Заказанная расправа

— По-всякому. Среди знакомых и соседей этих козлов. Даже охрану тряхнуть хотели. Но все мимо. Барин, наверное, стемнил. Он сказал, будто вернувшись из Москвы в этот раз, они должны были встретиться с киллером и забрать бриллиант. Да мы помешали.

— Ладно. А как киллер отдал бы его вам?

— Ну, тут проще! Барин черкнул ему.

— Вы сами записку отдали? В руки?

— Нет! В условное место сунули.

— Где именно?

— На трассе. Не доезжая деревни. Если из вашего города ехать на Москву — неподалеку есть брошенная деревня. К ней сворачивает грунтовая дорога. На самом повороте — указатель с названием Березняки. Вот под этим столбом камень. Под него положили записку Барина.

— А может, не получил киллер ее?

— Через день приехали, записки не было.

— А почему именно там записку положили? Или киллер в деревне живет? — заинтересовался Рогачев.

— Черт его знает. Может, и там. Слышал, вроде та метелка, которую урыли в Березняках, к ворам прикипела. Может, козлы средь них уломали кого-то в киллеры? Я не в курсе.

— С ворами виделись?

— Ребята мои с их паханом тусовались. Он шпана. Ботал, что Барина не знает. И его кодла без понятия, — признался Бешмет.

— Значит, не они убили? Может, кто-то из бомжей?

— Не-ет, пустой номер, полный прокол.

— Кто же он?

— Сами больше месяца впустую потеряли. Во всех Березняках о Барине ни одна собака не слышала. Мы всю неделю тот указатель караулили. Никто на него даже не оглянулся! — проговаривался Бешмет.

— Ну, а самого Барина трясли? Он-то должен знать, откуда взял киллера.

— Мы этого гада не только трясли. Пытали! Жрать не давали. Вламывали до издыхания. Любой другой сдох бы! Молчал. Не раскололся. Вон, Конюх! С ним рядом дышал, а ни хрена не знал.

— Зачем же держали?

— Мы подводили его к Барину и секли ежом. Это плеть из колючей проволоки. От нее шкура дыбом встает. Но Барина не проняло. Хотя поливал его Конюх так, что нас пробирало. Потом самого начинали метелить. Мало не казалось. Но не вышибли ни хрена! — сознался Бешмет.

— А что было в записке Барина?

— Это я дословно помню, — усмехнулся крутой и процитировал: «Горелый! Отдай камешек людям, какие тебе передадут эту записку. Они — от меня! Завтра в десять утра жди их у указателя. Либо положи мое под камень. Они возьмут. Барин»…

— Горелый? Кличка, конечно. Не может быть, чтобы ее знал только Платонов! — сказал Рогачев.

— Мои ребята проверили все. Никого с такой кликухой не откопали, — отмахнулся Бешмет.

— А Конюх что-нибудь слышал о нем?

— Ни в зуб ногой! Сам Барин ему не доверял серьезное.

— Зачем же вы его держали?

— Он вместе с Барином задолжал Рашиду.

— Сколько вернул Платонов узбекам? И как?

— У него при себе были чеки. Он подписал их, когда мы отловили его и Конюха на дороге. Ну, а дальше просто. Подчистую вымели все, что было на счету фирмы. Разорили догола. Но не хватило этого. Даже рассчитаться с Рашидом не смогли! Ну, еще из офиса можно было взять кое-что. Только там охрана имеется. Шороха больше, чем навара… Не стали рисковать, — признал Бешмет.

После допроса главаря Рогачев тут же поехал в Березняки. Его гнало туда нетерпеливое любопытство. Он хотел встретиться с участковым, узнать у него, не слышал ли он клички Горелый среди бомжей?

Семен Степанович вместе с Казанцевым сидели за домом и что-то тихо обсуждали.

— Не помешал? — появился перед ними Рогачев. Оба собеседника вздрогнули от неожиданности. — О чем секретничали? — спросил Славик, улыбаясь.

— Все о том же! Хотим помочь тебе. Но не получается.

