Закон землеройки

– Ну что, дружок, очухался? – без всякого выражения поинтересовался он.

– А от чего я должен был очухаться? – ответил я вопросом на вопрос «слабым» голосом.

Настоятель невнятно что-то пробормотал, отступил на пару шагов назад и чем-то щелкнул. В отблесках печного пламени я различил зажатый в его руке предмет – длинную железную палку со странным утолщением вроде округлого полена у нижнего конца. «Что это, интересно, за штуковина и почему они с ней тут все таскаются?» – задумался я, смутно припомнив, что уже видел нечто подобное в руках одного из троицы, суетившейся возле меня каких-то полчаса назад. Настоятель меж тем приволок из темноты с жутким скрежетом какой-то ящик и уселся на него напротив меня, опершись на выставленную перед собой железную «дубинку».

– И с какой стати вы меня здесь держите? – спросил я в лоб.

– Один важный вопрос нам с тобой надо обсудить, дружок, – ответил отец Аристарх после минутной паузы. – Вопрос, так сказать, жизни и смерти…

– И для этого нужно было меня к стулу привязывать?

– Радуйся, что всего лишь связали. Кабы оказался на твоем месте истинный преступник, с ним не в пример строже обошлись бы…

– Вы правы, я не преступник. Так неужели не боитесь наказания за умышленное похищение ни в чем не повинного человека?

– Пустое, – презрительно отмахнулся собеседник, – никто тебя не похищал. От пруда к трапезной ты шел добровольно, и данному факту найдутся не менее ста свидетелей. А потом те же свидетели не моргнув глазом поклянутся, что ты совершенно свободно покинул среди ночи территорию монастыря, никому не сообщив, куда отправился. Впрочем, я, признаться, сильно сомневаюсь, что кто-то в нашем городе будет проводить дотошное расследование…

– А лично я уверен, что меня уже ищут.

– Ну-ну, – снисходительно кивнул настоятель, – блажен, кто верует.

– Кстати, о вере, – сменил я направление не слишком приятной для себя беседы. – Ответьте, Роман Данилович, как вы относитесь к заповедям Христа? Или раз уж всего лишь прикидываетесь верующим, выполнение их считаете делом необязательным? Прискорбно. Полагаю, только отсутствие официального рукоположения мешает вам соблюдать церковные каноны?

– Вера моя покрепче твоей будет! – вмиг помрачнел и посуровел «батюшка». – А что касаемо рясы, – небрежно потрепал он рукав своего длиннополого одеяния, – так это не более чем маскировка.

– Небось, разведчиком в тылу врага себя ощущаете? – съязвил я, желая вывести его из душевного равновесия.

– Верно мыслишь, – без тени улыбки подтвердил он. – В глубоком подполье действовать приходится. А некоторые заезжие личности типа тебя так и норовят копнуть его поглубже, чтобы мне навредить…

– Помилуйте, отец Аристарх, – живо возразил я. – на самом деле у меня и в мыслях такого не было! Более того, от всей вашей катавасии сплошной сумбур в голове, не более… Не проясните ли, кстати, ситуацию хотя бы отчасти? Чтоб я хоть знал, за что мне перед вами ответ держать придется.

– Да может, еще и не придется, – доброжелательно усмехнулся настоятель, – может, сумеем полюбовно договориться. Однако мне тоже нужны от тебя кое-какие разъяснения, дружок… Например, отчего ты столь настойчиво желаешь проникнуть в наши ряды? Зачем, к примеру, затесался вчера в обрядовую процессию? А ночью и вовсе в сливном колодце оказался… Откуда столь пристальный интерес к монастырским делам? Может, на крючок к Лукавцу попался и теперь шпионишь, служишь ему за тридцать серебряников, а? – Подкинув несколько деревяшек в топку, отец Аристарх испытующе воззрился на меня: – Говори, говори, я слушаю…

– Скрывать не стану – с Лукавцом я действительно знаком, – пустился я в объяснения, стараясь не сболтнуть сгоряча лишнего. – Только взаимодействуем мы с ним на сугубо материальной основе и в делах, к монастырю отношения не имеющих.

– А точнее?

– Ну вчера, например, я продал ему несколько мешков старого оружия. И вечером, кстати, ездил с его людьми к Воропаевскому песчаному карьеру – показывал, где то оружие было спрятано. Когда же возвращался обратно, совершенно случайно наткнулся на вашу процессию с канатом…

– А оружие-то где взял?

– В Черногрудинских каменных отвалах, в пещерке неприметной.

– Надо же… А я-то полагал, что там только… – озадаченно произнес собеседник, но тотчас осекся.

– Думали, что там со времен войны одно только серебро осталось? – усмехнулся я понимающе. – Ошибочка вышла, Роман Данилович! Как видите, партизаны там еще и оружие схоронили. Вот я его с помощью своего прибора отыскал, да и реализовал местному начальству. Не пропадать же добру!

– А почему именно Лукавцу?

– Дабы не нарушать рамок закона, – солгал я с самым наивным видом, – ведь органы МВД располагают сейчас специальным фондом для скупки оружия у населения. Да и Лукавец мужиком деловым себя проявил: организовал все четко, без проволочек. Прямо как в кино: утром – деньги, вечером – винтовки…

– Эким ты многостаночником оказался, – осуждающе покачал головой настоятель. – Ну допустим, верю я тебе. А вот как ты все-таки в наш колодец на пруду угодил?

– Что ж, каяться, так каяться, – «сокрушенно» вздохнул я. – В общем, уже после первых замеров дна пруда я обратил внимание на непонятный объект, расположенный близ плотины. Уяснил поначалу лишь одно: что размеры и масса данного объекта гораздо меньше прочих обнаруженных. Дальше – проще: навел справки и выяснил, что с монастырским прудом связана легенда о кладе преподобного Игнатия. Естественно, сразу заподозрил, что у плотины захоронен именно легендарный клад, а не военные боеприпасы. Вот во время работ по расчистке дна и добрался до таинственного объекта…

– Вместе с Анатолием? – ехидно прищурился Роман Данилович, и я понял, что о местонахождении клада он узнал именно от Толика.

– Ну да, одного лишь Толика в свои планы и посвятил. А поскольку утром меня в монастырь не пустили, отправился за своими находками ночью. Кто ж знал, что вы в это время подвалите к пруду целой толпой? Вот если б припозднились хотя б на полчасика, только бы меня с кладом и видели!

– Господь помог, – смиренно изрек Красновский. – А вот за тебя обидно: из-за собственной жадности пострадал, хе-хе. Неужто мало в нашем городе заработал? Один только я тебе сто тысяч отвалил, а уж Лукавец, наверно, еще больше…