Заколдованный спектакль

– Правильно, - сказал командир.
– Мы идем на смертный бой, идем за этот свет, за свет над всей нашей жизнью. И вот вторая наша задача - добиться, чтоб это понимала вся наша молодежь, в том числе и Семен Безродный. Буква "а", которую он впервые выведет в своей тетрадке, будет и первым его шагом к социализму...

Мы еще долго говорили о задачах нашего только что сколоченного союза, так долго, что я даже стал опасаться, не забыл ли командир, о чем я ему сегодня докладывал. Нет, не забыл.

– А теперь о самом неотложном, - сказал он под конец.
– Вы отправитесь на хутор Сигиды с особым заданием.

– И я?
– обрадовалась Таня.

– И ты, если на то будет твоя добрая воля. Дело это рискованное, опасное. Принуждать я тебя не стану.

– Дмитрий Дмитриевич!..
– Таня с упреком глянула на командира.
– Что вы говорите! Принуждать!.. Да я... Эх!..

Глаза ее наполнились слезами.

Командир взял ее за руки.

– Так вот, - продолжал он, - с вами еще отправятся товарищ Дукачев и Ванюшка. Поедете вы в бричке. Ванюшка - за кучера, Дукачев - за лавочника, а вы - за его детей. На хуторе товарищ Дукачев останется. Костя пойдет с лотком в Крепточевку, а ты, Таня, в Липовку.

– В Липовку? К дяде Ивану?
– воскликнула Таня.

– Да, к твоему дяде Ивану. Нам надо связаться с его отрядом.

– Я найду, - твердо сказала Таня.

– Найди и приведи дядю на хутор Сигиды, к товарищу Дукачеву. Приведешь раздавим крепточевских бандитов, не приведешь - как бы не раздавили они нас.

– Господи, - сказала Таня бледнея, - да как же это можно, чтоб не привела!

В амбар я и Таня вернулись с листом глянцевитой красной бумаги, подаренной нам командиром. Из этой бумаги мы сделали двенадцать крошечных книжечек, а Сережа Потоцкий великолепными буквами написал на них двенадцать имен и фамилий. Свою книжечку, с давно уже поблекшими Сережиными буквами и Таниной почти детской подписью, я храню и до сих пор.

Расставаясь в тот день с Таней, я спросил:

– А ты в Липовке и Джима увидишь?

– Может, и увижу. А что?

– Если увидишь, спроси, не встречался ли он когда-нибудь с негром Чемберсом Пепсом, цирковым борцом.

– Спрошу, - сказала Таня.
– А зачем тебе?

– Так, - уклончиво ответил я, - на всякий случай. Таня удивленно посмотрела на меня, но расспрашивать не стала, только несколько раз повторила:

– Чемберсом Пепсом, Чемберсом Пепсом...

АРТЕМКА ПРИОБРЕТАЕТ ЦИЛИНДР

Что за жалкий рынок в Крепточевке! Десяток грязных рундуков, на которые свалена всякая чепуха: рваные башмаки, керосиновая лампа с надтреснутым стеклом, дырявые кастрюли, зажигалки, грубо сделанные из медных стреляных гильз. Тут же кусочки мыла, старого сала для борща, запыленного сахара...

Я распродал всю свою махорку, а Артемка не показывался. Какой-то рыжеусый ротмистр остановился и уперся в меня красными глазами.

"Выследили!" - обожгла меня мысль.
– Значит, и Артемка с Трубой попались".

– Много наторговал?
– неожиданно спросил ротмистр.
– Ну-ка, покажи.

Я выложил на стойку целый ворох бумажек всех мастей и правительств. Ротмистр сгреб их, рассовал по карманам и пошел, икая и пошатываясь. А я стоял и чуть не с умилением смотрел ему вслед: это был обыкновенный белогвардейский пропойца и грабитель, и ничего он обо мне не знал.

