Закон маузера
Шрифт:
Кирилл, чувствуя, что совершенно вымотался, залёг в свободном купе, раздевшись и сунув папку — всё из-за неё! — под подушку, закрыл глаза.
Сон, однако, не шёл. Зато пришла Надя.
Тихонько затворив за собою дверь, она приложила палец к улыбающимся губам и сняла с себя всё.
Легла рядом с Кириллом, прижалась…
Двоим на диванчике было тесно, но если обнять девушку покрепче… Вот так… Правой за спину, левой за попу…
— Ты, наверное, считаешь меня порочной? — проговорила Надя вздрагивающим голосом.
— Я считаю тебя очень хорошей, — улыбнулся Авинов. — И очень хорошенькой…
— А я ещё никогда не была… с мужчиной. Вообще…
Кирилл закрыл её губы своими.
Девичьи груди упирались отвердевшими сосками, и он слышал биение Надиного сердца.
А
Глава 7
ГОСУДАРЕВ БАЙРАК
Сообщение ОСВАГ:
Крымско-Азовская армия генерал-майора Я. Слащова и Кубанская армия генерал-майора А. Шкуро заняли Екатеринослав.
Попытка 1-й Революционной армии прорвать фронт и перейти в наступление была сорвана, войска Кавказской армии под командованием генерал-майора Кутепова удержали позиции. Донцы и дроздовцы готовятся к контрнаступлению в Каменноугольном районе.
Спешно созданная большевиками Литовско-Белорусская армия «наступает» в минском направлении, Эстляндская армия — в паневежско-молодечненском.
Попросту говоря, красные занимают территории, с которых выводятся немецкие войска. И сразу провозглашают свои опереточные республики — Литовско-Белорусскую Советскую Социалистическую Республику (Литбел), охватывающую Виленскую и Минскую губернии, а также часть Ковенской и Гродненской губерний; Литовскую Советскую Республику, Советскую Социалистическую Республику Белоруссия и так далее.
Их самозваные «временные революционные правительства» постоянно переезжают из одной «столицы» в другую — из Смоленска в Двинск, из Двинска в Вильну, из Вильны в Минск, — занимаясь при этом сварами да склоками по поводу границ…
Стояла та самая пора, всю прелесть которой познали истинные сони, — то время, когда завтракать уже поздно, а обедать ещё как бы рановато.
Было холодно, но не морозно. Коли ты тепло одет и, главное, обут, «самое то».
Тело, которому не надо уже было убегать или догонять, сживая врага со свету, «дозволило» рассудку плести неторопливые мысли, увязывая их с воспоминаниями, а то и спутывая нити смысла.
Кирилл думал, что ничего-то нового в подлунном земноводном мире не происходит. Уж сколько раз люди хватались за топоры, чиня друг другу смерть и разорение! И в древнюю пору пещер вождей хватало, и ныне их предостаточно. И у всех своя правда…
Да какое там! Лукавство одно. Правд много, а суть, а истина — одна. Рождённому вождём хочется власти и славы и благ, благ побольше!
И если для этого надо порешить сословие целое или класс, то — смерть классовому врагу. Что Ленин, что Троцкий едины — готовы полмира во гроб положить, лишь бы править оставшейся половиной. А злоба их — от ума, развитого достаточно, чтобы понять собственную ущербность. Отсюда ненависть к людям одарённым и неуёмная тяга истреблять выдающихся, дабы не выглядеть убогими на их светлом фоне. А толпа покорится, толпа любит тех, кто с нею вровень…
Поезд сбрасывал скорость, подъезжая к Ростову, будто силы теряя у порога родного депо.
Авинов стоял на площадке вагона и с удовольствием провожал глазами картинки придорожной жизни, проходившей мимо.
Даже забавно. Для него — ничтожный промельк, а для кого-то целый мир…
Неженцев стоял рядом и курил, щурясь от дыма и безмятежно следя за облаками.
Поезд едет вперёд, ростовские предместья уплывают назад, а тучки небесные замерли на месте и ни туда ни сюда…
— Исаев ваш шепнул, — улыбнулся полковник, почёсывая щёку большим пальцем руки, в которой дымилась папироса, — что вы Махно пристрелили?
Кирилл согласно кивнул.
— И с удовольствием, Митрофан Осипович. Надо же… До сих пор всё перед глазами стоит, словно сейчас только и произошло.
— Потускнеет… Что вы хотите, встряска вышла изрядная!
— А быстро вы поспели, Митрофан Осипович!
