Заколдованная (сборник)
Шрифт:
— Не стоит расстраиваться из-за ерунды. Главное, не сколько потерял, а сколько осталось. У тебя остался целый ящик замечательного инструмента. Подумаешь, трагедия — какие-то отвертки! Купи новые.
— Такие черта с два купишь, — буркнул я.
— Ты с любыми справишься, у тебя золотые руки, ты можешь все — за это тебя и люблю. В работе — ты почти святой!
Что после этого скажешь?! Естественно, я молчал, умиляясь собственным талантом и скромностью.
Про интимную сторону нашей жизни в этот период умолчу; приведу только два примера. Случалось, приду с работы раньше жены, посмотрю на ее фотографию на стене, воспламенюсь, и жду не дождусь, когда она объявится — всего прямо трясет. Случалось, она посмотрит по телевизору романтический фильм,
Вскоре Марина пошла в декретный отпуск, но дома ни минуты не сидела без дела — всячески обустраивала наше «гнездо» и вкладывала в эту работу немало старания (у нас всегда все блестело и меня всегда ждал ужин из трех блюд), при этом по-прежнему излучала веселье и подпевала мелодиям по радио. Мои приятели, подруги жены, соседки пытались кое к чему придраться, но их потуги уже выглядели жалкими; вскоре они успокоились и потеряли к нам интерес — спустя два года даже не заметили, что наше счастье умножилось (у нас родились сын и дочь). И здесь неожиданно появился интерес другого рода — со стороны Марины к непосредственной соседке-администраторше. Каждый вечер жена (без смеха) выкладывала новости:
— Ее сумасшедший муженек совсем стал дурным, почти не появляется, ночует у другой… Детей жалко, весь день одни, голодные, чумазые.
Наконец однажды сказала:
— Сегодня ее увезли в больницу.
— Кого? — не понял я.
— Соседушку нашу. Увезли беднягу в психбольницу… Свихнулась…
— Так значит не ее мужья, а она чокнутая, — заключил я.
— Детей жалко, — продолжала жена. — Покормила их, а они: «Тетя Марина, не уходите».
— Ты все слишком близко принимаешь к сердцу, — уклончиво сказал я, а она:
— Давай заберем их к себе, в тесноте да не в обиде, как-нибудь поместимся… пока администраторша в больнице.
Такая затея мне не понравилась и я высказался в том духе, что у детей есть отец и наверняка есть родственники.
— Отец — одно название! — едко усмехнулась жена. — И никаких родственников нет. А ты бессердечный, бесчувственный, дурной! Неужели тебе не жалко детей?! Я уже решила — завтра же забираю их! Это мой прямой долг… Сейчас они спят, — и с ненавидящим взглядом: — Не сможешь с нами жить, уходи! Проклинаю тебя!..
Меня прошиб холодный пот. Это была наша первая ссора — и сразу непомерно обширная. Не скрою, я сильно разнервничался, даже с надрывом выпулил ругательство и хлопнул дверью, и направился в свою хибару. «Пусть сходит с ума по мне, рвет на себе волосы, — сказал сам себе. — Будем жить порознь, а время от времени торжественно встречаться. Ради детей и секса». Потом вспомнил — жена давно комнаты сдала — и, уже остыв и продрогнув (дело было в дождь), повернул назад. После глубоких терзаний, я решил: в конце концов администраторша скоро выйдет из больницы и все наладится. Если уж на то пошло, какое-то время и ораву малолеток потяну, ведь я двужильный и у меня золотые руки, как говорит жена — она-то сдувает с меня пыль, возводит в святые, вот только сегодня что-то разошлась.
На следующий день жена привела детей (мальчишек четырех и пяти лет), перетащила их кровати, одежду. Что показательно — до этого пацаны вели себя как дьяволята; пока мать была на работе, болтались во дворе и вытворяли черт-те что: со взрослыми пререкались, сверстникам корчили рожи, могли из озорства бросить песок в таз с выстиранным бельем, и постоянно жужжали, свистели, улюлюкали; с приходом матери (тем более с появлением пьяного отца) становились испуганными, забитыми. Короче, я думал, эти шкеты будут моей большой головной болью, но в новой обстановке они — не то что стали пай-мальчиками — но изменились к лучшему — это факт. Конечно, случалось, затеют с моими ребятами шумную возню, разбросают по квартире весь арсенал игрушек, а то и начнут баловаться с настольной лампой или выключат радиоприемник на самом интересном месте, но после моих внушений, больше таких номеров не выкидывали; а когда я рассказал им про электричество и радио, зауважали
меня не на шутку.К жене они и раньше тянулись (еще бы! — с ней был вечный карнавал!), а теперь просто ходили за ней по пятам:
— Тетя Марина, а как вы узнаете нас по стуку? (они не дотягивались до звонка и стучали в дверь). Тетя Марина, а давай играть в «казаки-разбойники!»
