Заклинатель

— Привет, дружище, — ласково сказал Деодонат. — Я принес хорошие новости. Все это время я навещал тебя, старался утешить — и только теперь понял, что нужно делать. Прости, что так долго соображал. Понимаешь, я ведь знаю, что ты чувствуешь. Разве меня не держали в клетке? За решеткой, которую поставил не я. И, стараясь помочь тебе — так мне казалось, — я не понимал главного. Можно было всю жизнь положить на это — и без толку. Люди не понимают и никогда не поймут. Хоть перекидай их всех в Фодус, никто не догадается, в чем причина. Но теперь это уже не имеет значения. Нынче вечером твои муки закончатся. Я спасу тебя. Ты выйдешь на свободу и отомстишь мучителям.

Он взял ключ и вложил его в замок. При этом раздался звук, от которого уши у Чудища встали торчком, сердце забилось сильнее. Он осторожно, бочком придвинулся поближе к решетке — и к человеку, который так долго мучил его своим бормотанием. Затем, улучив момент, он со скоростью молнии просунул лапу меж прутьев, вцепился Деодонату в шею и сдавил ее так, как сдавливал мясо, сдирая его с кости. Когда Чудище наконец отпустило его, Деодонат Змежаб сполз по прутьям решетки, повалился на земляной пол и застыл неподвижно.

Прожорное Чудище не стало терять времени даром. Как же часто оно об этом мечтало! Ловко изогнув запястье, зверь повернул ключ и открыл дверь. Затем он опустился возле своего бездыханного мучителя на колени, снял с него шарф и обмотал вокруг собственной шеи. Потом сорвал с головы Деодоната шляпу и нахлобучил себе на голову — тянул вниз, пока шляпа не села плотно, и подоткнул уши, чтоб не торчали. Сложнее оказалось стащить с Деодоната плащ. Зверь неуклюже набросил его себе на плечи, затем взглянул на Змежаба и с любопытством коснулся его блестящих серебряных волос. Потом он поднял взгляд к двери наверх, и губы его растянулись в подобие хитрой улыбки.

Через некоторое время зверь тихонько пробрался через зал таверны, словно не замечая многочисленных посетителей; они его тоже не заметили. Выйдя на улицу, он остановился и принюхался. Свежий воздух! Все эти жалобы на вонь от реки — сущая ерунда: запах почти не чувствовался! Зверь свернул в проулок, идущий сбоку от «Ловкого пальчика», и вприпрыжку побежал (весьма грациозно, надо сказать) к реке. Затем, необычайно ловко для столь крупного и упитанного животного, он перемахнул через парапет набережной и, выставив для равновесия одну лапу, легко приземлился на речной лед. Потом, едва оглянувшись, он заскользил на своих плоских кожаных ступнях в сторону берега, отталкиваясь взятой у Деодоната огниво-тростью, как лыжной палкой.

ГЛАВА 37 Из дневника Пина

Случилось нечто невообразимое ужасное — самое низкое предательство, какое только можно вообразить. До сих пор не могу поверить. Юнона ушла, и меня настолько переполняет чувство ненависти к ней, что вернись она — не знаю, что бы я сделал. Но клянусь, я найду ее, даже если она уже покинула город. Мне во что бы то ни стало нужно понять, правда это или нет.

< image l:href="#"/>

Последний раз я видел ее в кухне, когда она вернула мне носовой платок.

«Это тоже твое, — сказала она, протягивая мне маленький белый цветок. — В платке был завернут».

Я слегка растерялся.

«Я нашел эти цветы на могиле матери и засунул в карман, — объяснил я. — А потом совершенно забыл».

Помню, мне подумалось еще: как-то странно она на меня посмотрела. Думал, она еще кто-нибудь скажет, но тут Алуф стал рассказывать про Деодоната, и я отвернулся к нему, чтобы послушать. А когда он закончил свое невероятное повествование, Юнона уже ушла.

Я поднялся к ней в комнату, но даже следа ее там не нашел. Заглянул под кровать — и с ужасом обнаружил, что чемоданчика с травами нет. Мне пришла в голову только одна причина, почему она могла взять его с собой: значит, Юнона не собирается возвращаться. Совершенно растерянный, я присел на кровать. Всего пару часов назад, в мастерской у мистера Гофридуса, она намекала, что хочет уйти вместе со мной. И вдруг — вот вам, пожалуйста. Может быть, она заметила, что я залез к ней в чемодан, но она наверняка сперва поговорила бы со мной, не стала бы так вот сбегать.

Пока я сидел, размышляя, мое внимание привлекло легко шевеление в углу комнаты. Оказалось, это все тот же коричневый паучок: он тряс свою паутину даже с б'oльшим остервенением, чем в прошлый раз. Я-то считал, он мне привиделся под воздействием зелья. Мне подумалось, это связано с дымом от трав, которые жгла Юнона. Паук от него, наверное, повредился мозгами.

И в этот момент все вдруг стало по местам.

«Это все зелье! — воскликнул я. — Зелье из грушевидного флакона на серебряной цепочке! Оно вызывает видения!»

