Закон бумеранга

— Марин, ты чего? — в комнату с круглыми глазами заглянула встревоженная Лиза. — Что… Ты почему сидишь на полу? И почему плачешь?

Я не плакала — глаза были сухими. Я просто зачем-то раскачивалась, сжимая телефон сведёнными пальцами, и повторяла про себя все молитвы, которые меня когда-то заставляла учить наизусть мама.

— Сашка… — выдохнула я и всхлипнула, с отчаянием глядя на Лизу.

Она тут же перепугалась, аж позеленела — и я неожиданно вспомнила, что говорю ещё с одной беременной женщиной.

— Что, что с Сашкой? — Лиза вошла в комнату и закрыла дверь. — Говори, Марин, не томи. Он жив?

— Я… не знаю. У него недоступен телефон.

— Ну, может, разрядился, — Лиза моментально порозовела, перестав выглядеть перепуганной. — Что ты переживаешь? У них со Славкой и Алексеем Дмитриевичем сегодня встреча назначена на раннее утро, они там все уже должны быть. Сейчас я Славке позвоню, а ты пока с пола вставай, ещё не хватало застудиться.

Мы не успели — ни я встать с пола, ни Лиза набрать номер Славки. Он позвонил сам.

— Алло… — пробормотала Лиза, сняв трубку, и поставила громкую связь. — Слав, а Сашка в офисе?

— В том-то и дело, что нет, — голос у Славки был напряжённым. — И дозвониться мы ему не можем. Как и Марине.

— Марина-то тут, просто она телефон уронила. — Лиза вновь позеленела. — И она не знает, где Сашка.

— Плохо. Я надеялся, что знает. Это всё очень странно, на него не похоже. Надо больницы обзванивать.

— Да, хорошо, мы… — начала Лиза, опустила голову, посмотрела на меня… а затем отшатнулась назад, издав какой-то странный то ли вскрик, то ли всхлип. — Ох, Марина! Нам, кажется, нужна скорая…

Я тоже посмотрела вниз — и окаменела, понимая, что всё это время меня выворачивало изнутри не только по причине душевной боли.

Подо мной по светло-бежевому паркету быстро растекалась ярко-алая лужа свежей крови.

101

Сашка

Не помню, сколько я выпил в ту ночь. Я не считал.

Заехал по пути хрен знает куда — рулил-то я не разбирая дороги, — в какой-то бар, заказал там себе коньяк и что-то на закуску, сел за столик и принялся пить рюмку за рюмкой, надеясь заглушить резкую боль внутри себя. Непримиримую, отчаянную, грызущую. Так, наверное, плесень прогрызает некогда свежий продукт, стремясь превратить его в нечто неузнаваемое и дурно пахнущее.

Не помогало.

Я пил и пил дальше, почти не соображая, что делаю. Кажется, в какой-то момент я начал плакать, словно ребёнок, подвывая собственному горю, и ко мне кто-то подошёл. Этот кто-то что-то говорил, но я не слышал, да и не слушал — мне было плевать.

Немного оживился я, только когда меня подхватили под мышки и попытались куда-то повести. Постарался объяснить, что я сижу тут вполне законно и вообще ещё коньяк не допил, но язык заплетался, да и руки не слушались — кажется, одной из них я едва не заехал кому-то по лицу.

— Мужик, тебе хватит, ХВАТИТ! — почти орал кто-то мне на ухо. — Давай, пошли на улицу, продышишься. Пошли-пошли!

Я шёл. Куда меня ведут, с кем я — не понимал. Я совсем ничего не понимал, даже то, что сделала Марина, начинало растворяться в моей памяти. Как будто алкоголь, резко ударив в голову, размягчил мозги, сделав их похожими на желе. Да я и в целом ощущал себя желе — конечности не слушались, голова кружилась, и если бы не двое поддерживающих меня с разных сторон людей — точно грохнулся бы.

На улице меня усадили на лавочку, дали попить воды. Что-то спрашивали, но я только мычал и стонал — головокружение становилось всё сильнее. В какой-то момент прозвучало слово «скорая», потом «такси» — гораздо позже, вспоминая это, я решил, что ребята, вытащившие меня наружу, спорили, что со мной теперь делать.

Не знаю, что они в итоге решили, но, когда я наконец начал соображать чуть лучше, рядом никого не оказалось. Возможно, они просто ушли, так и не поняв, куда деть мою пьяную тушу. У всех свои дела, никто не обязан решать чужие проблемы. Кроме того, по себе знаю — к пьяным у многих брезгливое отношение, примерно как к бомжам. И не хочется даже узнавать причину, по которой хорошо одетый мужик нажрался как свинья. Вытащили на воздух, чтобы бар не разгромил случайно, — и оставили на лавочке, а дальше сам разберётся. Логично, и я, наверное, сам бы так поступил.

Но почему-то было горько. И вновь обидно — никому я не нужен.

Эту сопливую мысль неожиданно прервало птичье дерьмо, свалившееся прямо мне на макушку. Тёплое и противное, оно моментально потекло за шиворот, и я, выругавшись, зачем-то резко вскочил с лавочки, хватаясь рукой за мокрую шею.

Мир моментально перевернулся — и, одновременно с болью во лбу, вместо домов, деревьев с молодой листвой и светло-серого рассветного неба перед моими глазами возникла абсолютная темнота.

.

В себя я пришёл уже в карете скорой помощи. Башка трещала — жуть, как будто в неё гвозди забивали.

— Не двигайтесь, — спокойно сказал склонившийся надо мной фельдшер — молодой парень с усами и бородой. — Вы упали и ударились головой. Сейчас в больницу приедем, посмотрим, что у вас там.

— Опилки? — предположил я, и рядом кто-то засмеялся.

— Шутите — это хорошо, — кивнул фельдшер. — Значит, жить будете. Примета такая.

Пока ехали, он рассказал мне, что я ударился лбом о лавочку — и теперь лицо у меня очень, мягко говоря, «красивое». Особенно лоб. Удивительно, что не убился.

— Потому что пьяный, — произнёс я совершенно серьёзно, но фельдшер улыбнулся.

— Возможно. Я думаю, что у вас только сотрясение мозга, ну и гематома. Вряд ли что-то более серьёзное.

Я не мог сказать, что это меня утешает — мне было безразлично.

Впрочем, безразлично мне было недолго — потом мы приехали в больницу, и я увидел время над стойкой регистрации, куда меня аккуратно подвезли, запретив вставать с кушетки.

Девять утра. Девять! Я полчаса как должен быть на работе. Там отец и Славка, наверное, уже рвут и мечут. И дай бог, чтобы они Марине не начали трезвонить — испугают её ещё…

Кстати, где вообще мой телефон?

Похлопывание по карманам ничего не дало.

— У вас с собой ничего нет, — сообщил мне фельдшер, обратив внимание, что я завозился. — Ни телефона, ни документов. Поэтому давайте просто запишем то, что вы сможете мне продиктовать. Фамилия, имя, отчество?

— Погодите, — прохрипел я. — Мне бы позвонить.

— Я вам дам свой телефон, как только заполним все документы, — пообещал парень. — Диктуйте.

Далось мне это трудно — разговаривал я с трудом, от каждого слова в голове стоял звон, как в колоколе. И не факт, что только от удара, — подобные симптомы у меня и во время похмелья бывают. От него мне тоже никуда не деться, алкоголь-то до сих пор в крови.