Заклинатель

Перед пещерой было пусто, а потому Зверев бросил поводья в малинник, вынул из сумки тряпочный сверток и смело спустился вниз.

– Здрав будь, мудрый волхв, переживший века. Долгие тебе лета, Лютобор, свиной окорок, щуку вареную с шафраном и баклажку хмельного меда. Сам, извини, не буду. Вчера пировали, так я ничего хмельного видеть не могу.

– Весел ты, смотрю, отрок, – поднял глаза на ученика колдун, который помешивал какое-то варево в стоящей на углях, маленькой глиняной плошке.

– Боярин я отныне, Лютобор. Мелочь, но приятно. А ты чего делаешь?

– Да вот, любовное зелье для одной молодухи творю.

– Зачем? Ты ведь сам меня учил, как нужно девиц и молодцов привораживать. Берешь любой напиток или еду, наговариваешь: «Лягу я, добрый молодец, помолясь, встану я, благословясь, умоюсь росою, утрусь престольною пеленою, пойду я из дверей в двери, из ворот в ворота, выйду в чисто поле, во зеленое поморье. Стану я на сырую землю, погляжу я на восточную сторонушку. Воссияло красное солнышко, припекает мхи-болота, черные грязи, сушит травы высокие, сушит ямы глубокие, сушит обрывы крутые, сушит земли ровные. Так бы припекала, присыхала девица ко мне, добру молодцу, – очи в очи, сердце в сердце, мысли в мысли. Спать бы без меня не засыпала, гулять бы без меня не загуляла, и лишь обо мне одном кручинилась, меня помнила, обо мне думу думала». Потом наговоренной пищей жертву угощаешь – и готово. Или на дым присух послать можно. Тебе-то зачем варить?

– Еду-питье из чужих рук не всякий возьмет, на дым заговор не самый надежный. Чем ближе ты к жертве своей подбираешься, тем надежнее порча выйдет. Мне добра девица от любого своего несколько волос и ногтей принесла. Считай, плоть его добыла. Я сейчас зелье сварю, а она потом на след ему выльет. Вот это надежно будет, никуда не денется.

– При чем тут порча? Ты же говорил, любовное зелье варишь!

– А ты думаешь, приворотом волю чужую ломать – это не порча?

– Если это порча, зачем же ты ее творишь, волхв?

– Просят – вот и творю, – невозмутимо ответил старик. – Всем мил не будешь. Посему тем, кто приходит, и помогаю. Отчего не одарить радостью хорошего человека, доброго гостя?

Чародей снял плошку с углей, поставил на пол рядом с очагом, со стоном распрямился:

– Ох, года мои тяжкие! Спина как затекает. Стало быть, молвишь, боярином стал? Что же, рад за тебя, чадо, рад. Честь это. Как же случилось?

– Великий князь приказал в переписные листы имя мое внести, – не удержался Андрей от хвастовства. – Князья Воротынский и Глинский храбрость мою ему сильно хвалили.

– А-а, Глинский, – покивал чародей. – Слышал, слышал. Убьют его скоро. И великого князя тоже убьют.

– Как убьют? – замер Зверев. – Кто? Когда? Почему?

Вопрос был, конечно, глупый. Понятно кто. Те же, кто и в прошлый раз переворот замышлял: бояре Шуйские и сторонники Новгорода вкупе с друзьями князя Старицкого. Может, и сам Владимир Андреевич. Ему, сказывали, уже тринадцать, а то и четырнадцать стукнуло. В таком возрасте уже начинают кое-что понимать. Но вот когда?

– Я тут на досуге опять зеркало Велеса пытал, чадо. Зело знать хотелось, к чему старания твои привели. Вот и углядел я, как зимой грядущей пожар сильный в Москве случится. После напасти сей всех родичей великого князя в бедах обвинят, князей Глинских. Вот и пойдут их убивать по всей Москве. Опосля за город, к самому государю, толпа пойдет. Захотят и тех его друзей побить, что при дворе служат. Мальчик сей, что Русью правит, с отвагою немалой за родичей заступится посему толпа его вместе с дворней и растерзает.

