Закон ответного удара
Шрифт:
– Ну-ну, – покивал головой спившийся тип Толик Сохно. – Променял, значит, нас на вьетнамского полковника. Конечно, у того звездочек на погонах побольше…
– Итак, как я говорил, в Хошимине меня встретил в аэропорту Нгуен. С ним вместе мы должны были отправиться на поиски развалин храма и той самой лаборатории. Нгуен не забыл, что у него уже спрашивали про каменную дорогу. Только не предполагал, где ее искать. Группа – вместе со мной – шесть человек.
По замыслу Лиса, я должен был, как только лаборатория найдется, всю группу вьетнамцев уничтожить. Сотрудников ликвидировали в другом месте, чтобы не засветить лабораторию и тему исследований. Для этого их специально вызывали в город. А в лаборатории должны были
Лабораторию мы нашли довольно быстро. Документы, естественно, после ксерокопирования, я вывез. И на гонконгском судне по морю покатался. Но доплыл только до Макао. На подступах к порту выпил какую-то таблетку, которую дал мне Нгуен, и – честно скажу, знал бы, что это такое, не стал бы пить – меня сняли санитарным вертолетом с подозрением на холеру. Как только вытерпели мои мучения судовые гальюны… Через день холера прошла. Сам Нгуен меня и вывез назад во Вьетнам. Своим вертолетом. А оттуда я уже в Россию вернулся. Думал, что предпринять? И встретился в аэропорту случайно с Айпиным. Он сюда на семинар приехал. Ему я все и выложил, опасаясь, что меня быстро достанут. И достали через три дня, хотя я из дома носа не показывал, документы изучал.
– Как повязали?
– Приехали и пригласили в центр реабилитации. А оттуда уже не выпустили. Просто закрыли в камере, и все.
– Спецназовца можно закрыть? – удивился печально-серьезный Макаров. – Не понимаю…
– Понял бы, если бы посидел в камере, хуже тюремной. Окно не просто с решеткой, но закрыто металлическими пластинами, сваренными под углом. Между пластинами только палец пролезет. И смотреть под этим углом можно только в землю, в зарешеченную яму под тем же окном. И к тебе никто не заглянет. И света почти нет.
– Надо было сразу Лиса за шкварник брать, – посоветовал Сохно. – Вместо щита… Он не шибко храбрый, уломать такого не проблема…
– Советчики. Если бы… Но он на то и Лис, что хитрый. Он знал, чего можно было ожидать. И пошел на опережение. А я такой быстрой подлости никак не ждал. Услышал про холеру – ему же давно уже доложили – и потребовал пройти карантин и полное обследование. Не в простой инфекционной больнице, где сорок дней продержат, а здесь же, в центре. Всего за неделю.
Он даже такой ход выдал – пригрозил мне, что зарплату за время работы не выплатит, если я обследование не пройду. Чтобы я подумал, будто он холеры боится. Так и попал в камеру. А я даже и не знал, что эти окна к центру относятся, хотя видел их. В той половине никогда не был. Думал, там какое-то отделение больницы.
– А что это за центр? – спросил Сохно.
– При психбольнице у одного из отделений взяли крыло первого этажа. Чем там занимаются постоянно, я не знаю. Не спросишь же. А чем со мной занимались… Но давайте по порядку. Отправили меня на осмотр.
Сначала написали кучу бумаг – направления на анализы. Чтобы слегка усыпить бдительность. Потом общий осмотр. Разделся я, как полагается. Меня проводами обмотали, шлем на голову напялили – энцефалограмму сняли. Врач – тоже Лиса перехитрит. «Сначала так, – говорит, – дружок, снимем в нормальном состоянии, потом после укола повторно. Чтобы видеть разницу». Я спрашиваю – что за укол? Он назвал что-то непонятное, чего я никогда не слышал. И я, как последний недоумок, руку подставил. Вкатили в вену препарат, а дальше уже все в тумане помню.
И только после узнал, что меня два месяца пичкали всякой гадостью. Опыты ставили.
– Кролик Шура… – сказал Слава.
– А дальше? – поинтересовался Доктор. – Я почему так интересуюсь, потому что сам прошел через нечто подобное в боснийском плену. Только в меньшем количестве и в меньший срок.