Жена играла в «разбойников» и «прятки», читала сказки — и все это проделывала с невероятным горением — ей бы стать воспитателем в детском саду, а не бухгалтером — у нее такая же привязанность к детям, как у меня к работе.
Болезнь соседки затянулась; врачи поставили диагноз — шизофрения в тяжелой форме — и объявили, что в ближайшее время о выписке не может быть и речи. Пришли какие-то люди из собеса и предложили забрать детей в детдом, но жена, рассмеявшись, выпалила:
— Им и у нас неплохо, правда, мальчики?
Наши приемыши радостно закивали.
Так я стал главой огромного семейства и в некоторой степени возгордился этим. Первое время мои приятели, подруги жены и соседки недоумевали, таращились на нас, перешептывались, потом вдруг посыпались тайные подношения — у двери мы находили одеяла, разное барахлишко, деньги без обратного адреса — чтоб не возвращали. Ясное дело, жене доставалось — у одного ребенка простуда, у другого ушибы, ссадины, и у каждого свои проблемы — в них надо вникнуть, объяснить что к чему, плюс домашнее хозяйство: стирка, штопка, обеды, ужины, но все это моя неунывающая жена называла «приятными заботами» и, как и раньше, искрилась весельем и пела, а смех ее даже стал более звонким, прямо-таки чарующим.
— Я всегда мечтала иметь большую семью, — говорила она, обнимая и целуя детей. — До полного счастья нам не хватает еще собачки и кошки. Животные делают наши души нежнее, добрее.
Полное счастье наступило на следующий день — ребята приволокли дюжину бездомных собак и кошек, заполонили весь дом разношерстной лающей и мяукающей братией. Я отобрал из них парочку (собаку и кошку, как хотела жена), остальных приказал отнести во двор.
— Неужели тебе не жалко их? — смешливо прыснула жена. — Всех оставим! В тесноте, да не в обиде. Как-нибудь уживемся.
Не трудно догадаться, что теперь творится в нашей квартире.
— Это называется семейным счастьем, — говорит жена и заразительно хохочет (веселье в ней прямо бьет ключом), и я с готовностью киваю.
Ну а в остальном у нас понимание и согласие; иногда возникают, конечно, мелкие размолвки, но это второстепенное, так, чепуха. В основном, повторяю, мы живем дружно. Только, странное дело, последнее время опять нет-нет, да и слышу гадости в адрес жены — и когда это пройдет? Наверное это никогда не пройдет — так уж устроены люди — им больше свойственна зависть, чем восхищение. Женщин раздражает веселость жены, ее легкий, лучезарный характер, то, что она никогда не ноет, не жалуется, и даже не грустит, не впадает в задумчивость, да еще играет с детьми, распевает песенки, танцует — никак не хочет взрослеть. И эти бантики!
— Много воображает! Корчит из себя неизвестно кого! — бросают вслед жене женщины, и дальше сыпят все те же гадости, которые я перечислил в начале рассказа.
Мужчин заедает, что жена не обращает на них ровным счетом никакого внимания, а на их попытки завязать с ней дружбу или — еще чего! — поволочиться за ней — отвечает насмешливым смехом.
— Подумаешь, недотрога, святоша! — недовольно хмыкают мужчины. — А в общем-то, баба так себе, даже страшная…
А между тем, с тех пор, как у нас появились приемные дети, жена еще больше похорошела — стала просто невероятной, небесной красоты. Само собой, одно дело — женщина как она есть, другое — наше представление о ней; и даже наверняка, совершенная женщина существует только в глазах мужчины, но не разубеждайте меня, не тратьте время попусту, в моих глазах жена — самая лучшая женщина на свете. Ей не было бы цены, если бы не ее чрезмерная жалостливость, высокий градус эмоций — она готова осчастливить все человечество и весь животный мир. Недавно, к примеру, заявила: