«Заказ» невыполним

Старика Джамбулат увидел издали и рад был, что увидел. Но стоял тот не у своего двора, а возле калитки соседнего, и две женщины, пожилая и молодая, что-то старику говорили. Старик был так же прям, как и раньше, хотя и опирался двумя руками о посох. Однако плечи, за долгую жизнь привычные к распрямленному положению, и сейчас горбиться не желали. Джамбулат двинулся прямо к ним.

– Здравствуй, дедушка Ризван, – сказал он, приложив руку к сердцу и наклонив голову.

– Здравствуй… – ответил старик слегка настороженно, всматриваясь в лицо и пытаясь вспомнить, где с этим человеком встречался. Но то ли память уже начала подводить, то ли зрение, узнать он не смог. – А ты кто будешь?

– Меня зовут Джамбулат Гарсиев. Я был у тебя в гостях семь лет назад. Помнишь?…

Старик недолго помолчал, потом сказал уже тише:

– А… Эмир Гарсиев… Помню тебя. Чего ты хочешь?

– Я хотел зайти к тебе в гости, чтобы пожелать долгих еще лет жизни, – Джамбулат не обиделся на прямой вопрос, прозвучавший вместо традиционного приглашения в дом. Видимо, эмиры былых дней уже не пользовались уважением, и это, наверное, было естественным явлением, потому что эмиров было много, и большинство из них оставили по себе память не добрую.

– Ну, коли так, пойдем…

Ризван Саадуев, хотя и держался прямо, посох все же взял в руки не зря, потому что ноги слушались его плохо, и передвигался он очень медленно. Но все же пошел впереди, как и полагается старшему по возрасту, более того, старшему в селе, а Джамбулат, спиной чувствуя настороженные взгляды двух женщин, так же тихо двинулся за ним.

Крыльцо со временем покосилось еще больше, и дедушке Ризвану подниматься по нему было опасно. Однако он все же поднялся и остановился на веранде, с которой вела дверь в дом. И веранда тоже показалась кривой, и доски пола «гуляли» под ногами.

– Сколько тебе лет, дедушка Ризван? – спросил Джамбулат.

– Прошлой осенью сто шесть, говорят, исполнилось. Это по паспорту. А паспорт-то давали со слов родителей. В жизни я еще года на три, кажется, старше… Они хотели меня помоложе сделать… Не помню уж, зачем…

Дверь, конечно, не имела ни замка, ни даже задвижки, и вообще едва ли когда-то закрывалась. Старик прошел в дом, потом – сразу в большую кухню, где и принимал Гарсиева семь лет назад. Джамбулат прошел за хозяином следом. Пол в кухонном углу осел еще больше.

– Помнишь, дедушка Ризван, я обещал тебе денег на ремонт пола дать…

– А мне кто только не обещал, – вздохнул старик. – И люди, и власть… И никто не дал…

– Я за свое слово всегда отвечаю. Просто тогда, семь лет назад, меня уже на следующий день ранили и захватили в плен. И семь лет я на «зоне» был…

– Семь лет – это много… А сейчас, стало быть… – старый Саадуев заговорил о том, что его волновало, потому что скрывать у себя беглого боевика, наверное, было по нынешним временам опасно.

– Срок вышел, я на свободе… Вспомнил про обещание, деньги привез…

Джамбулат вытащил из кармана две заранее приготовленные пятитысячные купюры и положил на стол, под тарелку.

– Спасибо тебе, что не забыл своего слова. Издавна в нашем народе слово было ценным. Сейчас не то, сейчас люди испортились, слова роняют и не поднимают. И народ уже не тем стал, что прежде. Меня твое отношение к слову больше денег радует. Спасибо! Значит, не все еще для нас потеряно…

Они некоторое время молчали, потом Джамбулат выложил на стол нехитрое угощение, что припас для старика.

– Что это я сижу… – вдруг засуетился Саадуев. – Водку я не держу, а чаем угостить готов…

– Я спросить хотел… – приступил Джамбулат к основной части разговора.

– Спрашивай…

– Семь лет назад, когда мой джамаат уничтожили, несколько человек наших смогли уйти… Ты ничего, дедушка Ризван, про них не слышал?

Тот посмотрел внимательным взглядом.

– Хочешь новый джамаат собрать?

– Нет. Я свое отвоевал… Сейчас от моей войны толку никакого не будет.

– Тогда зачем они тебе?

– Мой сын… Среди убитых его не было…

Старый Ризван снял в газовой плиты чайник и замер с ним в руках, о чем-то думая.

– Слышал что-то? – спросил, волнуясь, Гарсиев.

– Сейчас и не упомню все… Вроде бы, говорили люди… Спроси у Сосланбека. Мне кажется, он должен помнить… Кажется, он что-то говорил… Не знаю, много времени прошло…

– Сосланбек – это кто? – на всякий случай, чтобы не показывать старую связь и не подставлять самого Сосланбека, переспросил Джамбулат.

