров вернулся уже под утро. Он тоже не захотел проводить остаток ночи в своем огромном доме, а пришел туда, где была Виктория.
Был он чернее тучи. То ли устал так сильно, то ли перенесенные на ночь встречи на него повлияли. Зашел на кухню, где коротал время в одиночестве Китайгородцев, одарил телохранителя тяжелым взглядом, ничего не сказал, хотел уйти, но вдруг сказал:
– Я сегодня с Шалвой разговаривал. С Тесадзе. Грузина жалко.
Его сын погиб в проскуровском доме.
– Завтра уезжаем, – объявил Проскуров. – Никаких отсрочек.
Приехавший ранним утром Хамза застал Китайгородцева у плиты, тот колдовал над парящей кастрюлей.
– Что у нас на завтрак? – без улыбки осведомился Хамза.
– Манная каша.
Вот тут Хамза рассмеялся.
Большой и мрачный дядя с пистолетом в кобуре и манная каша – не очень-то это вязалось друг с другом.
– Что нашел, то и варю, – буркнул Китайгородцев.
– Проскуров здесь?
– Да. Спит. Приехал два часа назад.
– Что говорит?
– Сегодня уезжаем.
– Почему заторопился?
– Нервы.
– А-а, понятно. Ты сам-то как?
– Нормально.
– На ногах всю ночь?
– Я подремал.
– Сейчас тебя сменю, – пообещал Хамза.
Сидел и смотрел в окно, за которым уже угадывалось восходящее солнце.
– Ты молодец, – сказал Хамза. – Ты их вычислил. Только поэтому мы и были готовы.
–
Вы же сами загодя предупредили, – пожал плечами Китайгородцев. – И весь «Барбакан» давным-давно на ушах стоял.– О чем предупредил?
– Про Лорию. Про то, как он в тюрьме сказал, что рядом с Проскуровым ходит убийца.
– Это выглядело как треп.
– Но вы, наверное, еще что-то знали, – предположил Китайгородцев.
– Нет.
– Правда? – не поверил Китайгородцев.
Ему до этого момента представлялось, что у Хамзы еще есть какая-то закрытая информация, только ему и известная, и Хамза до поры не хочет карты раскрывать.
– Ничего, кроме этой фразы, не было, – сказал Хамза. – Совсем ничего. Никаких зацепок. Я тебе подбросил эту фразу, чтобы побудить тебя искать. Я знаю, как ты ищешь. Как у тебя получается. Я подумал, что ты сможешь найти какие-то зацепки, если они вообще существуют. Ты их и нашел в итоге.
Несмотря на то, что Проскуровы легли спать в разное время, к завтраку все вышли одновременно. Поваров решили на работу не вызывать. Еду заказали в работающем круглосуточно ресторане. Китайгородцев ел свою манную кашу. И Петя к нему присоединился. Китайгородцев заподозрил, что дело тут не в любви к манной каше, а в демонстративном противостоянии сына и отца.
Петя сидел напротив Китайгородцева и нехотя ковырял в каше ложкой.
– Может, сахара добавить? – пришел ему на помощь Китайгородцев.
Поставил перед Петей сахарницу, стилизованную под бочонок.
Тот зачерпнул ложкой сахар…
Но в кашу его сыпать не стал…
А разглядывал задумчиво…
Перевел взгляд на сахарницу…
Разглядывал задумчиво…
Он сделал открытие…
Он примерялся…
Он белый, этот порошок…
Как сахар…
И собачка умерла…
От разрыва сердца…
Никакой там не разрыв…
Тут Петя словно очнулся и поднял глаза на Китайгородцева. Их взгляды встретились. И мальчишка отчего-то вдруг напрягся.
– Ты куда вчера ходил? – спросил Китайгородцев и прищурился, будто примерялся, как бы ему этак изловчиться и пронзить Петю взглядом насквозь.
– Куда ходил? – неприятно удивился осведомленности собеседника мальчишка.
– Рано утром. Перед самым нападением.
– Никуда я не ходил! – счел за лучшее все отрицать Петя.
– К вольеру? Где собака?
Точно, в той стороне вольер.
Китайгородцев видел вчера утром, как брел по росе Петя. В той стороне, куда он шел, ничего другого и не было. Один только вольер. И там вчера собака умерла.
Семейство Проскуровых, ставшее невольным свидетелем этого странного разговора, оставило свои тарелки и с напряжением прислушивалось. Петя, обнаружив это, обвел присутствующих взглядом затравленного волчонка и вдруг встал из-за стола.
Я насыпала отцу в еду специального порошка, написала в письме Swiss’да…