Заковали сердце в лед

Андрюха не спешил отвести взгляд от ложбинки. А Барби-русалка терпеливо ждала ответа, придерживая разведенными пальцами разрез блузки, под тонким шелком которой угадывались тугие соски.

– Нечего пялиться. Что, такой красоты неземной никогда не видел? – наконец произнесла девушка, и, странное дело, это прозвучало совсем не вульгарно, а просто с легким вызовом. Мол, ее дядя-авторитет снизошел до того, чтобы послать свою племяшку любимую к зеленому пацану, а он на сиськи пялится, как школьник младших классов. – Вижу же, что признал. – Она застегнула пуговичку и, приоткрыв сумочку, шепотом произнесла: – Малява тебе от дяди есть.

В тонких пальцах с накрашенными на французский манер ногтями возник сложенный лист бумаги, густо прошитый суровой ниткой.

– Отойдем. Не станешь же ты здесь читать, – потащила Андрюху во двор Барби.

Они устроились на широком пне у детских качелей, сидели, касаясь друг друга плечами. Порубов вертел в руках присланную Монголом маляву. Нитка, как и положено, нигде не была нарушена. Девушка обворожительно улыбнулась:

– До сих пор не веришь. – И, вздохнув, принялась копаться в сумочке. Найдя портмоне и раскрыв его, она продемонстрировала Андрею вложенную под прозрачное окошко фотографию.

Где она сделана, объяснять Порубову нужды не было, сам встречался с матерью, когда она приезжала на долговременную свиданку к сыну в зону. Это были самые счастливые дни для него, и не только из-за домашней еды, привезенной мамой. Ему казалось, что он ненадолго возвращался домой, в родной город.

На фотографии Монгол сидел перед накрытым столом, а рядом с ним счастливо улыбалась Барби.

– Мама моя нас сфотографировала, дядя – ее родной брат. Сейчас я тебе ножнички дам, нитку аккуратно и разрежешь.

Порубов неуклюже орудовал маникюрными ножничками с загнутыми острыми лезвиями. Было в этом прикосновении к миниатюрному женскому инструменту что-то стыдное и интимное, словно его на минутку посвятили в сокровенные девичьи тайны.

Наконец разлинованная страница, вырванная из блокнота, была расправлена. Почерк Монгола Порубов узнал сразу. Авторитет писал убористо и пространно, непосвященному и не понять смысла. Суть письма сводилась к тому, что есть у Монгола какое-то заманчивое предложение к Андрюхе, а в детали посвящена его племяшка, она все и расскажет. Ей можно доверять.

Порубов щелкнул зажигалкой, уничтожая только что прочитанное письмо, и ветер погнал еще дымящийся пепел к песочнице.

– А теперь выслушай меня, – произнесла Барби-русалка.

– Погоди. Ты, кажется, сказала, что тебя Машей зовут?

– Ага.

– Ну, так вот, Маша, у меня сейчас срочное дело, маму надо в клинику за границу отправить. Покрутись где-нибудь здесь. Хочешь, в кафе посиди, я деньги дам. Когда вернусь, все мне и расскажешь. Лады?

– Нет, не лады, – покрутила головой Маша. – Я с тобой пойду.

– Как знаешь.

По дороге, пока ехали в автобусе, Монгола и его предложение не вспоминали, словно его и не было. Маша расспрашивала Андрея, он все рассказал о матери, о том, что ей нужна срочная операция. А когда все это останется позади, то он, скорее всего, откликнется на предложение зоновского авторитета. Разговаривать с девушкой было почему-то легко и свободно.

Больничный дворик, засаженный деревьями, заставленный старыми, но старательно покрашенными скамейками, встретил Порубова и его спутницу приятной тенью. Негромко переговаривались больные, прогуливающиеся по аллейкам. На скамейке двое стариков играли в шахматы. Устроившись среди разросшихся кустов, двое мужиков спокойно попивали водку, передавая друг другу бутылку из рук в руки. Все тут веяло спокойствием и благополучием. И если бы не старое одноэтажное здание морга, сложенное из красного кирпича, можно было бы подумать, что старики в областном центре счастливы, как дети, а если и умирают, то ненадолго.