– А дальше они стали снимать у меня ежедневно энцефалограмму
мозга… И пришли через какой-то срок к выводу, что я абсолютный дебил.– Ошибка? – спросил Сохно на полном серьезе. – Или в самом деле?…
Кордебалет тихо улыбнулся:
– Я еще до этого несколько пришел в полунормальное состояние. Просто встряхнулся и запрограммировал себя в состоянии «ключа» на устойчивость к препаратам. Полностью это не удалось, но частично контроль за поведением я осуществлял. Еще после нескольких первых уколов. Перед следующим у меня появлялись проблески сознания. Только этого, естественно, я не показывал. Но с Айпиным мы уже обговаривали предварительно все варианты. Он уже должен был вызвать сначала Славу, потом Толика, а под конец и командира. Командира вызвала, как я понял, мама. Она хорошо сыграла.
Слава вздыхал совершенно непритворно, а на языке у Сохно явно вертелась очередная шутка, но пока он держался. Очевидно, шутка была слишком рискованная.
– Дальше, Шурик… – попросил Согрин.
– Ежедневно я занимался. Программировал себя на очищение от препаратов, которые мне колют. И, думаю, сорвал и спутал многие их эксперименты. Только, похоже, там и без меня достаточно было больных. Из самой больницы. В двери окошко. Я видел, как их водили по коридору. Возможно, на них ставили какие-то эксперименты. И именно поэтому Лису понадобились бумаги из вьетнамской лаборатории. Короче, я держался изо всех сил. Но этого никто знать не должен был. И я разработал целую концепцию постоянного моего поведения и общения с врачами.
– Перебью! – сказал Игорь. – Вопрос по ходу рассказа. Как отнеслась к этому Татьяна Павловна? Она была в курсе твоего «заболевания»?
– Она даже навещала меня… Но перед ее приходом мне ставили укол, чтобы я был совсем невменяемым. Что-то другое ставили… Я себя контролировал, но отнимался язык. Такие посещения ей только трижды разрешили.
– Понятно. Дальше…
– В конце концов я научился имитировать полное отсутствие связанных мыслей при снятии энцефалограммы. И со мной уже, как с потенциальным противником, не считались.
– Но, я так понимаю, это не могло же продолжаться бесконечно? – спросил Доктор.
– Естественно. Я уже уставать начал. К тому же меня почти не кормили. Приходили санитары, приносили еду. Минимум, чтобы не сдох. И есть там у них один здоровенный дебил. Типичный санитар дурдома. Он просто удовольствие испытывал – принесет мне обед и съедает его у меня на глазах. И еще вежливое «спасибо» мне скажет. Вот встретимся, – даже почернел Кордебалет голосом, – уж я ему желудок прочищу…
Ну, короче, наметил я план. Помните, там еще, перед Афганом, когда на базе нас тренировали в состоянии «ключа» – я вызывал летаргический сон. Вот и здесь такое же решил сделать. Только сначала я разыграл прямо в кабинете врача приступ. Сердце… В «ключе» сделал себе очень медленный сердечный ритм, и стал демонстративно задыхаться… Меня начали откачивать… Потом прибежал Лисовский и стал врачей отчитывать. Зачем, дескать, откачали… Так что, когда на следующий день приступ повторился, со мной «гиппократы» не возились. А я благополучно прямо на полу в сон ушел. Оставил только необходимый минимум дыхания, чтобы мозг не атрофировался без кислорода. И даже одеревенение органов имитировал.
Все бы ничего, но они проверяли мою смерть… Зрачок открыли и здоровенную иглу от шприца прямо в живот воткнули…
– Зрачок не рефлексовал? – спросил Доктор.
– А я тоже «в ключе» так могу. Хоть прямо сейчас, – сказал Сохно.
– Обошлось. Только до сих пор брюхо побаливает. Там какое-нибудь внутреннее кровоизлияние. Короче… Отправили меня в морг, на вскрытие. Я думал сорваться прямо с анатомического стола. Но там прочитали историю болезни и вскрывать не стали. И так им все ясно оказалось. Сердечный приступ. И слава богу. Я бы со злости мог и дров из врачей нарубить.