Заклинатель

– Грейс хочет повидаться с Пилигримом, – объявил Роберт. – Он в своем стойле?

На лице миссис Дайер отразилось замешательство.

– Нет. Его поставили в ту конюшню, что позади.

Энни почувствовала беду и видела, что Грейс тоже понимает: случилось неладное.

– Прекрасно, – продолжал Роберт. – Мы можем его видеть?

Миссис Дайер колебалась лишь мгновение.

– Конечно.

Повернувшись, она пошла прочь. Все трое двинулись за ней и, выйдя со двора, направились к старой конюшне.

– Смотрите под ноги. Здесь довольно грязно.

Она глянула через плечо на ковылявшую на костылях Грейс и тут же метнула взгляд на Энни – в нем читалось предупреждение.

– Наша малышка отлично управляется с этими штучками, не так ли, Джоан? Я бы так не сумел.

– Я вижу, – коротко ответила миссис Дайер, улыбнувшись.

– А почему он не в своем стойле? – поинтересовалась Грейс, но миссис Дайер оставила этот вопрос без ответа. Они уже подошли к старой конюшне, и хозяйка остановилась у единственной запертой двери. Повернувшись к ним, она, нервно сглотнув, подняла на Энни глаза:

– Не знаю, что уж говорили вам Гарри и Лиз.

Энни пожала плечами.

– Мы знаем, что он чудом остался в живых, – сказал Роберт. Последовало молчание – все ждали, что скажет миссис Дайер. Она же, похоже, подыскивала нужные слова.

– Грейс, – заговорила она. – Пилигрим уже не тот, что прежде. Эта история подкосила его. – Выражение лица Грейс мгновенно изменилось, стало тревожным, и миссис Дайер бросила умоляющий взгляд на родителей девочки. – Честно говоря, я не уверена, что сейчас стоит подходить к нему.

– Почему? Что такое?.. – начал было Роберт, но Грейс перебила отца:

– Я хочу его видеть. Откройте дверь.

Миссис Дайер взглядом спросила разрешения у Энни. Та, понимая, что дело зашло уже слишком далеко и поворачивать назад поздно, кивнула. Миссис Дайер неохотно отодвинула засов. Из стойла мгновенно послышался страшный рев, от которого все вздрогнули. Потом воцарилось молчание. Миссис Дайер медленно приоткрыла верхнюю дверцу – Грейс напряженно вглядывалась внутрь стойла; Энни и Роберт стояли за дверью.

Глаза девочки не сразу привыкли к темноте. Наконец она разглядела коня. Когда Грейс заговорила, голосок ее звучал так слабо и приглушенно, что его почти не было слышно.

– Пилигрим? Пилигрим?

Вдруг она издала сдавленное рыдание, резко отвернулась и чуть не упала. Роберт мигом оказался рядом и поддержал ее.

– Нет, папочка! Нет!

Обняв дочь, Роберт осторожно повел ее на главный двор. Рыдания Грейс слышались все тише, пока ветер не заглушил их совсем.

– Энни, – заговорила миссис Дайер. – Прости. Нельзя было приводить ее сюда.

Энни посмотрела на нее невидящим взглядом и придвинулась ближе к дверце. В нос ей ударил резкий запах мочи, пол стойла был густо загажен. Пилигрим, забившись в угол, испуганно и дико смотрел на нее. Ноги его были неуклюже вывернуты, шею он склонил так низко, что голова только на фут отстояла от земли, а изуродованная шрамами морда напряженно вытянулась – конь как бы предупреждал, что дальше двигаться нельзя, фыркая отрывисто и нервно. У Энни по спине побежали мурашки, и конь, казалось, почувствовал ее страх: прижав уши, он злобно смотрел на нее, оскалив зубы в жутком подобии угрозы… Заглянув в его налившиеся кровью глаза, Энни поняла, почему люди придумали себе дьявола.

5

Совещание растянулось почти на час, и Энни отчаянно заскучала. Коллеги – кто где – расселись в ее кабинете, погрязнув в яростном споре по поводу того, какой оттенок розового цвета будет лучше смотреться на обложке очередного номера. Перед ними лежали образцы. По мнению Энни, один хуже другого.

– Не думаю, что нашим читателям придется по душе этот ядовито-розовый, – проговорил кто-то. Главный художник, который стоял горой именно за этот цвет, тут же дал сдачи:

– Почему же ядовитый, – отрицал он. – Скорее уж напоминает раскаленную проволоку.

– Такой цвет тоже не понравится читателям. Слишком отдает восьмидесятыми годами.

– Восьмидесятыми? Чушь!

В другое время Энни давно закончила бы эту нелепую дискуссию. Сказала бы, что думает сама – это и стало бы окончательным решением вопроса. Но сегодня она была просто не в силах сосредоточиться и – что самое противное – ее не волновало, как все решится.

Утро тоже выдалось не лучшее. Сначала – завтрак с голливудским агентом, на котором было с трудом достигнуто примирение: Энни сняла статью о его клиенте, сочтя того «неперспективным». Тот же, узнав об этом, впал в неистовство. Потом она два часа заседала с «производственниками», мрачно предрекавшими стремительный рост цен на бумагу. От одного из них так мерзко несло одеколоном, что Энни подташнивало; после совещания пришлось распахнуть настежь все окна. Но даже сейчас запах все еще ощущался.

В последнее время она больше, чем когда-либо, полагалась на свою заместительницу и друга Люси Фридман, которая была признанным авторитетом в вопросах оформления. Именно Люси заказала в свое время – в расчете на богатых бездельников – обсуждаемую сейчас обложку с фотографией вечно молодой рок-звезды, морщины которой тщательно уничтожал компьютер.

Понимая, что мысли Энни витают далеко, Люси взяла на себя ведение собрания. Эта крупная, любящая поспорить женщина, с острым чувством юмора и с голосом, скрипучим, как несмазанная телега, обожала всяческие перемены, что подтвердила и на этом собрании, объявив, что фон должен быть не розовым, а зеленым – как бы светящимся изнутри.

Опять завязались споры, и Энни вновь отключилась. Через окно было видно, как в офисе через дорогу мужчина в очках и строгом деловом костюме театрально взмахивал руками, держа при этом голову прямо и неподвижно – видимо, делал специальные упражнения. А что это дает ему? – невольно спросила себя Энни.

Ее внимание привлекло движение за стеклянными дверями – это Энтони, помощник Энни, пытался привлечь ее внимание, шевеля губами и постукивая по часам. Почти двенадцать – у нее назначена встреча с Робертом и Грейс у ортопеда.

– Что ты думаешь, Энни?

– Прости Люси, о чем речь?

– Как насчет розового на зеленом фоне?

– Звучит неплохо. – Главный художник что-то буркнул, но Энни сделала вид, что ничего не заметила. Подавшись вперед, она решительно опустила руки на стол. – Может, на этом и порешим? Мне нужно ехать.

Машина уже ждала ее. Энни, назвав шоферу адрес, села на заднее сиденье, ссутулившись в своей шубке, и они, петляя, направились к Ист-Сайду и далее – на окраину города. Улицы и люди на них казались мрачными и безрадостными. Время года было сумрачное, новый год уже успел доказать всем, что он ничем не лучше предыдущего. Когда они стояли у светофора, Энни заметила двух бездомных: тесно прижавшись друг к другу, они сидели на ступеньках – один спал, а другой что-то горячо бормотал, устремив глаза к небу. У Энни замерзли руки, и она засунула их поглубже в карманы.