Андрюха и Маша поднялись в отделение, дверь в реанимацию, конечно же, была закрыта на кодовый замок – посторонним там делать нечего. Пробегавшая мимо медсестра сообщила, что лечащий врач матери Порубова сейчас на операции и следует подождать. Она ему передаст, и тот обязательно выйдет.

Андрей и племянница Монгола устроились ждать на топчане в длинном коридоре. И только тут Порубов заметил, что здесь они не одни. В отдалении стояла у окна молодая женщина и, не отрываясь, смотрела на него. Он сразу узнал свою неверную подругу молодости. Катя Пряник явно хотела подойти к нему. Она уже несколько дней искала встречи с ним, даже приходила к нему в дом, но на звонки никто не открывал. А потом от соседей она узнала, что мать Андрея увезли в больницу, позвонила туда, поговорила с врачом. Тот сказал, что Порубов регулярно наведывается к матери. Вот и пришла, ждала. Она бы бросилась к нему сразу, как только увидела, но ее Андрюха был не один.

Женщины очень четко чувствуют красоту других женщин, у них никогда на этот счет не бывает сомнений. Они наверняка знают, кто стройнее их, привлекательнее, сексапильнее, правда, никогда не признаются в этом другим вслух. И Катя чувствовала, что эта ненавистная Барби, сидящая рядом с Андреем, красивее ее, выше, и ноги у нее длиннее, и волосы шелковистее. Короче говоря, проигрывает Катька ей по всем статьям, кроме одной. Больше, чем Катя, любить его никто не сможет. И еще настораживало, что пришла она именно сюда, не в кино и не в ресторан потащилась, а к больной матери Андрея, значит, планы у нее на Андрюху серьезные.

Но ведь Катя пришла сюда не затем, чтобы прощения просить, что не дождалась Андрея с зоны, что замуж за мента выскочила, а надо было ей предупредить Порубова.

– Кажется, она с тобой поговорить хочет? – спросила Маша, спокойно разглядывая нервничавшую Катю.

– Пусть себе хочет, мне нет до нее дела, – сухо отозвался Андрей. – Не о чем нам говорить.

– Э-э-э… так только о тех, кто тебе небезразличен, говорят, – чувственно вздохнула Маша. – Знаю я, в чем дело. Любовь-морковь прошла, завяли помидоры?

Не дожидаясь реакции Андрея, она махнула Кате рукой, мол, подойди, не тушуйся. Катя и сама не знала, что на нее нашло. Вроде бы с какой стати ей обращать внимание на этот приглашающий жест, не Андрюха же ее позвал? Он сидит, на нее и не смотрит, только один сердитый взгляд бросил. Но Катя Пряник послушно подошла.

– Здравствуй, Андрей, – срывающимся от волнения голосом произнесла она и почувствовала себя жалкой-жалкой.

– Ну, здравствуй, – неохотно отозвался Порубов.

– Вы тут поболтайте о своем, а я там постою. – Барби уступила место на топчане и отошла к подоконнику, на котором стояла сумка Андрея, делая вид, что разговор ее абсолютно не интересует.

– Если пришла прощения просить, то я тебя уже давно простил и забыл, – произнес Порубов, глядя в пол. – Сначала тяжело было, а потом понял, что иначе случиться и не могло.

– Он же меня обманул, сказал, что тебе поможет, выпустят тебя пораньше, а я и поверила… – всхлипнула Катя.

– Прошло уже все, проехали. Зла на тебя не держу. Каждый за себя отвечает, как ты хотела, так и поступила.

Катя покосилась на Машу, как бы спрашивая Андрея, серьезно ли у него с этой девушкой?