Залог мира. Далекий фронт

Джен поднялась с колен и взяла лопату. Таня вздрогнула, отрываясь от своих мыслей, и сделала то же самое. Они засыпали подругу песком. Потом Таня взяла у Джен карандаш и написала на белой доске:

«Здесь лежит советская девушка

Марийка Дорошенко.

Она отдала жизнь за свою подругу.

6 июня 1944 года».

Ещё несколько минут они стояли у могилы. Песок светлел, подсыхая, и под порывами ветра уже начал осыпаться с маленького холмика. Пройдёт немного времени, и сравняется могила, занесёт её сыпучими песками, но никогда не забудет Таня свою подругу Марийку, не забудет своей клятвы отомстить за неё.

Они вернулись к баракам.

— Что вы решили делать дальше, Таня? — снова спросила Джен.

— Не знаю, — глухо ответила Таня, — ещё не знаю. Отсюда я вырвусь. Не волнуйтесь за меня, Джен. Я очень благодарна вам за помощь.

— Зато я знаю, — решительно заявила Джен, — Где вы будете искать своих?

— Здесь, во Франции.

— Во Франции сейчас нет ни одного советского консула, и неизвестно, когда он будет. Вы можете только случайно кого-нибудь встретить, но на это надежды мало. Надо действовать иначе.

— Что вы хотите сказать? — спросила Таня.

— Только то, что в Лондоне есть советское посольство и консульство, и военные атташе, и вообще там много ваших. Всё решено, Таня: мы с вами отправимся в Лондон. Вы едете ко мне в гости.

— Погодите… — пыталась протестовать Таня.

— Нечего ждать, всё уже решено. Во Франции вам оставаться нечего. Вы зря потратите много времени. Сейчас мы доберёмся до первого штаба английских войск, и вы увидите, как быстро нам дадут самолёт. Как можно колебаться, Таня, если весь ужас остался позади, если Англия раскрывает перед вами свои двери? Сейчас перед вами открыт весь мир.

А Таня думала об одном: мир должен знать, что англичане не дали свободы пленным. Об этом рассказать могла только она.

— Но нас не выпустят, — возразила Таня.

— Меня выпустят, — уверенно сказала Джен, — я уже договорилась. Сейчас поговорю и о вас. Здесь я могу требовать. Ведь вам я обязана жизнью…

Таня перестала возражать, Джен права: в Лондоне есть советское посольство. И чем скорее она попадёт в Лондон, тем скорее сможет рассказать о судьбе пленных в Дюбуа-Каре.

…Вместе с Джен Таня вышла за ограду.

Она вспомнила, как пролезала вслед за Марийкой под натянутой проволокой. Каждое неловкое движение могло стоить жизни… Марийка спасла Таню. Сейчас Таня обязана спасти всех, кто остался за этой проволокой.

Труп немца лежал у дороги. Таня прошла, не заметив его, но Джен узнала капитана Крамера. Никогда больше этот палач и садист не будет мучить людей!

Они долго шли по раскалённому песку, иногда останавливались отдохнуть и снова шли дальше. Солнце спряталось за далёкие деревья, а девушки всё шли и шли. Изредка оглядываясь, Таня видела далёкие лагерные вышки, где сейчас вместо немецких стояли английские часовые. Это была единственная перемена в лагере Дюбуа-Каре.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Дом Артура Кросби стоял в тихой и красивой местности. Он находился достаточно близко от Лондона, чтобы хозяин мог называть себя жителем столицы, и в то же время довольно далеко, чтобы Кросби мог пользоваться всеми красотами природы.

Владение мистера Артура Кросби состояло из нового дома и большого сада. Асфальтированная дорога проходила рядом, но чугунная ограда, украшенная фигурным литьём, отгораживала жильцов дома от всего мира. Дом стоял в глубине сада, высокие ветвистые буки скрывали его от посторонних взоров. Вдоль шоссе тянулись другие дома, такие же спокойные и тихие, солидные и уравновешенные, похожие на своих хозяев. Там, где дорога расширялась и образовывала нечто вроде небольшой площади, было меньше деревьев и дома стояли теснее, более официально. Здесь находились небольшая старинная церковь, несколько магазинов, аптека, бар и полицейский пост.