— Кого же на этот раз заподозрили? Уж не деда ли Федота? Он единственный в нетронутых остался! — смеялся Славик.

Казанцев тоже усмехнулся:

— Знаешь, Рогачев, смех смехом, а мне все это время не дает покоя одно очень нестандартное дело. Насколько мне известно, второго такого ни у кого не было. Пытаюсь его забыть, да оно, как шило из мешка, из памяти лезет!

— Ну, коль так, волоки его наружу! Давай сюда! — Рогачев решил сам немного расслабиться и заодно дать возможность пожилым людям выговориться. Ведь не часто в Березняках бывают гости. С кем, как не с ними, отвести душу в разговорах?

— Ты, конечно, знаешь патологоанатома Николая Ивановича Скворцова? — повернулся Казанцев к следователю.

— Конечно. Умнющий специалист!

— К тому же очень добрый, сердечный человек, хотя всю жизнь в морге проработал. Не стал циником, как другие, не зачерствел. Каким был в самом начале, тем и остался.

— Так ты про дело хотел рассказать! При чем тут Скворцов? — напомнил Костин.

— А я и говорю! Ведь Николай Иванович имеет к нему самое родное отношение. Было это лет пятнадцать назад. Тогда работать в морге никто не хотел. Зарплата маленькая, а работа — хуже некуда. Санитарку в морг ни кнутом, ни пряником не загнать. Только алкашки соглашались. У них нервы покрепче. А все прочее, что у других имелось, пропили давно. Так с пьянчужек какую работу спросишь? С утра напьются, покойника от врача не могут отличить.

Ну а где нормального санитара сыскать? Случалось Николаю Ивановичу самому трупы носить. Потом от него покойником за версту несло. Бывало, идет по улице, а вслед вся песья свора воет. Старухи в ужасе крестились и говорили: «Гля! Бабы! Упокойник с погосту сбег!»

Ну, да смейся сколько хочешь, а работать надо. И вдруг увидел Скворцов возле пивбара бездомного мужика. Еще не пропащего. Заговорил с ним. Человек тот крепкий. Не старый и даже не пожилой. Но без дела остался. Без работы. Угадал его Скворцов. И давай к себе в морг звать. Тот недолго ломался. Свое сообразил. Там, при морге комнатуха имелась. Ему ее под жилье пообещал Николай Иванович. На том поладили.

И на другой день Яшка вышел на работу. Нет, не испугался мертвецов. Оглядел спокойно. Николай Иванович объяснил новичку, что ему нужно делать. Тот согласился. И уже через неделю управлялся один за всю свору санитарок, — Казанцев закурил и продолжил:

— Прошел год. Стал Скворцов замечать, что Яшка имеет кое-что с родственников покойных. Одни поминальное дают, другие — деньги. Оно понятно. Ведь мужик готовил мертвых к погребенью. Мыл их, одевал.

Люди благодарили его, кто как мог. Скворцов даже слова не сказал. Понимал, всем жить надо. К Яшке он претензий не имел. Раньше самого средь ночи поднимали, чтоб морг открыл и трупы принял. Теперь Яшку сдергивали. Тот молча вставал. Никого ни разу не обругал за то, что спать не дают. А ведь трупы к ним везли со всего города. Милиция и гаишники, горожане…

Яшка и тут свой навар сыскал. Все карманы мертвецов выворачивал наизнанку. Кроме того, снимал с них часы и кольца, перстни, печатки, цепочки и серьги. Короче, все ценное, что могло самому пригодиться. Один раз родственники покойного хотели Яшке намылить рожу за перстень — он его с пальцем оторвал. Мол, как теперь хоронить увечным? Ведь целым был. Яков их так шуганул — враз о претензиях забыли.

Николай Иванович не стал вмешиваться. Дал самим разобраться. Только, уходя вечером, сказал Яшке, чтоб был осмотрительнее и избегал скандалов. Тот понял. А вскоре, помимо всего, — вот, прохвост, приноровился, — стал у мертвых снимать золотые зубы, мосты и коронки. В рот к покойнику — это он верно высчитал — мало было желающих заглянуть. А потому грабил безнаказанно.