Заклятие сатаны. Хроники текучего общества
Шрифт:
Когда в эфир стали выходить первые радиоспектакли, публике предлагалось слушать их в темноте. Я хорошо помню те вечера, когда шла еженедельная радиопостановка: свет в комнате был приглушен, отец сидел в кресле, прильнув к радиоприемнику, и слушал его два часа в абсолютной тишине. Я устраивался у него на коленях, и, хоть я мало что понимал в действии пьесы, это составляло определенный ритуал. Вот какова была сила радио.
Адорно [211] одним из первых высказал сожаление, что, слишком широко распространившаяся посредством радио, музыка лишилась своей, можно сказать, литургической функции и стала просто товаром. Но Адорно размышлял над тем, как портится вкус меломана, а не над тем, как музыка может повлиять на подростка. Я помню, с какой страстью я впитывал звуки, когда благодаря радио открыл для себя классическую музыку и, следуя советам журнала Radiocorriere, настраивался на те минуты, очень короткие, когда передавали польку Шопена или одну часть симфонии.
211
Теодор
Осталось ли радио прежним и будет ли оно таким завтра? Радио все больше становится фоновым шумом, спектакли идут по телевизору, музыка скачивается из интернета. Радио утратило свою гипнотическую функцию для тех, кто слушает его по пути в машине (и хорошо, иначе количество аварий резко бы увеличилось). Скорее, мы управляем им, переключая каналы, как пультом от телевизора, благо каждые десять километров одна радиостанция пропадает, приходится искать другую, и мы слушаем чью-то пустую болтовню с Джессикой из Пьяченцы или Сальваторе из Мессины.
К счастью, радиоприемники все дешевеют и становятся все лучше, напоминают диковинных самураев. Правда, их используют больше для прослушивания дисков или кассет, чем для поиска (как было раньше, на коротких волнах) звуков, доносящихся из городов с таинственными названиями – Таллин, Рига, Хилверсюм. Но, как учит нас история средств массовой коммуникации, здесь сложно что-либо предвидеть. Возможно, благодаря неожиданным техническим новинкам радио вновь окажется в центре нашей жизни, и как знать, не приберегли ли для нас эти очаровательные предметы интерьера новых форм «теплоты», о которых мы пока не имеем ни малейшего представления.
Не купить ли пакетик тишины?
В одной из своих последних рубрик в журнале Panorama Адриано Софри [212] прогнозировал, что (про тишину лучше забыть) спецификой будущего станет борьба с шумом: приятные звуки, перекрывающие неприятные. В памяти возникает «Гог» Джованни Папини [213] , однако речь не о будущем: это уже происходит. Вспомните, как мелодии в аэропорту, приятные и обволакивающие, смягчают гул двигателей самолетов. Но два плохих децибела плюс один хороший дают в сумме не полтора, а три децибела. Решение из разряда «худшее – враг плохого».
212
Адриано Софри (р. 1942) – итальянский журналист и писатель, бывший одним из лидеров леворадикальной группировки «Борьба продолжается» (итал. Lotta Continua).
213
Джованни Папини (1881–1956) – итальянский журналист, писатель, поэт, литературовед. В сатирической новелле «Гог» (1931) выводит портреты множества интересных типов, затрагивает широкий круг вопросов науки, искусства, техники. По форме произведение представляет собой сборник отрывков из непоследовательного и недатированного дневника, полученного автором от главного героя – гавайского метиса Гога, приехавшего в континентальную Америку и мечтавшего стать миллиардером, но вместо этого угодившего в сумасшедший дом.
Тишина – это благо, исчезающее даже из избранных мест. Я не знаю, как обстоит дело в тибетских монастырях, но как-то я оказался в одной большой миланской церкви, куда были приглашены прекрасные исполнители gospels, которые, постепенно наращивая ритм, как на дискотеке, вовлекали верующих в процесс, возможно мистический, но, судя по количеству децибелов, из адова круга. В какой-то момент я ушел, бормоча non in commotione, non in commotione, Dominus [214] (означает, что Бог может быть где угодно, но вряд ли можно обрести его в таком бедламе).
214
Не в смятении, не в смятении Господь (лат.). Ср. 3 Царств 19:11 (синод. «но не в землетрясении Господь»). Цитата дана в переводе Елены Костюкович («Имя розы»).
Наше поколение танцевало под шелестящую музыку Фрэнка Синатры и Перри Комо, новому поколению требуется ecstasy, чтобы справиться с уровнем шума субботним вечером. Они слушают музыку в лифтах, носят ее с собой в наушниках, слушают в машине (вместе с гулом мотора), работают, включив ее фоном, а между тем в открытое окно врывается шум дорожного движения. В американских отелях нет номеров, где был бы не слышен гул машин, тревожный и тревожащий. Мы видим вокруг себя людей, которые, страшась тишины, ищут дружественные шумы в мобильном телефоне.
