Закодированный

– Бандит! Сволочь! Милиция! Сережа!

Сережа зашевелился. Значит, жив.

И я отправился восвояси.

Итак, выбор сделан. И пусть она окажется не такой уж порядочной девушкой, как мне показалось, и не из хорошей семьи, и ума не палата, и характер – не сахар, пусть – дура с претензиями и ничего не имеющая за душой, кроме понимания о своей красоте и стремления использовать эту красоту в целях создания образцового домашнего очага, пусть – это теперь неважно. Она будет иметь дело со мной – и скоро сама удивится, насколько изменилась, удивится, благодаря меня за происшедшие в ней изменения.

Это, конечно, не любовь с первого взгляда. Это именно выбор с первого взгляда (впрочем, если быть пунктуальным – после первого взгляда), когда я шестым каким-то чувством понял: она мне нужна, и никто другой.

Но я все же проверил себя. Я еще неделю бродил по улицам, видел девушек не менее стройных и не менее красивых и даже некоторых с печатью интеллекта на челе – и убедился, что ошибки нет, другой вариант меня не устроит.

Тогда я позвонил ей. Я позвонил ей в два часа ночи. Вряд ли она живет одна, скорее всего, с родителями. Если она захочет бросить трубку, я позвоню еще раз. И, чтобы не беспокоить родителей, она согласится меня выслушать. Застигнутая врасплох, спросонья, не имеющая никакого желания говорить. Но говорить буду я. А за окном ночь – и всё иначе, чем днем.

Если же к телефону подойдут родители… Но это вряд ли. В доме, где живет молодая красавица, к телефону подходит только она. «Возьми трубку, – ворчит мать. – Все равно тебя».

Она взяла трубку. Сонный голос. Я начал говорить, она бросила трубку. Я позвонил еще раз. Шепотом она возмущенно потребовала оставить ее в покое.

– Это уже невозможно, – сказал я.

– Вы хам.

– Нет. Всего неделю назад я хотел покончить с собой. Теперь – не хочу. После того, как увидел вас. (Я понимал, что эти слова – из мыльной многосерийной телеоперы, но даже умнейшая женщина всегда заинтересуется тем, кто хочет из-за нее лишить себя жизни или, наоборот, остаться жить.)

– Вы все придумываете, – сказала она.

– Ваше право не верить.

– Вы кто, бандит? У Сергея сотрясение мозга. А он боксом занимался.

– Бокс – вредное занятие. Мозги отслаиваются от ударов, человек глупеет – катастрофически.

– Он умный, – сказала она с девчоночьей какой-то обидой, так школьница выгораживает перед мамой повесу-одноклассника, с которым дружит.

– Не сомневаюсь, другого вы бы и не выбрали, – продолжил я арию из мыльной оперы. – Но он собирался меня ударить, вы же не станете отрицать. Поэтому у меня не было иного выбора, хотя терпеть не могу драться. Я не бандит. Если угодно, я закончил университет и почти защитил кандидатскую диссертацию. Но это неважно. И то, что мне тридцать семь лет и что меня зовут тоже Сергей, как вашего дружка, тоже неважно. Важно одно: я захотел жить.

– Ну и слава Богу. Я-то при чем? Встречаться я с вами не буду, не хочу.

– Вы с этим Сергеем собираетесь пожениться этой осенью, – сказал я.

– Не ваше, извините, дело.

Ответ, вернее, тон ответа меня обнадежил. Было в нем легкое раздражение – не по отношению к моему праздному любопытству, а раздражение уже привычное. Все родственники, соседи и знакомые давно их уже сосватали и обженили. Положим, так оно и есть, свадьба намечена на осень – но отстаньте со своими дурацкими улыбками и предварительными поздравлениями. Почему вы так уверены? Слишком уж примитивно: погуляли – поженились. А может, я еще и передумаю? Я, конечно, не передумаю – но вдруг? Поэтому отстаньте, отстаньте, отстаньте. И его слова: «Вот когда мы поженимся…» – тоже почему-то вызывают странные приступы раздражения. «Да, поженимся, но зачем об этом постоянно говорить?» – «А почему нет?» – удивляется он. «Извини, – говорит она. – У меня сегодня просто плохое настроение».

