Закон - тайга

— Так думаете? — усмехнулся патологоанатом.

— От чего ж еще? На теле — ни одной царапины. Ни одного синяка. Несколько мелких ожогов после пожара. Но ведь не они стали причиной. Да еще у такого, как этот…

— Подожди, Никита. Не спеши. Покойник не убежит А наше заключение должно быть безошибочным, — взял в руки скальпель эксперт.

Афанасий Федорович слыл большим знатоком своего дела Циник и философ, он проработал в морге не один десяток лет Через его руки прошли тысячи мертвецов. Недавних начальников и нищих, ночных красавиц и фартовых, фронтовиков и полицаев, обычных смертных. Случалось вскрывать и тех, с кем был знаком и дружен, кого уважал. Специфика работы разучила удивляться, скорбеть.

Может, потому он редко улыбался. Ведь неспособный сожалеть не умеет радоваться. Он один знал о скрытых от посторонних, а порою и от самых близких, пороках усопших. Годы работы дали большой опыт и окончательно сформировали характер.

Афанасий Федорович не; терпел возражений и болтливости. Угрюмый, свои заключения о причине смерти излагал всегда в нескольких лаконичных фразах, где никогда не было предположений. Только утверждения.

За все годы он ошибся в своих заключениях всего два раза — в самом начале. Потом был точен. И следователи всех рангов доверяли ему.

Он мог стать хорошим хирургом. Лечить, оперировать людей. Но предпочел иметь дело с мертвыми. Им он не причинял боли.

Мужчины и женщины для него были все на одно лицо. Он с ними разговаривал, даже иногда спорил. И ему нравилось, что никто не смеет перебить или не согласиться с ним. Но вот недавно ему дали в помощники практиканта. Ненадолго. Тот решил стать патологоанатомом. Сам. Добровольно. Небывалый случай. Редкий. Обычно в морг посылают работать несостоявшихся хирургов. А этот даже попробовать свои силы не захотел. Никита напоминал ему собственную молодость.

Может, потому относился к нему, как к своему повторению. Вот и теперь вскрытие сделал и позвал:

— Подойдите, коллега!

Никита не промедлил,

— Взгляните теперь. Что думаете о причине смерти? Изменится мнение или останется прежним?

Практикант внимательно вглядывался в легкие, сердце, печень, желудок Лаврова,

— От чего умер? — повторил вопрос патологоанатом.

Никита указал на легкие. Они, будто обожженные, потемнели, сердце, а это сразу приметил практикант, не справилось с нагрузкой. Никто тому не удивился.

— Вот если бы не легкие, не бронхи, можно было бы сказать, что в смерти виновато сердце… Тут же — наглядное отравление. Всех дыхательных путей. Вот только чем? — Афанасий Федорович взялся за пробирки, колбы. Никита внимательно следил за его действиями. — Борцом отравился. Запахом. Он теперь цветет. Самая опасная фаза. Для всего живого. Запах, сок — крайне опасны. Случай не первый…

— Неужели этот человек ничего не знал о борце? Ведь он в тайге не первый год работает. Людей должен был предостерегать, — удивился Никита.

— Много чего должны. Да что теперь о том?

— Неужели сам по незнанию отравился? Может, помогли? — спросил Никита эксперта.

Но тот снова посуровел. Причина смерти установлена. Когда поступит другой покойник — новая загадка. Сколько его ждать? А до него — серое, тягостное ожидание, и снова — не с кем словом перекинуться. Никита? Но и у того на днях заканчивается практика. Да и молод он. Тороплив. Не понял, что патологоанатому никак нельзя спешить. А сердечная недостаточность — слишком общее определение. Как канцелярский штамп.

Трое людей ждали около морга заключение о причине смерти Лаврова. Один — следователь. Тоже молодой, не терпится ему скорее истину установить. Убит иль умер? Ему положено на вскрытии присутствовать. Брезгливость мешала.

«А что от того теперь изменится? Человека не стало. Ему все равно Когда-то смерть приходит к каждому. Раньше иль позже, ее ие минешь», — подписал заключение Афанасий Федорович и, накрыв покойного белой простыней, пригласил ожидавших. Узнав о причине смерти старшего охраны, трое переглянулись в недоумении. О действии борца здесь, на Сахалине знали все, даже в глухих деревнях. Много скота им отравилось. Синие цветы его, с удушливым запахом, обходили даже звери. Считали, что лишь настоем цветов и корней борца можно отравиться насмерть. Запах может причинить сильную, до рвоты, головную боль. Но смерть… В это трудно верилось.

Афанасий Федорович понял причину сомнения. И, зная, что перед ним, помимо следователя, стоят прокурор и начальник милиции, пояснил доходчивее:

— Организм был ослаблен участием в тушении пожара. Ну и длительность воздействия не просто цветка — целой их поляны, что я отразил в своих выводах. Других причин смерти нет. Она — ненасильственная.

— Как долго, по-вашему, он вдыхал борец? — спросил следователь.

— Дело не только в продолжительности. Борец особо опасен за полчаса до восхода солнца. В это время достаточно один раз втянуть в себя его запах даже здоровому человеку, чтобы получить отек легких либо сразу — разрыв сердечной аорты. В остальное время, особо когда высохнет роса, борец может причинить головную боль. Но убить не способен. Сил не хватит. Нет пыльцы, она облетает на солнце и тут же погибает. Об этом как раз знают немногие. Если к борцу не прикасаться, пройти мимо, он вреда не причинит.

— Вы уверены, что борец стал причиной смерти? — все еще не верилось начальнику милиции.

— Не только в легких обнаружена пыльца, но и кожа ладоней обожжена соком борца. Посмотрите. Вот следы ожогов, полученных на пожаре. А вот эти — коричневые вспухшие линии — от стеблей борца. Это ни с чем другим невозможно перепутать. Ни одно растение, хотя ядовитых у нас немало растет, такого автографа не оставляет…

— Ну и случай, — вздохнул следователь. А за дверью морга, убедившись, что никто не слышит, сказал честно: — Не верю я, что по незнанию, что сам виноват в своей смерти он. Но докопаться до истины самому тяжеловато будет. Кравцова нужно привлечь. Он разберется.

— У Кравцова в производстве восемь дел. Самой сложной категории. Перегружен человек. Да и нельзя же валить на него все. Он не может работать один за всех. Пора и вам впрягаться. Хватит надеяться на него! — вспылил прокурор и, сворачивая к милиции, добавил коротко: — Постарайтесь уложиться в месячный срок. Отсчет начнем с сегодняшнего дня. И знайте, я не хуже вас осведомлен, что Лавров в тайге не новичок.

В этот же день следователь допросил Шмеля. Единственный подозреваемый едва ли не смеялся в лицо следователю:

— Зачем мне его гасить было? Коль в прокуратуре пашешь, надо знать — бугор никого своими руками не дду

замокрит. На то другие всегда сыскались бы. Но и это без понту. Мне охранник соль на хвост не сыпал…

— Вы с ним повздорили, — напомнил следователь.

— Я с ним все время гавкался. Всякий день. И что с того? Я и со своими лаюсь еще файней. Так что, за каждый брех мокрить? Заливаешь, гражданин следователь.

— Одно дело — ваши, другое — охранник. Его убить фартовые считали б подвигом.