Законодатель. Том 1. От Саламина до Ареопага
Шрифт:
Они вышли на центральную храмовую площадь, откуда было хорошо видно большинство строений. Огромное число сфинксов, стоящих здесь, напоминало Солону конницу, изготовившуюся к бою. И в этом бою ему, купцу-афинянину, предстояло быть, очевидно, обороняющейся стороной.
Менхофра выбросил правую руку вперёд и словно дал команду:
– Пошли!
И они пошли. Сфинксы, статуи, сфинксы мелькали перед глазами Солона. Казалось, им нет числа и счёта. Некоторое время жрец молчал, а потом заговорил:
– Здесь, афинянин, не только прошлое и настоящее Амона, но и подлинная священная история Египта, история его возвышенного
И он, вместе с Солоном, двинулся дальше, вглубь храмовых сооружений. Афинянину казалось, что это не храм, а целый город. Да что там город – это немалое государство. Менхофра как будто угадал мысли Солона и в подтверждение их сказал:
– Всё это царство Великого Амона.
Наконец они вышли на небольшую уютную площадь, и перед ними предстало строение огромного масштаба. У широкой металлической двери, обитой золотом, стояли два жреца. Они с почтением склонили головы перед Менхофра, а затем вопросительно посмотрели на Солона.
– Откройте дверь, – приказал им хранитель образа. – Сей человек пойдёт со мной, – указал он рукой на Солона.
Молодые жрецы послушно выполнили приказ и массивная дверь со скрипом, накопившимся за столетия, медленно отворилась.
– Входи! – почти, что приказал Менхофра. И Солон вошёл. Сделав каких-нибудь пять шагов, он остановился, будучи в состоянии глубокого потрясения. Его взору предстала такая грандиозная и величественная картина, которая не поддаётся никакому словесному описанию.
– Что скажешь? – спросил его гордо Менхофра.
Но Солон молчал. Да и что он мог сказать? И нужны ли вообще здесь какие-то слова. Обстоятельства говорили сами за себя. Жрец всё прекрасно видел и чувствовал. Он понимал, каково состояние гостя.
Перед восхищённым взором Солона раскинулся гигантский великолепный зал, шириною в 200 локтей и глубиною примерно в 100 локтей. Лес колонн, подобных фантастическим стволам, как бы произрастал из мраморного пола. Их высота достигала 40 локтей, а в ширину, пожалуй, пять человек, сразу взявшись за руки, не смогли бы охватить одну колонну. Зал был достаточно освещён. Солон заметил не только украшения, но и надписи на стенах и самих колоннах. Подойдя к одной из них, он прочёл слова: «Великая Атлантида». Справа и слева размещались огромнейшие статуи, сделанные из чёрного гранита. Казалось, они устремили свои мёртвые взоры на чужестранца, вопрошая его: «Зачем ты здесь»?
– Это и есть образ Амона? – спросил тихо афинский купен.
– Нет, это только отдалённое подобие Амона, его тень. Ты видишь зал, где хранились древнейшие и ценнейшие знания всех времён и народов. Многое разграблено и продано. Осталось только то, что высечено на стенах и на колоннах, кое-что сейчас переписывается. Что же касается изваяний, то это лица фараонов Рамсеса I и Рамсеса II, Сети I и трёх великих жрецов, мнящих себя Амоном. Но, друг мой, время идти дальше.
И они пошли и вошли в зал, длина которого была раза в три, а ширина раза в два большие предыдущего. И здесь было много колонн и изваяний, но колонны располагались по периметру зала. Этот зал был темнее предыдущего. Солон с трудом увидел сидящие по
углам зала изваяния. Теперь он уже сам догадался, они тоже подобия Амона.– Это Хоремхеб, а это – Эйе, – возглашал жрец.
Жрец и купец вошли в следующий зал, где убранство было не менее грандиозным. В центре зала величественно восседала в золочённом мраморном кресле одинокая фигура, с красивыми чертами человеческого лица.
– Наверное, это и есть Амон, – сразу решил Солон и стал пристально всматриваться в статую. Но тут же Менхофра ответил на его догадки:
– Это Тутанхамон, один из самых почитаемых и любимых нами детей Амона. Можно сказать, он вернул своему отцу-богу славу и величие. Но это длинная история, о ней особый разговор. Идём же дальше.
И они двинулись дальше, к настоящему Амону, и вошли в затемненный, очень большой и совершенно пустынный зал. Он даже чем-то напоминал огромную могилу.
– А это зал отверженных нами святотатцев, смевших посягнуть на величие и саму суть Амона.
Солон только успел заметить два пустых огромных кресла. И больше ничего, буквально ничего.
– Презренные фараоны Эхнатон и Сменхкара, – с отвращением произнёс жрец. – Вечное проклятие лежит на них!
Страшный позор им и вечное забвение потомков и всех приверженцев Амона! Идём прочь от них!
Солон хотел было что-то уточнить в отношении отверженных богоборцев, но не успел. Жрец решительным шагом устремился вперёд – к любимому божеству. Его уже не мог никто остановить, включая его самого.
Солон и Менхофра проходили зал за залом. И чем глубже они продвигались, тем залы становились меньше и затемнённее. Афинянин с трудом, на ходу, рассматривал изваяния подобий Амона. Жрец то и дело называл их имена: Аменхотеп III, Тутмес IV, Аменхотеп II, царица Хатшепсут, Тутмес III, Тутмес II. От перечня этих имён и всё более надвигающейся тьмы у Солона голова пошла кругом. Но жрец беспощадно вёл его вглубь и продолжал чеканить:
– Тутмес I, Аменхотеп I, Яхмес I.
Афинянин уже ничего не видел. Казалось, он только чувствовал присутствие этих подобий, взирающих из кромешной тьмы на непрошеного гостя.
– Почему в последних залах так темно? – спросил купец жреца.
– В этом есть великий смысл. Чем блике к Богу, тем больше тьмы, тем более непроницаемая темень здесь. Истинный смысл божества и его учения видят немногие. Только они его могут узреть и распознать, а распознав, растолковать другим.
Наконец они подошли к глухой стене, дверей больше не было. Нет, Солон не видел этого, но он чувствовал, что их больше нет. Однако Менхофра, подойдя к стене, сделал какие-то непонятные движения и появился вход внутрь. Солон не видел этого входа, но неведомым чувством уловил, что теперь можно идти вперёд. И он пошёл. Через пять шагов он снова упёрся в стену. И снова жрец своими колдовскими движениями раздвинул её.
– Входи, афинянин, ты в обители Великого Амона! – сказал он громовым голосом.
Солон нерешительно сделал три шага и остановился. Его охватило не только сильное волнение, но невиданное и не ощущаемое никогда доселе тревожное чувство, сродни чудовищному страху или тяжкой болезни. Ему подумалось, если бы он был здесь в одиночку, то сошёл бы с ума.
– Он здесь! Самый великий и самый могущественный из богов. Смотри и внемли, чужестранец! – грохотал где-то рядом Менхофра. – Теперь ты видишь его?