Закрученный
Шрифт:
«О чем это ты? Что за сцена? Я ничего не видел», — пожаловался Джулиан.
«Как и я, — добавил Калеб. — Что произошло?».
«Ничего, — солгал Элайджа. — Забей, Эйден. Ты видел то, что нужно было увидеть. По правде говоря, я не ожидал, что ты вспомнишь так много».
Еще ложь? Элайджа никогда не врал. Да что все это значило?
— Зачем тогда ты просил меня подумать об этом?
«Я просто хотел,
Из-за этого он задавался вопросом накануне, нравится она ему или нет? Из-за того, что она сделала в пещере? Из-за того, что он не мог вспомнить? Или того, что не помнил, что было потом?
Он поджал губы. Его прошлое никуда не делось, память полностью на месте, все воспоминания были доступны, но будто находились где-то на задворках. Он должен был целенаправленно думать о чем-то — например, о том, что произошло в пещере — чтобы событие обрело форму в его голове.
«После всех этих обменов кровью, Виктория оставила в тебе частичку себя. Свое прошлое, свои мысли и желания. Или даже скорее бывшие ее мысли и желания. Теперь они, похоже, твои».
— Нет, здесь какая-то ошибка. Вот совсем недавно я задумался, нравится ли она мне вообще.
«А ведь когда-то она сама себя не любила».
— Я хочу убить ее отца. Но ведь она любила своего отца.
«Она хотела сделать ему больно тысячу раз за прошедшие десятилетия. Сам знаешь, он не всегда был добр к ней. Но, Эйден, не забывай, что у тебя есть и собственные мысли тоже. Хотеть расправы над ним глубоко внутри вполне можешь ты сам».
Кусочек души Виктории. В нем. Направляет его, меняет его.
Верно или неверно? Правильно или неправильно?
— Как ты это понял?
«Ну я же ясновидящий, помнишь?» — за самоуничижительным тоном скрывался ужас от понимания правды.
— Уже нет, помнишь?
Танцующая женщина остановилась, звонко рассмеялась — он тут же влюбился в этот звук, и он тут же возненавидел это звук — и откинула свой капюшон, глядя прямо на него. Ее лицо было такое приятное, нежное с приторно сладким выражением.
— Вот ты где, мой дорогой. Что ты там делаешь, усевшись так далеко? Пойдем со мной танцевать.
Мой дорогой? О да, он знал ее. Должен был знать, но в голове не упорядочивалось. Его мозг застрял на словах «мать» и «бесит». Она не была его матерью — ведь нет же? — и он не понимал, почему она его так бесит.
— Я не умею танцевать, — ответил ей.
— Обещаю взять всю вину на себя.
Он моргнул растерянно. Она собиралась взять на себя вину за его неумение танцевать?
«Если ты сейчас встанешь и пойдешь плясать, я тебя никогда не прощу, — заявил Калеб. — Выставишь себя придурком и всех нас заодно».
«Твое сопротивление тому, чтобы немного развлечься, поражает меня, К, — усмехнулся Джулиан. — Если покрутиться-повертеться, то это, наверное, будет похоже на эдакий брачный ритуал для привлечения дам. Или что-то типа того».
«Эйден, чувак. Если ты раздумываешь танцевать или нет, то вставай и иди плясать, — от резкой перемены Калеба было почти смешно. — Главное, виляй тазом поактивнее».
Опять этот звонкий смех — женщина вновь накинула капюшон.
— Как хочешь, дорогуша, будь по-твоему. Я потанцую сама, — она вновь начала кружиться. — Но, клянусь, ты многое упускаешь.
— Эйден, — чистота голоса Виктории перехватила его внимание. — Ты звал меня?
Он заставил себя поднять взгляд. Она стояла совсем рядом, между волками. Солнце сияло за ее головой, создавая ангельский нимб.
Она собрала свои темные волосы в хвост и надела черное платье, как обычно, только у этого были рукава подлиннее и материал более плотный и грубый.
Она выглядела так… по-человечески. Так безумно красиво по-человечески. Ее щеки и нос порозовели, глаза блестели от холода.
— Ты знаешь эту женщину? — он указал на место, где… ее уже не было.
Танцующая женщина исчезла.
— Какую? — спросила Виктория.
— Забудь, — ее запах ударил в нос, такой же сладкий, как и она сама. Десны пульсируют. Зубы ноют. Рот наполняется слюной.
И знаете что? Гул вернулся в его голову, а потом раздался приглушенный плач. Тот же самый, который он слышал прошлой ночью. Тихий, почти ноющий, словно хочет привлечь внимание, как плач новорожденного.
«Что это было?» — спросил Джулиан.
— Возможно, эхо прошлого, того, что было в пещере, — невнятно произнес он. Боже. Его язык словно размером с мячик для гольфа. Его взгляд остановился на пульсирующей венке Виктории. Ммм.
— Что? — Виктория нахмурилась от непонимания.
«Опасно, — сказал Элайджа. — Не смотри на нее. Ты не можешь пить ее кровь. Вдруг опять зависимость начнется?»
«Или того хуже, вдруг мы снова окажемся в ней?» — страх Джулиана почти физически ощущался.
«У меня одного здесь жажда приключений? — спросил Калеб. — Давай, пей! Ну же!»
«Не слушай его. Выпей кого-нибудь другого», — приказал Элайджа.
Но… Эйдену не хотелось выпить кого-либо иного, не взирая на то, как болезненно скручивался желудок, и на то, что он решил отослать Викторию прочь.
Его голод, видимо, перевесил здравый смысл, поскольку он теперь хотел оставить ее при себе. А он получал то, что хотел. Всегда. Вздохнув, он встал и протянул руку. Еще один жалобный крик эхом раздался в его голове до того, как он смог что-либо сказать.
«Не, правда, что это? — страх Джулиана сменился раздражением. — Калеб, это ты опять ноешь, как ребенок?»
«Ты же знаешь, я объявляю кислородную голодовку, чтобы получить, что хочу. Никакого нытья».
«Эм, не хочу тебя разочаровывать, но ты и так не дышишь», — заметил Элайджа.
«Но метод же работает. Зачем менять проверенное годами?»
Эйден постарался приглушить их, как мог.