– И на стол великокняжеский опять Владимир Старицкий сядет, – зло сплюнул Андрей. – Получается, я зря старался, да? Так это и будет вечно раз за разом повторяться, пока Шуйские не добьются своего?

– Отчего же? – удивился колдун. – Остановить покушения сии не сложно. Кабы у государя сын имелся, наследник, тако пропал бы и смысл на жизнь его посягать.

– Это верно, – согласился Зверев. – Я как-то не подумал. Будет сын – тогда и трон в случае кончины Ивана к нему переходить будет, а не к брату двоюродному. Шуйские при этом любым макаром в стороне останутся. Вот и перестанут воду мутить. Да только как я великому князю сына сделаю?

– Есть способ… – закудахтал чародей. – Однако же, мыслю, не поблагодарит тебя государь за такое. Он лучше сам управится. Ну да то дело не мое. У меня для тебя иная весточка имеется. Кажется, нашел я ошибку свою в чарах, которыми тебя назад, в мир твой посылал. Понимаю, отчего назад ты все время возвертаешься. Я ведь у тебя, чадо, лишь душу сюда забирал. А назад всю плоть отправляю. Вот и не находит она там места. Коли не раздумал ты, то в полнолуние могу душу твою из тела вытянуть и в твой мир послать. Найдет, мыслю, плоть нужную. Так ты к себе и вернешься. Правда, до полнолуния еще двадцать дней осталось. Обождать надобно.

– А если получится? – покусывая губу, спросил Зверев.

– Что?

– Если получится мне обратно в будущее вернуться, то Ивана, значит, убьют?

– Его и так убьют, чадо. Раз зеркало Велесово показало – стало быть, обязательно убьют.

– То, что твое зеркало показывало, я уже не раз исправлял.

– Так то ты исправлял, чадо. А ты ведь здесь не будешь.

– Почему?

– До полнолуния всего двадцать дней осталось.

– Ч-черт! – Андрей прошелся от стены к стене, опять раздраженно сплюнул. – Ч-черт, черт, черт!

– Ты к столу садись, отрок, – предложил колдун, разворачивая сверток. – Щуку я, пожалуй, согрею, а солонину мы и так отпробовать можем. У меня хлеб есть, принесла оная молодуха. Мяконький, что титька мамкина.

– Ладно, Лютобор. Покажи, что там зимой будет твориться.

– А тебе зачем?

– Затем, что всего двадцать дней назад я великому князю в верности клялся! – зло ответил боярин. – И живота клялся не жалеть, его защищая. Потерплю до весны, дольше тут сидел. Спасу государя, а потом домой и возвернусь. Ну давай, чародей, показывай! Дай глянуть, кто там и что творить станет?

– Сам посмотри. Зря тебя учил, что ли? – невозмутимо ответил старик. – Свечи с жиром мертвецов в коробе, вошва на полу, вода в кадке.

– Зеркало давно купить пора, – недовольно буркнул Андрей. – Привозят ведь фряги в Москву…

– Вот и купил бы, боярин… – хмыкнул чародей, накладывая мясо на хлеб. – А коли уж не купил, то со Стречей уговаривайся.

Зверев поднял деревянное корытце, набрал в него воды, дождался, пока поверхность перестанет колыхаться. Тогда он произнес усыпляющий заговор, приставил «зеркало» вертикально к стене, забрал из короба две свечи, зажег от углей, установил перед «зеркалом», нараспев произнес заклинание богине смерти, владычице царства мертвых, и попросил показать Москву.

– Поверху гляди, пока пожар не заметишь, – посоветовал от стола колдун. – Пива и впрямь пить не станешь?

– Не стану, не стану, – помотал головой Зверев. Прямо у него на глазах уже начинал разгораться гигантский костер, что подобно огненному потопу захлестнул большую часть города…

В усадьбу он вернулся только в сумерках. Холопы уже успели затворить ворота, но хозяйского сына все же пустили, хотя любого другого путника или даже своего товарища наверняка оставили бы ночевать снаружи. Слишком уж часто под покровом темноты старается проникнуть в жилище всякая нечисть – рохли, кикиморы, а то и лихоманка. Да и враг коварный порой пытается в темноте у ворот спрятаться, чтобы потом внезапно внутрь ворваться.