Возможно, новые поколения будут лучше адаптированы к шуму, но, насколько я знаком с теорией эволюции, для таких переналадок требуются, как правило, тысячелетия, и ради того, чтобы какой-то процент индивидуумов приспособился, миллионы погибнут в пути. После замечательного воскресенья 16 января, когда в больших городах люди передвигались на лошадях или на роликах, Джованни Рабони [215]
в Corriere della Sera заметил, что горожане на улицах наслаждались внезапно обретенной волшебной тишиной. Все верно. Но сколько народу вышло на улицу насладиться тишиной и сколько осталось дома, в печали включив телевизор на полную громкость?215
Джованни Рабони (1932–2004) – итальянский поэт, писатель, переводчик.
Тишина превращается в дорогостоящее благо. Действительно, она доступна лишь людям состоятельным, которые могут позволить себе виллы, утопающие в зелени, или одиночкам со спальным мешком, которые так упиваются безмолвием девственных горных вершин, что могут потерять контроль и свалиться в расселину, после чего тишину на многие километры разорвет гул спасательных вертолетов.
Придет время, когда те, для кого шум станет невыносимым, смогут купить себе пакетик тишины, час в комнате с полной звукоизоляцией, как у Пруста, по цене билета в партер Ла Скала. В качестве слабой надежды, поскольку уловки Разума безграничны, замечу, что – за исключением тех, кто использует компьютер, чтобы слушать музыку на полную громкость, – все прочие еще могут обрести тишину прямо перед светящимся монитором, денно и нощно, просто выключив звук одной командой.
Ценою этой тишины будет отказ от контакта с себе подобными. Но разве не так поступали отцы-пустынники?
Два Больших Брата
В конце сентября в Венеции проходила международная конференция по вопросам неприкосновенности частной жизни. Несколько раз над обсуждением понятия privacy нависала тень Большого Брата [216] , но Стефано Родота [217] , возглавляющий независимых экспертов по защите персональных данных, сразу предупредил, что эта передача не нарушает чьих-либо прав на частную жизнь.
216
Большой Брат (англ. Big Brother) – формат телевизионных реалити-конкурсов, впервые появился в 1999 году на нидерландском телевидении. Шоу в этом формате выходили во многих странах мира.
217
Стефано Родота (р. 1933) – итальянский юрист и политик. В 2000–2004 годах возглавлял европейскую группу по защите персональных данных, член Европейской группы по этике в науке и новых технологиях (European group on ethics in science and new technologies), Совета по рыночной информации (Board for market information) Европейской комиссии.
Несомненно, она возбуждает вуайеристический аппетит телезрителя, с удовольствием наблюдающего за персонажами, находящимися в неестественной ситуации, которые вынуждены всячески изображать любезность, в то время как на самом деле готовы перерезать друг другу горло. Но люди по природе злы, они с удовольствием лицезрели христиан, раздираемых львами, и гладиаторов, которые выходили на арену, понимая, что их жизнь зависит от смерти товарища. Они платили, чтобы посмотреть на уродство женщины-пушки на ярмарке, на карликов, избиваемых ногами Августом в цирке, посетить публичную казнь на городской площади. В таком случае в «Большом Брате» больше нравственности, и не только потому, что там никто не умирает, а участники в худшем случае рискуют заработать лишь небольшое нервное расстройство, не более тяжкое, чем то, которое привело их на эту передачу. Дело в том, что христиане предпочли бы молиться в своих катакомбах, гладиатор был бы счастлив стать римским патрицием, карлик – иметь телосложение Рэмбо, слоноподобная женщина – фигуру Брижит Бардо, а приговоренный к смерти – получить помилование. Конкурсанты же «Большого Брата» участвуют в проекте добровольно и даже готовы за деньги приобрести то, что для них является базовой ценностью, иначе говоря – оказаться на всеобщем обозрении и снискать популярность.
Отрицательный момент «Большого Брата» в другом, а именно – в названии, кем-то придуманном для этой игры. Возможно, многие зрители не знают, что Большой Брат – это аллегория, созданная Оруэллом в романе «1984»: Большим Братом называли диктатора (аналогия с отцом народов, то есть Сталиным), который единолично (или, лучше сказать, с помощью узкого круга номенклатуры) мог шпионить за всеми своими подданными, минута за минутой, где бы они ни находились. Ужасная ситуация, что-то вроде паноптикума Бентама [218] , когда тюремщики могут следить за заключенными, которые, в свою очередь, не знают, когда именно за ними следят.
218
Паноптикумом называется проект идеальной тюрьмы английского философа Джереми Бентама (1748–1832), когда один стражник может наблюдать за всеми заключенными одновременно. Придуманная Бентамом тюрьма представляет собой цилиндрическое строение со стеклянными внутренними перегородками. Стражник находится в центре, но невидим для заключенных. Узники не знают, в какой точно момент за ними наблюдают, и у них создается впечатление постоянного контроля.