Заказ

…И Плечо опасно близко перед собой увидел встречную машину, которой, надобно думать, тихоходная «полевая кухня» и уступала дорогу. Прямо на «Мерседес» серебристым снарядом летел с включёнными фарами «БМВ»…

Виктор не испугался. В такие ситуации он попадал не однажды, да что там – почти в каждой поездке. Мощный «Мерин» всегда выручал его, успевая довершить обгон – на последних метрах до столкновения, беспардонно подрезая обгоняемого, но успевал. В этом даже был определённый кайф, и Плечо ещё наддал газу – вот сейчас мелькнёт в зеркальце «морда» надсадно дымящего грузовика, и…

…Вот уж чего бывший тихвинец никак не мог ожидать, так это что у замызганного армейского тяжеловоза приём окажется не хуже, чем у чистокровного «Мерседеса»! Неповоротливый на вид грузовик внезапно перестал коптить, взревел и титанически рванулся вперёд – колесо в колесо со скоростной иномаркой. Единственным спасением для Виктора было бы что есть мочи затормозить и попробовать вновь спрятаться у него за кормой (если бы тот его, конечно, пустил), но Плечо этого не сделал, ибо в экстремальных обстоятельствах человек делает только то, что у него отработано, то, на что указывают рефлексы. Плечо потратил ещё несколько драгоценных мгновений, силясь обогнать проклятый «сарай», успел удивиться тому, что «БМВ» даже не пытался сбросить скорость или отвернуть – пёр, сволочь, прямо в лобовую атаку…

В сознании ещё вихрилось возмущение пополам с зародившимся страхом, серое вещество ещё что-то соображало, делало выводы… а руки уже быстро-быстро выкручивали руль влево – через встречную полосу на обочину, чтобы по крайней мере не в лоб, но там обочины почти не было, зато был обрыв, разверзшийся под колёсами, и когда «Мерседес» с разгона взвился над пустотой и начал пикировать вниз, мысль осталась только одна:

«МАМА…»

Да и ту как следует додумать Плечо не успел. «Мерседес» тяжело боднул носом земной шар. Сила инерции поставила его вертикально и опрокинула через капот. Падая навзничь, он въехал крышей в гранитное ребро валуна, хищно выставленное навстречу. Доисторический камень не поколебался в своём гнезде. Соударение вспороло металл, втиснув крышу в сиденья. Впрочем, «Мерседесы» не зря считаются безопасными – машина не загорелась…

Военный грузовик остановился и запыхтел на низкой ноте, сдавая назад. Открылась дверца, и наружу из высокой кабины выпрыгнул рыжеволосый гигант. «БМВ», развернувшись, неторопливо подъехал и тоже заглушил двигатель. Из него выбрался рослый, красивый мужчина. У него были седые виски, а в глазах постепенно таяло выражение, какое бывает у снайпера, только что поразившего цель.

Авария, о которой загодя предупреждал на шоссе майор Кузнецов, состоялась…

Было тихо, только шипел пар из раздавленного радиатора «Мерседеса». Двое профессиональных убийц обменялись рукопожатием:

– Здравствуй, Андреич.

– Здравствуй, Сеня.

Внутри искалеченной машины не происходило никакого движения. Да и чему бы там шевелиться – удар, сплющивший безвинный автомобиль, не оставил в нём живым ничего крупнее микроба. «За Лоскута», – мог бы сказать тот, кого называли Андреичем. А Фаульгабер, согласившись, мог бы поскрести следы отболевших ожогов и добавить: «За парнишку… Сергея». Но они не сказали. В их мире это были бы сантименты, мешающие в деле и потому не приветствуемые.

Ещё несколько минут они стояли у края шоссе, перебрасываясь ничего не значащими фразами – о количестве рябины на ветках, о том, какой зимы следовало ждать. Потом Андреич поддёрнул молнию куртки и усмехнулся:

– Ну что… ГАИ вызовем?

Фаульгабер кивнул и вытащил из нагрудного кармана маленькую чёрную рацию. Нажал кнопочку:

– Иван Анатольевич? Подъезжай…

На дежурстве в «Эгиде» Катя не признавала иных одеяний, кроме видавшего виды, мягкого от многократной стирки камуфляжа. Когда группа захвата приступала к делу – одевалась так, как дело того требовало. Она подошла к калитке поляковского участка торопливой семенящей походкой. Свитер, куцая курточка, белые джинсы и туфли на вновь вошедших в моду «платформах», делающих ноги похожими на этакие копытца. Классический имидж городской барышни, на полдня выбравшейся за город «пообщаться с природой» через посредство пива и шашлыков. Картину дополняли яркий грим и парик, превратившие заурядную Катину внешность в нечто столь же броское, сколь и фальшивое.