Однако где ж все-таки Артемка? Потеряв терпение, я обошел вокруг казармы и заглянул в скверик. И сразу увидел того, кого искал. Артемка стоял на дорожке, перед скамьей, на которой несколько дней тому назад разговаривал я с писарем. Теперь на этой скамье сидела какая-то странная фигура: тощая, с уныло спущенным носом, с серыми бакенами, в сюртуке травянистого цвета и такого же цвета цилиндре. Я подошел ближе и стал за кустом сирени. Безнадежным тоном человек говорил:

– Странно вы рассуждаете, молодой человек. Вернется государь, потребует всех нас к исполнению своих обязанностей, - в чем же я, миль пардон, явлюсь в департамент?

Артемка махнул рукой:

– К тому времени ваш цилиндр мыши сгрызут.

Фигура подняла на Артемку выцветшие голубые глаза, пожевала синими губами и уныло сказала:

– Да, кажется, вопрос затягивается.

– Затягивается!
– согласился Артемка.
– А кушать-то ведь надо. Я вам хорошо даю, ей-богу. Фунт сахару, буханку хлеба и целую коробку сигар, - кто вам больше даст за такое барахло!

– Миль пардон, - обиделась фигура.
– Цилиндр - от Бурдэ, лучшей парижской фирмы. Впрочем... Сигары гаванские?

– Гаванские, - важно сказал Артемка.

– Да, конечно, все это весьма соблазнительно.
– Фигура вздохнула. Странно, почему мне не отвечают их превосходительства генерал Деникин и генерал Краснов? Я им послал детальную докладную записку относительно некоторых административно-хозяйственных мероприятий... насчет самоуправства мужиков и разных там мер пресечения.
– Фигура опять пожевала губами.
– Н-да... Никакого ответа... Весьма странно... Им, конечно, хорошо там, в разных атаманских дворцах, а каково мне в этой, миль пардон, дыре! Вот Василий Варламович... Вы его знали? Василия Варламовича Шуммера? Тоже действительный статский, нас в одном году представили... Н-да... Так вот, он устроился при генерале Краснове. А я застрял. И жена моя... Вы ее знали? Любовь Степановну?.. Тоже устроилась. В Париж укатила. И, представьте, все мои драгоценности того... с собой захватила. Впрочем, что ж, она на двадцать восемь лет моложе меня.

– Слушай, дед, - крикнул Артемка, видимо, потеряв терпение, - говори толком: меняешь шляпу?

– Миль пардон, - заморгала фигура глазами, - это я - дед? Впрочем, гм.. Вы ничего не прибавите больше? Денег бы немножко, а? Тысяч двести, а?

– Нету у меня денег, - нахмурился Артемка.
– Будешь торговаться, покуда раздумаю.

– Ну что поделаешь: давайте, - вздохнула фигура.
– Только чтоб сигары были действительно гаванские, а то знаете, какое теперь время. Все, миль пардон, обжуливают. Вот, например, жена... Вы ее знали? Любовь Степановну?.. Говорила: едем вместе. А сама - фюить!.. Забрала фамильные драгоценности, банковскую книжку - и...

Но Артемка уже его не слушал: он быстро бежал к казарме.

– Н-да...
– уехала, - продолжала бормотать фигура.
– Все стали жульничать... Собственно, Деникин, если правду сказать, тоже, миль пардон, жулик, но это - строго между нами.

Скоро Артемка вернулся.

– На, - положил он на скамью буханку хлеба и два свертка, - забирай, а цилиндр давай сюда.
– И без церемоний он снял с фигуры шляпу, обнажив гладкий, как бильярдный шар, череп.

– Артемка...
– позвал я его тихонько, Он оглянулся, разглядел меня сквозь поредевшие уже ветки сирени и кивнул головой.

– Саперная, пять, - шепнул он мне.
– Иди туда. ...Мы сошлись у глиняной избы на окраине города. Перелезли через плетень и оказались в садике с беседкой

– Вот, - сказал Артемка, входя в беседку, - теперь можно говорить сколько угодно. Хозяин - старый рабочий, не выдаст. Да он и не бывает днем дома. Здесь и будем всегда встречаться.

– Как же ты с ним познакомился?

– Я зашел будто воды напиться. Вижу, сидит и шилом сапоги колет, прорехи зашивает. Взял я у него из рук эти сапоги да в два счета и залатал. Сразу в доверие вошел.