Закон клыка

– Не, ну я ж точно помню, «Вал» был. Откуда СВД-то?

Но я слушал его вполуха. Идет следом – и хорошо, большего от него сейчас не требуется.

Мы подошли к барной стойке, где я остановился. Сняв с плеча СВД, я дослал патрон в патронник. Потом положил винтовку на стойку и, взяв в руки «КС-23», закрыл глаза. Так мне легче было представить, как десяток уродов во главе со своим командиров сейчас выходят из леса, держа на мушке стены убогого сталкерского бара.

Того самого, где через минуту погибнет Фыф, отвлекая огонь убийц на себя.

И спасая тем самым мою шкуру…

Нет, Фыф, ты не умрешь сегодня.

Потому, что я вернулся. Пришел сюда для того, чтобы вернуть тебе Долг Жизни…

Хотя нет. Не в этом дело. Нечего нам с тобой долгами меряться, старина. Я просто вернулся сюда через время, чтоб спасти друга.

Потому, что это единственная настоящая причина для того, чтобы вернуться…

Внезапно шам перестал бормотать себе под нос и замер на месте, весь обратившись в слух.

– Шаги… – прошептал он. – Несколько человек…

Я точно знал, что за этим последует.

И поэтому начал стрелять первым.

Не открывая глаз.

Через дверь и хлипкие стены бара, в которых – я точно знал это – смертоносная картечь карабина сейчас проделывала огромные дыры. А потом, почти не потеряв в скорости, врезалась в тела посланников Монумента.

– Какого хрена? – свистящим шепотом взбеленился было пока еще ничего не понимающий Фыф.

Но я не слушал его. Лишь, сделав шаг вбок, закрыл его своим телом, продолжая стрелять. А когда кончились патроны в магазине, бросил на пол карабин, схватил со стойки СВД и выстрелил снова.

– Ты что, совсем… – попытался было вывернуться из-за моей спины шам, но я, сделав шаг назад, спиной прижал его к стойке.

И выстрелил еще раз. И еще. И еще, мысленно видя, как падают вокруг бара фигуры вооруженных пленников Монумента…

Но полностью опустошить магазин СВД я все-таки не успел…

Потому что в мою грудь и живот ударило сразу несколько пуль, выбив воздух из легких, как-то разом лишив возможности дышать. И слабость накатила мгновенная, да такая, что я едва не выронил из рук винтовку. И глаза пришлось открыть, чтоб понимать, где верх, а где низ, а то пол под ногами вдруг нехило качнулся и чуть не ушел из-под ног, словно палуба корабля в сильный шторм.

Но я все-таки нашел в себе силы выстрелить еще раз. В громадную двухметровую фигуру с безразмерными плечами, появившуюся в проеме двери, сорванной с петель еще самым первым выстрелом моего «КС-23».

Однако мой выстрел ушел в «молоко». Трудно стрелять прицельно, когда из многочисленных пулевых отверстий в твоем теле толчками вместе с кровью вытекает жизнь… Твою душу! А ведь я ни фига не спас Фыфа! Сейчас этот громила в бронежилете с глазами, горящими неестественно-лазурным светом, добьет меня, а потом размажет шама по барной стойке. Что может Фыф против этой машины для убийства, запакованной в бронежилет шестого класса защиты? Из «Кедра» полоснуть, пули которого для такого броника все равно, что горох? Да и не достанет Фыф тот «Кедр», не успеет просто. Потому что посланник Монумента уже нарочито медленно поднимает свой «калашников», одновременно растягивая рот в резиновой ухмылке, мерзко и неестественно смотрящейся на совершенно неподвижном лице.

Что ж, ты все-таки достал меня, Монумент! Достал через своих служителей! Меня и моего друга-мутанта. И за то, что я не расплатился жизнью за твою услугу, сейчас ты заберешь наши жизни у нас обоих…

Обидно конечно, но прав был Кузнец. Даже вернувшись назад, ничего изменить не получится, как ни старайся. У каждого человека есть свое предназначение. Судьба, то есть. И пытаться ее изменить такое же глупое и бесполезное занятие, как кидаться камнями в скалу. Толку никакого, только рикошетом отлетевший камень может долбануть в глупую голову…

А потом я увидел, как фарфоровое лицо громилы вдруг начало съеживаться, деформироваться, трескаться, словно куриное яйцо, сдавливаемое меж невидимых ладоней. Из змеящихся трещин на этом лице брызнуло что-то кроваво-желтое. Ну да, конечно, все объяснимо. Здравствуйте, предсмертные глюки. В том, что это именно они, я ни капли не сомневался – бар плавал у меня перед глазами, словно я смотрел на него через призму, наполненную мутной жидкостью…

И тут же к зрительным галлюцинациям прибавились слуховые.

Жуткий, страшный, громоподобный голос прогремел у меня над головой.

– Т-ты! Ты!! Убил!!! Моего!!!! Друга!!!!! Ты убил Снайпера!!!!!!

От этого голоса, подобного грохоту урагана, стулья, стоящие возле столов, опрокинулись и покатились по бару, ломая спинки и ножки. Затрещали столы, доски пола местами вырвало и полетели они по воздуху, топорщась во все стороны ржавыми гвоздями. Громилу со смятым лицом приподняло на метр, словно пушинку… и разорвало. В разные стороны полетели руки, ноги, голова, деформированная, словно смятый бумажный пакет. Из разрывов хлестануло кровью, но напор тут же спал – когда ран много, и они обширные, кровь из тела вытекает быстро.

Разорванный труп висел в воздухе недолго. Секунду, может, полторы. Потом изуродованные куски мяса попадали вниз…

Зато у меня внутри что-то начало шевелиться. Будто в моем теле гигантские муравьи завелись. Больно, блин… Настолько больно, что я начал отъезжать. То есть, терять сознание. Но перед тем, как вырубиться, я увидел, как из раны в моей груди выползла пуля. Деформированная, окровавленная. Выползла и повисла в нескольких сантиметрах надо мной. С нее стекла и упала вниз капля темно-вишневого цвета. Потом пуля отлетела в сторону, словно отброшенная невидимой рукой, и следом за ней вылезла вторая. И третья… И еще одна…

А потом я почувствовал, как меня приподняло над полом, и я поплыл куда-то… Но куда именно – не понял, так как все-таки вырубился. Как свет выключили. Раз – и темнота. Только успел подумать, что хорошо так умирать. Когда раз – и всё…

* * *

– Ну уж нет! Ни хрена подобного! Ты выберешься! Слышишь? Ты должен выбраться!!!

Кажется, то же самое орал я над мертвым Фыфом. Только другим голосом. Менее громким и противным. И как такое может быть?

– Ни хрена ты не сдохнешь, понял? – продолжал надрываться голос. – Это я тебе говорю! Не дождешься! Ишь чего удумал, мать твою, подыхать! Я те подохну, мля, раскудрит тебя через коромысло, в душу твою, в печень и в селезенку!

Кстати, голос был вроде как знакомым, но в то же время… другим. Каким-то уж больно глубоким, зычным, но в то же время хрипловатым, как если бы вздумал забористо поругаться певец, изрядно прокуривший и пропивший свой оперный бас. Но, с другой стороны, вряд ли какой-то там певец умел так длинно и забористо материться. Таким талантом обладал лишь один мой знакомый. Поэтому я с трудом открыл свинцовые веки – чисто из любопытства. Надо ж посмотреть, кто это ругается как Фыф голосом совсем не Фыфа.