Местность эта, на север от Лондона, не имела определённого названия. Некоторые называли её чернолесьем, но это название не было популярным. Каждый хозяин называл своё владение по-своему, а чаще всего покупал название вместе с домом. Это свидетельствовало о традициях и создавало ощущение вечности, нерушимости окружающего мира.

Дом Артура Кросби был построен незадолго до войны, и поэтому название должно было прийти позже, поэтичное и в то же время надёжное и успокаивающее.

В первом этаже разместились столовая, кабинет и гостиная с широким выходом в оранжерею, а через неё в сад; во втором — спальни, детские и комнаты для гостей; в третьем —. комнаты для прислуги. Возможно, дом и не представлял собой нового слова в архитектуре, но бил очень удобен и выглядел вполне современным. Оба сада — зимний и открытый — были подлинной гордостью всего семейства.

Тишина и покой царили в поместье. Шофёрам было запрещено давать сигналы при выезде из гаража. Шарманщики и бродячие певцы не имели права останавливаться возле дома. В мыслях Кросби тишина и покой всегда ассоциировались с долголетием, поэтому он ревниво оберегал их.

Война ничего не нарушила в этом доме. Севернее Лондона немецкие самолёты не залетали. Воздушные бои происходили где-то на юге. Даже отзвуки разрывов немецких снарядов, которые обрушивались на Лондон из-за Ла-Манша, не доносились сюда.

Имя мистера Кросби не значилось в списках самых богатых людей Англии. Однако он был достаточно богат для того, чтобы считать себя значительным человеком в королевстве. В компании с американцем Сэмом Гибсоном он владел тремя большими машиностроительными заводами, расположенными в Германии. Эти большие заводы, приносили хорошую прибыль. Правда, мистер Гибсон, более богатый, чем все Кросби вместе взятые, незаметно захватил руководство заводами и вообще всеми делами. Мистер Кросби примирился с таким положением, утешая себя тем, что оно имеет и свои преимущества, — главные заботы ложатся на плечи его компаньона.

Война прервала связь с Германией, лишила Кросби и Гибсона многих выгод, и в первую очередь прибылей от заводов. Но вскоре после того, как немцы бросились на восток, стало ясно, что война закончится их поражением, и мистер Кросби твёрдо надеялся рано или поздно получить обратно свои заводы. А пока деньги, вложенные в ценные бумаги, обеспечивали скромную, но вполне приличную жизнь в новом владении Артура Кросби.

Таков был дом, куда после трёх лет страшных скитаний и концентрационных лагерей попала Таня Егорова. Она вошла в тихий покой и размеренный распорядок дома Кросби выжидающе и насторожённо. Её многое удивляло здесь: и безмолвные, почти бесшумно двигающиеся слуги, и гулкий гонг, сзывающий к обеду в необычный час — в восемь вечера, и педантичность, с которой обитатели дома придерживались раз и навсегда установленного порядка. Но из вежливости она ни о чём не спрашивала Джен.

Когда девушки прилетели из Франции в Лондон, они выглядели как нищенки. Сейчас никто не узнал бы Таню, которая в лохмотьях ходила за колючей проволокой лагеря Дюбуа-Каре. У Джен Кросби было много платьев, и она испытывала настоящее удовольствие, часто переодевая свою гостью. Таня вначале протестовала, но Джен доказала ей, что в их доме все переодеваются несколько раз в день, и девушке пришлось покориться.

Как только девушки прибыли в Лондон, Таня, ещё не приведя себя в порядок, связалась с советским посольством. Её приняли сразу, расспросили обо всём и советовали отдохнуть и подождать, пока придёт ответ из Москвы. Таня прекрасно понимала осторожность сотрудников посольства: ведь у неё не было никаких документов. Естественно, что для установления личности лейтенанта Егоровой надо сделать запрос в Москву. Таня не сомневалась в том, что ответ будет благоприятным для неё.