Зал потерянных шагов

— Знаешь, что я хочу тебе предложить? — продолжила Женя. — У меня приятельница есть, она хороший врач-гинеколог. Давай к ней на прием сходим? Ты не бойся, я с тобой в кабинет входить не буду, так что можешь меня не стесняться. А она нам что-нибудь путное присоветует. Ладно?

— Ладно, — тут же согласилась Оксана, словно ждала подобного предложения.

— Вот и хорошо, — постановила Женя. — Я ей позвоню, договорюсь.

И тема разговора была исчерпана.

Вернулся из магазина Мишка, а Женя засобиралась на работу, в цех, отложив мечты о безмятежном отдыхе до лучших времен. И так, можно сказать, отдохнула на всю катушку. Расслабилась по полной программе. Получила головную боль похлеще забот о производстве. Уж лучше окунуться в ударный труд, чтобы выкроить время для похода к врачу. Но все же активные действия лучше пассивного бездействия в ожидании неприятностей в виде никому не нужного младенца. Женя всегда предпочитала развивать бурную деятельность по ликвидации возможных проблем, и хотя результат не всегда был удовлетворительным, сидеть сложа руки она не умела.

Стемнело. Свет фар выхватывал из мглы несколько метров асфальта перед капотом. Иногда Женя переключала дальний свет, дающий возможность видеть больший участок дороги, но встречные машины тревожно подмигивали, вынуждая вновь вернуться к ближнему освещению. Казалось, Женя увязла вне времени и пространства.

Она думала о том, что у современных юнцов все просто. Они не скованы условностями, предрассудками и не видят ничего предосудительного в своем легкомыслии. А может, это правильно? Во времена молодости Жени и Павла всевозможные запреты и ограничения нисколько не способствовали целомудрию и воздержанию, а приводили лишь к тщательной конспирации. И не одна судьба, принесенная на алтарь общественной нравственности, была изломана.

Как странно… Женя мысленно произнесла: «во времена нашей молодости». А сейчас у них с Павлом старость, что ли? Им всего по сорок два года. И молодость продолжается…

6

Хорошо тут, в уютной колыбельке. Можно поплавать. Жаль, что места маловато. Не разгонишься. Но это не беда: стенки моего шарика, заполненного теплой водой, мягкие и упругие. Даже если сильно стукнуться — не больно.

Плавать я люблю. Раньше даже думала, что я — рыбка. У меня был хвостик и почти что жабры. А потом они куда-то делись. Не помню, куда. Это давно было.

Хвостик жалко. Зато теперь могу шевелить сразу руками и ногами. Если захочу, конечно. Гораздо приятнее свернуться калачиком и плавно покачиваться в ласковых волнах.

Из живота растет гибкая трубка. Зачем она нужна? А, знаю! Это для того, чтобы я не сбежала. Не заплыла далеко.

Ладно, пока не буду. Все равно нет ни одной щелочки, даже самой малюсенькой.

Но меня ведь отсюда выпустят когда-нибудь?

ТАМ, наверное, здорово?

Женя влюбилась в Павла с первого взгляда. Первый взгляд был брошен через стеклянную дверь аудитории, в которой высокий тонкий черноволосый мальчик, стоя вполоборота к Жене, что-то горячо доказывал пожилому профессору. Мальчик был так увлечен диалогом, призванным решить насущные проблемы в виде зачета, что не заметил постороннюю наблюдательницу. А она его хорошо разглядела: хорошенький, словно пастушок из тетушкиного серванта, застывший в галантном поклоне у ног фарфоровой пастушки.

Правда, смешной взлохмаченный профессор за пастушку сойти не мог, да и сама Женя на роль утонченной прелестницы не годилась, поскольку не была склонна к сентиментальности и напрасным романтическим мечтам.

Поэтому было странно, что рациональная Женя, насмешливо отвергающая всех потенциальных воздыхателей, обратила внимание на тонкого, звонкого и прозрачного, абсолютно несовременного мальчика. Видимо, это можно объяснить странной закономерностью, по которой противоположности притягиваются: лед и пламень, волна и камень, конь и трепетная лань, и прочая, и прочая.

Не в привычках Жени было навязываться. Кокетничать и первой проявлять инициативу она не умела, несмотря на то, что была бойкой и решительной особой, обреченной всегда исполнять роль лидера, начиная чуть ли не с детского сада.