– Я вовсе не добиваюсь знакомства с вами, и ваш Сергей мне очень симпатичен. Мне очень жаль, что так получилось. Но известно ли вам, что это такое, – начал я новую арию, – когда некому рассказать о себе? Когда человек совсем один?

– По вашему виду не скажешь, что вы один.

– Это какой же вид?

– Ну…

Она поняла, что сказала что-то не то, что-то лишнее. Сейчас рассердится на себя, поспешит закончить разговор. Не успеет!

– У меня никого нет, – сказал я. – И вот представьте, я вижу человека, вижу всего час или полтора – я же был в кинотеатре, – и мне все равно, с кем этот человек, я понимаю только одно – именно этому человеку я готов все о себе рассказать.

ЧЕЛОВЕК, именно так! – чтобы не женская ее прелесть была на первом плане. Она вряд ли этому поверит, но – и лестно, и как-то немного досадно. Лестно, что человеком считают, и досадно, что женская прелесть куда-то делась.

– Я не настаиваю, – говорил я печально. – Но мне всего нужно – минут двадцать посидеть с вами где-нибудь в скверике. Мне этого на полгода хватит. Если вам скучно слушать дурацкие исповеди, то я просто посижу и помолчу.

– Зачем? – не понимала она, прекрасно все понимая.

– Ладно, – сказал я. – Кажется, я ошибся. Запишите номер моего телефона. Позвоните, если захотите.

– Не захочу.

– И если вам ответят, что здесь такой не живет, значит, он не живет совсем.

– Вы пьяный?

– Я не пью.

– Я не буду вам звонить.

– Я не настаиваю.

– А кто вы вообще? (Я чуть не подпрыгнул от восторга: начала вопросы задавать. Следующий будет: почему я решил покончить с собой.)

– Я же сказал вам: закончил университет. Люблю читать, люблю море. Всё. Работа – дело второстепенное.

– Неинтересная работа?

– Интересная. Но больше ради денег, чем для души.

– А с какой стати вы решили себя умертвить? (Мысленно я подпрыгнул второй раз: в самой словесности вопроса – ирония, и в тоне – ирония, столь любимая мною ирония умных женщин, умеющих полутоном сбить спесь с любого гордеца.)

– Самое смешное, что особых причин нет, – сказал я. – Хандра без причины, но та и хандра, когда не от худа и не от добра.

– Верлен, – сказала она.

Любите ли вы Брамса? – чуть не спросил я ее после этого.

– Вам не к девушкам приставать надо, а к психиатру обратиться, – сказала она, совсем уже освоившись и чувствуя, что берет надо мной верх. И хорошо, пусть пока чувствует это, я уже знаю ее, я в нее проник, я ее понял: поиздевавшись надо мной, она тут же меня пожалеет, ей станет совестно. Надо дать ей еще повод для иронии.

– Видите ли, у меня слишком затянулась полоса удач. Во всех отношениях. Когда слишком хорошо – тоже плохо. Я стал бояться, я напряг все силы, чтобы избежать срывов. Пока получается. Но боязнь не проходит, мне кажется, что вот-вот все полетит к черту. Впору нарочно подстроить себе какую-нибудь каверзу.

– Это несложно, – тихо засмеялась она.

– Не скажите. Бывает инерция удачи, когда рад бы сам себя подставить, а все в тебе сопротивляется. Выход один – несчастная любовь. Как в юности. У меня в юности была несчастная любовь. Такого прекрасного состояния я в жизни не испытывал. Мучиться, понимать, что ничего не будет, – это замечательно.

– Не знаю, не пробовала.

– Я знаю, верьте мне. А теперь романтика пойдет, смейтесь, если хотите, я сам смеюсь. Одним словом, мне почудилось, что я нашел – ну, как вам сказать, объект для неразделенной любви.