Идя к калитке, она пару раз очень натурально споткнулась и, ещё не начав говорить, загодя жестикулировала баночкой пива – следовало полагать, что общение с природой уже началось.

– Ва-а-адик!.. – завопила она, ловя перекладину калитки свободной рукой. – Вадька, ты дома?..

Изнутри не последовало никакого ответа, и барышня озадаченно нахмурилась. Как устраивают калитки в дачных домах? Люди состоятельные, у которых загородное жильё – такой же бункер, как и городское, натягивают на трубчатые рамы прочную сетку и навешивают замок. Просто так, мимоходом, на территорию уже не заскочишь. Публика безденежная, но обладающая воображением, творит нечто оригинальное: съёмную на рогульках или самозахлопывающуюся, с противовесом из кирпича. Третьи, и таких большинство, – без денег и без особого изыска, – просто накидывают проволочное колечко. Андрей Поляков мечтал о настоящем коттедже, но пока только мечтал, и дача его родителей относилась к категории большинства.

Кольцо-запирка, свитое из толстого белого провода, было на месте. Барышня сняла его и под терпеливый скрип немазаных петель вошла на участок.

– Ва-адик! – позвала она обиженно. – Приглашал, приглашал, а сам и мангал ещё не поставил!.. Выходи, Леопольд, выходи, подлый трус…

Обитатели дома продолжали её игнорировать. Подгулявшая мадемуазель прошла по тропинке и поднялась на крыльцо.

Здесь находилось первое зримое свидетельство того, что хозяин интересуется лошадьми. Чтобы гости не дубасили в дверь кулаками, на ней висел настоящий дверной молоточек. Бронзовый, в виде подковы. «WELCOME», [81] – гласила рельефная надпись. Наверное, его отвинчивали на зиму, чтобы не украли бомжи.

81

Добро пожаловать (англ.).

Стук молоточка был отчётливо слышен по всему дому (это специально уточняли у сидевшего в «Крестах» Полякова), но никакой реакции опять не последовало. Катя пожала плечами и отперла дверь конфискованным у хозяев ключом. Проделала она это настолько тихо и быстро, что (а мало ли вдруг!) могла бы на голубом глазу заявить запоздало выскочившим обитателям: «А у вас тут было не заперто…»

В случае, если бы поляковские постояльцы словесными аргументами не ограничились, им оставалось бы только пенять на себя. Чёрные пояса таких, как Плечо, для Кати не существовали.

Однако изнутри по-прежнему не доносилось ни звука. Девушка ещё раз призвала никому не известного Вадика, поставила недопитую баночку на перила и вошла. Движение, которым она скользнула в прихожую, знающему глазу говорило о многом.

Сравнялся час «икс», и Антон Панаморев, которому в этой операции досталась роль наблюдателя (кое-что он, конечно же, мог, но по сравнению с настоящими мастерами…) обратился, безо всякого преувеличения, в слух. Вот сейчас внутри начнётся возня, а может быть, и стрельба, и двое мужчин, «случайно» встретившиеся у забора – один держал на поводке большую собаку, – из лениво беседующих мужичков-дачников превратятся в стремительных профессионалов, и вылетающим наружу Серёжиным убийцам преградят путь либо они, либо невидимый за домом третий, либо сам Антон с Сергеем Петровичем…

У него нехорошо ёкнуло сердце, когда нескончаемую минуту спустя Катя как ни в чём не бывало вышла из темноты дверного проёма. Одна.

– Блин, – сказала она и досадливо стащила парик. Взяла с перил свою баночку и залпом допила безалкогольную «Баварию». Не пропадать же добру.

«Неужели?.. – мысленно ахнул Антон. – Неужели ушли?..»

Всё прояснилось ещё буквально через двадцать секунд. Нет, не ушли. Вернее – не ушёл. Один из двоих бандитов находился-таки внутри. Очень мёртвый, как пишут в американских романах. Только в американских романах предпочитают палить из тридцать восьмого калибра, а не провоцировать безвременную кончину, аккуратно роняя бандитов на их же собственные «чертилки»… Зрачки, расширенные контактными линзами, подчёркивали выражение беспредельного изумления, застывшее на лице у Сморчка. Недоумённый вопрос, обращённый в пустоту: «Э, а ты ещё кто?..»