Теперь она ходила, как заведенная, во время перемен по коридорам или стояла на крыльце института, где обычно клубились студенты, в надежде встретить «пастушка», как она мысленно окрестила черноволосого мальчика. Вероятность случайной встречи была невелика: они хотя и были оба первокурсниками, но учились на разных факультетах. Женя — на девчачьем экономическом, где встречались эпизодические вкрапления мальчиков, а «пастушок» — на механическом, традиционно мужском. Поэтому их пути обычно не пересекались. Разве что в большой и шумной институтской столовой, сквозь чад подгоревших пирожков и гул беззаботной студенческой массы Женя могла иногда издали увидеть своего «пастушка».

Но обнаружение объекта никакого практического применения не имело, поскольку «пастушок» всегда был в компании самодовольного, даже несколько нагловатого парня и двигался за ним, словно утлая лодчонка за самоуверенным буксиром.

Нельзя утверждать, что жизнерадостная Женя, снедаемая безответной тайной любовью, страдала и чахла. Страдать и чахнуть было некогда. Незнакомая студенческая жизнь обрушилась на нее, вынуждая ориентироваться и приспосабливаться в новых условиях. Особенно потому, что Жене не на кого было рассчитывать в отличие от большинства маменькиных сынков и дочек.

Она была сиротой, причем круглой. Родители погибли, когда она училась в девятом классе. Тетка Евдокия Ивановна, суровая и немногословная старуха, приехала и забрала ее к себе. Несмотря на преклонные годы, она все сделала очень быстро: заказала чугунную оградку на кладбище, продала дом, сложила деньги на сберкнижку, открытую на имя Жени, и оформила опекунство.

Женя тетку любила. Во-первых, Евдокия Ивановна была старшей маминой сестрой, то есть единственным родным человеком. Во-вторых, безмужняя и бездетная, она никогда не давала Жене понять, что считает ее обузой, невесть откуда свалившейся на нее на старости лет.

И все же, рано оставшись без родителей, Женя понимала, что рассчитывать ей придется только на себя. Поэтому и в институт поступила с первой попытки, несмотря на конкурс, весь десятый класс просидев над учебниками, отклоняя уговоры подружек пойти в кино или погулять по улицам маленького провинциального городка, в котором все развлечения сводились к вышеперечисленным: в кино и погулять.

Теперь, из большого города, наполненного лязгом, грохотом и суетой, нависающего подъемными кранами в порту и высоченными зданиями, взбегающими на вершины сопок, маленький городок казался землей обетованной.

Там над теткиным домиком, полузанесенным мягкими сугробами, шел дым из трубы, поднимаясь вертикально вверх в холодное прозрачное небо. Там на выскобленной добела столешнице стояли пироги, сбрызнутые водой, чтобы не черствели, покрытые поверх румяной корочки чистым рушником. Там кошка, названная без лишних церемоний своей строгой хозяйкой Кошкой, намывала гостей, сидя в теплом солнечном прямоугольнике, падающем из окна на лоскутный половик. Там тетка Евдокия Ивановна, надев круглые очки, быстро-быстро постукивала спицами, считая про себя петли, — вязала носки для Жени. А по блестящим половицам, выкрашенным яично-желтой нарядной краской, катался шерстяной клубок, отвлекая кошку по имени Кошка от ленивого вылизывания пушистой шерстки.

Несмотря на внезапно нагрянувшую любовь, Женя планировала на первые зимние каникулы поехать к тетке. Тем более что о предмете своих воздыханий она не знала ровным счетом ничего — ни имени, ни фамилии, ни адреса. «Пастушок» мог оказаться местным жителем и жить себе припеваючи с родителями. А мог, как Женя, быть приезжим и жить в общежитии или на квартире. В этом случае он, как все нормальные люди, должен был поехать в родной город или поселок.

Сессию Женя сдала легко. Она заранее купила билет на поезд, уходящий на следующий день после сдачи завершающего экзамена, из суеверия оставив в запасе лишние сутки на всякий случай. Менее осторожные девочки из ее комнаты в общежитии уехали сразу, едва успев сдать зачетки в деканат, а задержавшаяся Рита, болтушка и хохотушка, внесла свои коррективы в свободный вечер и распорядилась: