Закулисный роман (сборник)

Катя Сидоренко снова покосилась на подруг через плечо. Лицо ее от царившей в зале духоты раскраснелось, под глазами блестели бисеринки пота. Ирина, вновь состроив невинное выражение лица, зашептала едва слышно:

– Ну ты, мать, страшная женщина! Удивляюсь только, как она выжила после этого?

– Выжить ей помог наш с тобой мальчик-одуванчик, который в данный момент, кажется, заканчивает умасливать публику. Он ухватился за мою ногу, и я, шагая к двери, волокла его за собой по вощеному паркету. Разумеется, его вес я даже не почувствовала, и вот уже было уцепилась за дверную ручку, чтобы Сидоренко поплатилась за свои слова. Акт расплаты содеять, понимаешь ли. Тогда Бессмертный встал на колени, сложил молитвенно руки, и, не поверишь, такого умоляющего тона и такого страшного голоса я потом больше ни у одного мужика не слышала. Как будто на весах находились его жизнь и смерть, и не Сидоренке я собиралась сунуть розочкой в ухо, а пройтись ею по его лоснящейся физиономии. «Ларочка, лапонька, солнышко мое, христом богом тебя умоляю, ну не открывай ты эту чертову дверь! Что со мной-то будет, подумай! Завтра нас возле отделения все журналисты мира будут встречать… Котик, рыбка, красавица моя, ну пожалей же меня, дурака старого». А сам, заметь, к моей розочке лап не тянет, опасается. «Нет! – рычу ему я. – Она испортила мне вечер, и теперь дело чести защитить тебя от ее домогательств!» А Сидоренко топчется возле двери и весь наш этот дружеский диалог слышит. «Кать, ну ты-то хоть будь умнее, тесак у нее в руках, слышишь – те-сак! – сейчас откроет дверь и зарубит тебя! Я ее из последних сил держу!» – орет он ей через дверь. Мне очень не понравилось, что Бессмертный, которого я так пламенно защищала, встал на сторону моего врага. Я решительно его отпихнула, а сама навалилась на дверь. А гений наш в последнем порыве на меня прыгнул, чтобы удержать. И вот тут наконец под нашим обоюдным напором дверная ручка поддалась, дверь распахнулась, и мы с ним вместе на площадку-то и вывалились. Но Сидоренки уже там след простыл…

Потом я еще долго капала ему валокордин вместо коньяка, слушала пульс и обливала впечатлительного Бессмертного холодной водой. А затем и вовсе осталась в квартире одна, ибо Сидоренко, оказывается, никуда не делась, а спустилась на улицу от моего «тесака» подальше. И начала горлопанить уже снизу, дескать, выходи, старый хрен, поговорить надо. Бессмертный, чудом избежавший кровавого побоища, мигом встрепенулся, скомканно извинился и умотал успокаивать свою разгоряченную спиртным подругу.

– А ты? – Ирина была, кажется, разочарована тем, что кровопролития так и не случилось.

– Ну, я ж тебе уже говорила, что после вина только коньяк пью. Я, конечно, ту бутылку висопишного коньячеллы разом прикончила, нашла в карманах Бессмертного пару рублей себе на такси и отбыла восвояси.

– Вот так история. Вы что, после этого с ним больше не общались, да? – протянула Ирина, с все большим интересом разглядывая благообразного режиссера, вещавшего со сцены о вечных ценностях и неугасимой силе искусства.

– Еще как общались, – фыркнула Лариса, – смеялись постоянно над этой историей. А вот к тому времени окончательно брошенная гением Сидоренко обиделась и начала давать довольно-таки пошлые интервью об их страстной любви в желтой прессе и в различных ток-шоу. При этом на все свои телевыступления являлась почему-то в сетчатых колготках.

– Ой, я помню эти колготки! – подтвердила Ирина. – Как телевизор ни включишь, все время на это сетчатое чудо попадаешь. Сидит такая, ноги как сардельки, и несет какую-то напыщенную околесицу.

– Конечно, обиженная Сидоренко очень старалась напакостить бывшему любовнику, но Бессмертный был тверд как скала – этими своими пасквилями она его никак не могла вывести из себя. А вот о том нашем общем случае она почему-то не рассказала ни разу, наверное, за ухо свое до сих пор опасается.

– А уши-то у нее, надо заметить, мясистые, – засмеялась Ирина, разглядывая торчавшие из-под высокой прически раскрасневшиеся сидоренковские уши. – Вот бы их на холодец пустить!

Отсмеявшись, подруги увидели, что сцена наконец опустела, свет в зале гаснет, и нашумевшая постановка сейчас начнется.