— Ха! Быстро! Да мы прокопались полночи! Ряснянский-то ещё вечером мне позвонил, сказал, что агент «Иванов» из Москвы сообщил о, мягко говоря, пристальном интересе
Троцкого к вашей персоне. А ночью меня подняли — мол, с полустанка машинист передаёт, что «зелёные» напали на ваш поезд и всех офицеров, кто жив остался, с собой увели. Я и поднял всех на уши… Текинцы ваши забегали, как наскипидаренные! Нам-то в любом случае грузиться надо было и на фронт, а тут ЧП. У меня такое подозрение, что махновцев сам Троцкий и науськал. Насолили небось наркому?Авинов усмехнулся.
— Исаев ему три пальца сломал, когда мы выпытывали, где находится вот это, — он щёлкнул по френчу, из-под которого выпирала толстая папка для бумаг. — Хотите знать, что здесь?
— Упаси бог! — дурашливо вскинул руки Неженцев. — Ряснянский тогда замучает, как секретоносителя! Кстати, раз уж помянут… Вы, Кирилл Антонович, с вокзала сразу к нему дуйте. Хотя нет, — он ткнул пальцем в папку, — лучше мы вас подвезём. Да, так будет вернее…
— А бронерота?
— А рота здесь остаётся, на путях. Горючим запасётесь, запчастями, огнеприпасом. Сразу, как вернётесь, отправим эшелон на фронт. Или к вечеру. Как получится. 3-й полк ваш уже в Каменноугольном районе, под Горловкой стоит, в селе Государев Байрак. А мои корниловцы рядом совсем. Соседями будем!
Тут паровоз весело загудел. Прибываем!
Сойдя с поезда, Авинов был ошеломлён — его принял и закрутил в себе большой и шумный город с нарядными толпами на улицах, где сверкали витрины бесчисленных магазинов, звякали трамваи и сигналили друг другу проезжавшие машины.
— Ну, — бодро сказал Петерс, — тут наши дорожки расходятся, Кирилл Антонович. Мне надо доложиться своему начальству, а у вас — своё. Вырвусь, как только смогу, ибо голова, что у вас на плечах, не золотая даже, а бриллиантовая! Не смейтесь. Вашей папке цены нет, английская разведка за неё любые деньги посулит. Записи ваши главнее любого наступления и контрнаступления, даже самой победы или поражения, помните об этом… Виктор Павлович. Лучше будет, ежели я пока так обращаться стану, в полку-то вас Юрковским мнят.
— Вы правы, Евгений Борисович, — кивнул Кирилл. — Спасибо вам огромное.
— Да за что же? — заулыбался Петерс.
— За то, что поверили, поддержали, прикрывали…
Капитан весело рассмеялся.
— Не стоит благодарности! И берегите ваши бумаги пуще живота своего. Я серьёзно.
— Не боись, ваш-сок-родь, — пробасил Исаев. — Уж я прослежу!
Пожав руки обоим, Евгений Борисович потрусил к грузовику, битому «бенцу».
Из-под тента, прикрывавшего кузов, Петерсу уже махали рядовые второй роты, посланные встречать своего командира.
— Папочку-то не посеяли, ваше высокоблагородие? — спросил ординарец ворчливо.
— Никак нет! — улыбнулся Авинов. — Кстати, Кузьмич, я уже не «высоко-…». [52]
— Дык, ёлы-палы, дело-то наживное!
Тут и Кириллу посигналили.
— Ладно, Кузьмич. Пойду, доложусь.
— Эк вас угораздило с Фанасом этим, — проворчал Исаев. — Эк приложило-то… Уважаю.
— Лишь бы поверили, — вздохнул Кирилл.
Авинову подали целый кортеж — грузовой «балт», в котором он ехал вместе с Неженцевым, сопровождали два «Остина-Путиловца», спереди и сзади.
52
Хочется напомнить, что в разведку К. Авинов пошёл в звании штабс-капитана (к которому обращались — «ваше благородие»). А вот его alter ego, Юрковский, носил чин повыше — капитанский.
— Поехали! — сказал полковник, и Махмуд, сидевший за рулём, кивнул, важничая, и, очень гордый собой, вырулил с привокзальной площади.
А Кирилл поглядывал вокруг и наслаждался.
Когда он последний раз окунался в городскую круговерть? Бог весть…
Освобождённый Санкт-Петербург был мрачным и выморочным, большевистская Москва — грязной и запущенной.
Обе российские столицы утратили и державность, и блеск. А тут…
Ростов-на-Дону влёк к себе огнями, шальными деньгами, гулянками — всем тем, чего не сыщешь в суровое военное время.