Залив в Ницце

Софья. Если только что?

Помощник. Если только не найдется кто-то… ну, не знаю… кто-то, кто очень хорошо знал его лично.

Пауза. Кажется, что Валентина безразлична к разговору и думает о чем-то своем.

Софья. Понятно.

Валентина. Моя дочь тоже занимается живописью.

Помощник. Правда? Боюсь, я не знаком с вашими работами.

Софья. Мама преувеличивает. Я всего лишь дилетант.

Валентина. Она даже попыталась нарисовать солнце.

Софья. Мама, ну перестань!

Валентина. Солнце передать невозможно. Сезанн говорил, что солнце можно изобразить, но не воспроизвести. А она вот пытается доказать, что Сезанн ошибался.

Софья. Да, но я это делаю просто для собственного удовольствия.

Валентина. Удовольствия!

Софья. Да, я рисую для себя. И не собираюсь состязаться с великими художниками. Ты считаешь, все хотят быть Сезаннами. А кому это надо?

Валентина. Ты должна стремиться стать Сезанном. А иначе зачем вообще рисовать?

Софья. Просто для удовольствия!

Валентина. Все это чепуха. Живописи надо учиться. Как любому другому делу. Зачем идти напролом и игнорировать то, что было достигнуто другими?

Софья. А я думаю иначе. По-моему, вопрос не в этом.

Валентина. А в чем же?

Софья. Я рисую, просто чтобы… (Она запинается, затем продолжает неуверенно, словно заранее чувствуя, насколько неубедительно прозвучат ее слова)…чтобы показать окружающий нас мир.

Валентина делает жест, подтверждающий ее правоту.

Валентина. Вот поэтому она никогда ничего не добьется! То, чем ты занимаешься, называется «фотография». О Пикассо говорили, что он не умел рисовать деревья. Но они все ошибались. Он рисовал деревья, когда ему было восемь лет. Ему это быстро надоело, и сами деревья его уже мало интересовали. Но он умел передать то, что люди чувствуют, глядя на дерево. А это дорогого стоит. В конце концов, живопись призвана передавать различные оттенки, свойства чувства. Поэтому ты никогда не станешь настоящим художником.

Помощник попеременно смотрит на каждую из женщин, явно испытывая неловкость. Однако Софья остается невозмутимой.

Софья. (Спокойно) Ну, не знаю.

Помощник. Мне трудно судить, я всего лишь ученый. Моя стихия — каталоги.

Софья. Конечно, конечно.

Помощник. А Матисс — это безумно сложная тема. Хотя, честно говоря, я давно не видел его работ. Но они мне нравятся. В сущности, я их очень люблю.

Софья. Тогда женитесь!

Помощник. Простите, что?

Софья. Да нет, это я просто…

Софья и Валентина улыбаются общей шутке.

Это мой сын так говорит. У меня близняшки. И когда дочка говорит, как она любит, например, шоколадный торт, то он ей всегда отвечает: ну, тогда женись! Сын так говорит.

Пауза. Помощник кажется смущенным, чем забавляет обеих женщин.

Помощник. Если…

Валентина. Что…?

Помощник. Нет-нет, просто если…

Софья. Простите. Я глупость сказала.

Валентина. Давайте все же вернемся к теме нашего разговора.

Помощник. Да-да.

Валентина. Откуда взялось это полотно?

Помощник заметно оживляется, переводит взгляд с одной женщины на другую.

Помощник. Оно принадлежала одному графу. Из «бывших».

Валентина. Как интересно!

Помощник. Он уехал из России в девятнадцатом году. Поселился на юге Франции. Он утверждал, что эту картину просто выбросили в гостинице, где жил Матисс.

Валентина. В Ницце?

Помощник. Да. В «Отель Медитеранэ». Он дружил там с управляющим. Картину в прямом смысле выбросили на помойку. Знаю, в это трудно поверить.

Валентина. Ну почему же.

Помощник. Граф никогда не включал ее ни в какие каталоги и даже не оценивал именно из-за того, каким путем она ему досталась. Боялся, что его право на картину может быть оспорено.

Валентина. А как она к вам в музей попала?

Помощник. По завещанию! Граф умер в этом году. Кстати, от какой-то болезни, которая до сих пор наблюдалась только у лошадей. Как выяснилось, какой-то лошадиный грипп. Врачи говорили, единичный случай.

Валентина. Какой кошмар!

Помощник. Однако он действительно довольно тесно общался с лошадьми — готовил их к скачкам. Вот чем он во Франции все это время занимался… Пока все остальные здесь, так сказать, жили-поживали, граф лошадей разводил на Лазурном берегу!

Пауза.

Валентина. Понятно.

Помощник. Конечно, самое интригующее во всей этой истории — это почему он после всех этих лет эмиграции вдруг решил завещать такую ценную картину нашему музею?

Валентина. И это вам кажется непонятным?

Помощник. Совершенно непостижимым. А вам?

Валентина. А мне — нет. (Говорит неожиданно очень тихо). Вы не жили за границей.

Помощник. Нет, но…

Валентина. А я какое-то время жила в Париже. Очень, очень давно. Еще до революции.

Помощник. Да, я слышал.

Валентина. Жизнь вдали от дома может быть порой просто невыносимой. Уж вы мне поверьте.