– Вот и говорю тебе, Ирка, не пей! – подытожила Лариса. – Не пей, чтобы тебя узнавали, чтобы облик, человеческий облик не терять. Это я с профессиональной точки зрения тебе говорю. Ладно, умолкаем, вон занавес открывается уже. Давай лучше новый шедевр Бессмертного смотреть, это интереснее.

Свой путь

– Спасибо вам большое за то, что уделили мне время! – искренне произнесла Катя, выключая диктофон.

– Ну что ты, мне самому приятно было побеседовать о былом, – тепло улыбнулся ей Замешаев, откидывая со лба прядь серебристо-седых волос.

Катя была довольна тем, как прошло интервью. Честно сказать, она шла на эту встречу со страхом: ей, молодой журналистке, без году неделя работающей в солидном журнале, доверили поговорить с самим Замешаевым, знаменитым театральным режиссером и бессменным преподавателем актерского мастерства в одном из столичных вузов. Она очень боялась, что гениальный старец высмеет ее, поймает на невежестве и с позором выставит за дверь.

На деле же оказалось, что Всеволод Игоревич, хоть и заслуженный деятель искусств, знаменитость и Великий Мастер, в общении человек простой, мягкий и доброжелательный. С Катей он беседовал без высокомерия, угощал чаем и накладывал в хрустальную розетку варенье.

И кабинет его Кате понравился: столько старинных книг, столько антикварных безделушек. Во всем чувствовалось что-то настоящее, вневременное, цельное. И за окнами, сквозь щель в неплотно задвинутых, темно-зеленых портьерах, подмигивают кремлевские звезды. А по стенам – фотографические портреты бывших учеников знаменитого Мастера, известных актеров, актрис, все с автографами и словами благодарности Учителю.

Катя, в течение двух прошедших часов старавшаяся казаться матерой, опытной журналисткой, прощаясь, все же не удержалась и выразила свое неподдельное восхищение перед покорившим ее Замешаевым.

– Всеволод Игоревич, спасибо, спасибо вам за ваше творчество, за спектакли, которые вы ставили, за прекрасных актеров, которых вырастили. – Эмоционально выпалив эту восторженную фразу, Катя засмущалась и прибавила: – Я уверена, что именно эти слова сказали бы вам читатели нашего журнала.

– Вот как? Значит, думаешь, зритель меня все еще помнит, ценит? – Старик улыбнулся, и вокруг его глаз разбежались теплые лучики морщинок. – А вот вышестоящие чины так не считают. Ректорат меня убрал из института. Тоже мне, идеалисты, говорят, дорогу молодой поросли надо давать, а вам, дескать, уже за восемьдесят… Отвлекаюсь я, конечно, голова у меня уже не так слаженно работает, как раньше, а ты знаешь, я ведь тома стихов наизусть знал, Анну Андреевну вообще целиком, все собрание сочинений…

Он печально покачал головой, и Катя горячо возразила:

– Это чудовищная несправедливость! Чудовищная! Ведь у вас за плечами такой опыт… К тому же, извините, может быть, я говорю лишнее, но вы показались мне глубоко порядочным, честным человеком. Ведь наверняка вам за время работы в театральной сфере столько всего доводилось видеть, про многих могли бы порассказать, а вы – ни о ком ничего лишнего. Вот и мне тоже ничего не рассказали…

Всеволод Игоревич улыбнулся, набил табаком желтоватую старую трубку и вдруг предложил:

– А хочешь, расскажу одну историю? Вот именно тебе – расскажу. Понравилась ты мне, не чета вашей обычной пронырливой журналистской братии, уж извини за грубое слово. Ты диктофон выключила? Замечательно!

Катя почувствовала, как в груди забилось волнение. Неужели именно ей, никому не известной вчерашней студентке, раскроет тайну своего сердца именитый Мастер? Конечно, она никому об этом не расскажет, никогда и словом не обмолвится в публикациях, но все же… Такое особенное доверие, чем она его заслужила?

– Мася моя, – отчего-то именно так решил обращаться к ней Всеволод Игоревич.

Катю немного покоробило такое обращение, но она решила, что это знак особого расположения Замешаева.

– Мася моя, ты, наверное, думаешь, вот сидит перед тобой старый черт нафталиновый, ни на что не способный.

Катя бурно запротестовала, но Всеволод Игоревич, выпустив ароматный клуб дыма, продолжил:

– Я тебе все это рассказываю, чтобы ты поняла, что и мы в наше время были тоже ничего себе… Между прочим, эта забавнейшая история, мой юный друг, случилась со мной не так давно. Всего лишь два набора назад. Ты удивляешься, я смотрю…