– Наш бывший фельдшер. Сейчас фельдшер другой, какой-то молодой парнишка, к которому пойти страшно – что он умеет? – а Сосланбек на пенсии. Спроси его, он скажет точно…

Последние слова уже прозвучали уверенно. Настолько уверенно, что Джамбулат сам почувствовал уверенность: фельдшер Сосланбек что-то знает.

– Он в старом доме живет? У старого фельдшера я был. Он мне спину лечил…

– Где и жил…

– Спасибо. Чаю попьем, я к нему схожу… В дороге пыли наглотался. Во рту что-то сохнет…

– Откуда сейчас пыль? Снег не везде сошел.

Но во рту у Джамбулата в самом деле сохло…

* * *

Валентина Сергеевна быстро дозвонилась Марине, старшей дочери, и категорично потребовала, чтобы та немедленно вернулась домой. Марина, видимо, была в это время не одна, говорила скомкано и короткими фразами, и даже вопросы задавала сдержанные, на которые мать отвечала без подробностей.

– Срочно. Это необходимо… Мы все в опасности… Все узнаешь дома…

Марина пообещала, хотя и неохотно. Но Андрей Вячеславович дочерей воспитывал в военной строгости и дисциплине, и потому сомнений не было, что дочь вскоре вернется. А вот Алине дозвониться никак не удавалось. Холодный компьютерный голос сообщал, что телефон абонента или выключен, или недоступен для связи. И это Валентину Сергеевну сильно беспокоило, потому что тренировка у дочери должна была давно закончиться, а трубку она выключает только во время тренировки. Мест в городе, где телефон может быть недоступным для связи, практически не было. По крайней мере, чтобы номер был недоступным такое продолжительное время. И Валентина Сергеевна продолжала звонить до тех пор, пока в замке не зашевелился ключ – это пришла сама Алина. Оказалось, что у нее просто разрядилась трубка.

В ожидании Марины, чтобы каждой из дочерей не повторять одно и то же, Андрей Вячеславович включил компьютер и сразу принял по электронной почте большое письмо из бригады. Как и обещал полковник Барсук, дежурный выслал по его просьбе все материалы, что пришли на Таймасхана Гарсиева из Интерпола и из антитеррористического управления ФСБ России.

Подполковник отправил подтверждение получения и начал сразу читать. По большому счету, это было даже не досье как таковое, а только выдержки из досье, которые посчитали возможным передать в ГРУ. Естественно, имени и фамилии в материалах не упоминалось, назывался только идентификационный код базового файла с отпечатками пальцев, засветившимися в пяти случаях из семи. Еще два случая вошли в общий список бездоказательно, только лишь по схожести почерка киллера. А почерк был эффектный и не оставляющий надежды на выживание жертвы. Таймасхан Гарсиев, если только это действительно был он, стрелял одновременно из двух пистолетов точно в голову, и всегда в лицо, никогда не подходя заказанной жертве со спины. В этом просматривалась какая-то приверженность горским традициям. Сразу вспоминался классический эпизод из русской истории восемнадцатого века со сдачей в плен Шамиля, когда тот ехал верхом к русским войскам, а ему кричали со спины бывшие его сторонники, требуя обернуться, но Шамиль не оборачивался. И противники его сдачи не решились выстрелить в своего бывшего предводителя, потому что горские законы запрещали стрелять человеку в спину. Правда, та же самая история говорит, что эти законы не всеми и не всегда выполнялись. Абрек на Кавказе считался уважаемым человеком, но Андрей Вячеславович читал монографию по движению абреков, и в большинстве случаев документально было доказано, что кавказские абреки честью своей не дорожили, стреляли только из засады и в спину противнику, да и то лишь в том случае, если после этого могли уйти безнаказанными. А все легенды о геройстве и бесстрашии абреков – ложь, народная выдумка. Но Таймасхан Гарсиев, если и чувствовал себя настоящим абреком, то законы гор уважал. Это отмечено во всех семи случаях, хотя во всех же семи случаях он имел возможность стрелять и в спину. Впечатление складывалось такое, что Таймасхан хотел перед выстрелом посмотреть жертве в глаза и при этом сам наслаждался своим змеиным хладнокровием. В принципе, за отвагу и самообладание, за боевую дерзость можно было бы человека и уважать, если бы не его кровожадность, отмеченная в каждом из семи случаев. После выполнения заказа Таймасхан всегда опустошал обоймы, расстреливая свидетелей. А работал он обычно в людных местах. Однажды в Словакии даже в присутствии полицейского, которого тут же и застрелил. Убийство свидетелей как-то не вписывалось в общую картину. Свидетелей убирает тот, кто отчаянно боится быть узнанным. А он, похоже, вообще никого не боится. И потому это больше походило на волчьи повадки. Волк, забравшись в овчарню, убивает всех овец, но уносит только одну, первую, которую убил. Инстинкт волка не позволяет ему остановиться, однажды начав убивать…