Действительно, это все объясняет. Из-за зелья мне привиделись отец и мать, хотя я прекрасно знал: это не может быть по-настоящему. Точно так же Сивилла и мадам де Коста ожили лишь потому, что Юнона прошлась по комнате, раскачивая на цепочке свой флакон. Но что случилось в тот раз, за рекой? Почему я не видел, как ожил старик? Очевидно, потому, что сидел в сундуке с бельем. Мои нос и рот были прикрыты тканью, вот зелье и не подействовало.

Зато сыновья старика и их мать надышались, потому им и казалось, что глава их семейства в самом деле вернулся к жизни. Они спрашивали его о деньгах, но ответил им голос Юноны. Именно она говорила за мертвых. И откуда ж ей было знать, куда покойник припрятал деньги!

Ответы на многочисленные вопросы, мучившие меня все это время, посыпались вдруг один за другим. А блестящая мазь? Зачем она нужна? Мне вспомнилось, как внезапно сегодня вечером у Юноны прояснилось сознание благодаря мази. «Ну конечно же! — вслух сказал я. — Благодаря ей на Юнону и Бенедикта не действует зелье!»

Я рассмеялся. Как же просто. Нона права: все это время ответ был у меня прямо под носом.

Теперь, когда я разрешил загадку, мне тем более не терпелось увидеть Юнону. Хоть ее не было, запах можжевельника все еще витал в комнате — подозрительно сильный, как мне показалось. Вообще-то почти столь же сильный, как в ее присутствии. Принюхавшись, я, как собака, припал к полу. Сильнее всего пахло под кроватью. Заглянув туда, я увидел длинный черный шнурок и сразу же понял, в чем дело. Потянув за шнурок, я его вытащил и поднял в воздух: у меня перед глазами закачался потускневший от времени медальон. Я подцепил крышку ногтем, открыл и обнаружил внутри желтую пасту, пахнущую можжевельником. Осторожно понюхал ее, и в то же мгновение в голове у меня прояснилось и все чувства обострились, словно свежезаточенное перо.

«Куда ж ты ушла?» — пробормотал я, вертя медальон на ладони. На обороте его были выгравированы две буквы.

Вот тут-то мне и захотелось убить ее.

ГЛАВА 38 Сложное дело

Снег давно прекратился, но серое небо по-прежнему тяжело нависало над городом, и в сугробах возле пансиона миссис Сытвуд все еще были видны следы давешней потасовки. А еще — отпечатки сапог, ведущие прочь от дома. Интуиция подсказала Пину, что это следы Юноны.

Мрачно насупившись, он дошел по следам до Моста; он бы не удивился, если б они вывели его за пределы города, но неожиданно цепочка легла совершенно в другом направлении. Пошел слабый снег, и Пин выругался вполголоса. Нужно было спешить. Скоро отпечатки скроются под белым покрывалом, и их невозможно будет различить. Тропка завела Пина в Пустопорожний переулок, а оттуда прямиком к воротам кладбища.

Пин остановился в сторонке и некоторое время наблюдал, как Юнона тщетно ковыряет мерзлую землю вокруг могилы его матери. Возле нее на снегу лежали знакомый чемоданчик и коричневый мешок. Мальчик крепко стиснул зубы, сердце у него словно окаменело. Каждая мышца напряглась до предела.

— Юнона!

Девушка вздрогнула от неожиданности, уронила лопату и резко обернулась. Увидев Пина, Юнона будто оцепенела от растерянности и испуга. Она поднялась на ноги:

— Что ты здесь делаешь?

— Мог бы задать тебе тот же вопрос, — отвечал Пин. — Лично я пришел сказать, что разгадал вашу тайну. Все дело в зелье, правда? Благодаря ему люди видят то, что хотят увидеть. А можжевеловая мазь — та, что хранится в медальоне, — проясняет сознание, верно? Поэтому ты ею и мажешься, и Бенедикт тоже. Правильно?

— Да, — подтвердила Юнона.

— Теперь объясни, почему ты сбежала вдруг ни с того ни с сего? И чем ты здесь занимаешься?

— Не тем, о чем ты подумал, — сказала Юнона. Она окончательно растерялась, уловив в голосе Пина жесткие нотки. — Я могу все объяснить. — Лицо ее было бледно, как у призрака, руки дрожали.

— Я-то считал, ты мне друг.

— Я тебе друг. Поэтому я и пришла сюда. Ты разве не видишь? Стараюсь сделать так, чтобы все было правильно.

— Каким образом?

— Хочу вернуть кое-что на место.

— Как ты собираешься это сделать, если оно у меня?

Это заявление окончательно сбило Юнону с толку.

— Пин, ты о чем говоришь?

— Дура! О медальоне, конечно! О том, который ты выкрала из могилы моей родной матери! — Он достал медальон из кармана и покачал им в воздухе перед глазами Юноны. — А где серебряная цепочка? Что, продала, да?

Рука Юноны бессознательно потянулась к шее, хотя девушка и так знала: шнурка там нет.

— Мой медальон! Где ты нашел его?