Залог на любовь

— У меня нет никакого опыта в общении с мужчинами, — продолжала Анна. — Я старая дева. Синий чулок. Скучная и занудная. Первого моего кавалера я не возбудила даже для того, чтобы у него «встал» на меня. А потом пустил слухи о моей фригидности. А второй мой мужчина толком не понял, что лишил невинности. Думаю, у меня реальные отклонения.

— Ох, бред, — мягко усмехнулся Мартынов, — ты яркая, дико сексуальная, сводишь меня с ума своими очками, улыбкой, и юбками этими строгими. Я ж дурею от тебя. А про мужчин — это супер-гуд. Твой мужчина это я. Понимаешь, у меня девственниц не было раньше. И прошло у нас с тобой все как-то безболезненно.

Анна хмыкнула. Прав Наум, ни крови, ни каких-то слишком уж болезненных приступов в тот миг не было. Хотелось только быть ближе к нему, этому взрослому мальчишке.

— А если у меня не получится? Не выйдет больше… Твоим родителями нужны наследники. А я какая-то бракованная, — очень тихо прошептала Анюта.

— Да плевать мне на мнение родителей. У них целый вагон внуков и наследников. Мне на весь мир плевать. Только ты важна для меня, малышка, — грубо возразил Наум.

И кайфанул от того, как приоткрылись любимые губы, а юркий язычок облизал небольшую трещинку на тонкой коже. Видно было, что Аня часто кусала губы в кровь, и те не успели заживать.

А Науму было больно от того, что его любимой плохо. А потому он приник в нежном поцелуе к крохотным ранкам, а потом, словно дорвавшись до сладкого, принялся торопливыми поцелуями покрывать все, к чему мог дотянуться.

Целовал тонкую шею, щеки, плечи, спускаясь ниже к груди. Усадил девушку на стол и вжался пахом меж ее разведенных ног. И понял, что вот оно, то самое место, где он хотел бы находиться всю свою жизнь.

— Я чуть с ума не сошла, когда сказали, что ты исчез, — выдохнула Анна, руками зарываясь в волосы на мужском затылке, лихорадочно гладя широкие плечи, крепкую шею, виски.

— Боялся, что отец запрет меня в какой-нибудь тюряге, чтобы я к тебе не добрался, — хрипло прошептал Наум, лихорадочно целуя любимую, спускаясь все ниже, заставляя девушку улечься спиной на кухонный стол.

— Витольд Аскольдович не стал бы. Он замечательный человек, — возразила Анна, а ее глаза закатились от удовольствия.

— Самое время остановить меня, малышка. А лучше — прогнать, — попросил Наум. — Я ведь планировал только извиниться. Ну и собирался завоевывать тебя подарками, свиданиями, цветами.

— Кому нужны цветы, Мартынов? И че ты меня собрался завоевывать? Отсутствием манер? Я же все о тебе знаю. Все гадкие стороны. И твой характер скверный, — хохотнула Анна.

А после смех резко оборвался, когда Наум, не стесняясь, шире развел колени Анютки и принялся покрывать жадными поцелуями ее живот, спускаясь все ниже и ниже.

Ловкие пальцы настойчиво огладили треугольник белья, касаясь самого сокровенного местечка. Аня протяжно выдохнула, попыталась свести ноги, однако Наум был настойчив.

И Анна пропала в водовороте чувств и эмоций, теперь уже не отталкивала своего мужчину, только крепче прижимала его к себе.

А Наум нежно, ласково и настойчиво ласкал тело любимой, отчаянно стремясь подарить ей столько эмоций, чтобы хватило хоть как-то компенсировать свое поведение. Ведь виноват, раскаялся, и никакие слова не смогут рассказать Анюте, как сильно он сожалеет о прошлом.

Сдвинув белье своей девочки, Наум принялся целовать, поглаживать, ласкать нежную плоть языком и губами. Анна уже стонала в голос, а Мартынов поставил перед собой цель: довести любимую до исступления.

И у него получалось. Протяжные стоны ласкали его слух. Нежные пальцы впивались в его плечи и затылок. А тонкий, пряный аромат страсти Анюты окутывал Наума, отбирая дыхание, заставляя сходить с ума.

Он целовал ее, пока хрупкое тело била крупная дрожь. Он держал ее, чувствуя, как по языку разливается ее удовольствие. Сам был готов «спустить» в штаны, но терпел. Сейчас — все для Анюты. Только для нее. А он потерпит, когда можно будет, когда Аня окончательно поправится после больницы.

— Наум…, — едва шевеля губами, шепнула Анна, чувствуя себя растаявшим на солнце мороженным. И, кажется, Мартынов с радостью готов был все это мороженное съесть.

— Дурею от тебя, — пробормотал Наум.

Наум заурчал, когда ощутил ответную дрожь. Так и хотелось еще сильнее зацеловать, заласкать любимую. Но для этого нужно было, как минимум, снять ее со стола и отнести в спальню.

— Оно и заметно, Наум Витольдович! Смотрю, мозг совсем вытек через… гм… достоинство! — раздался спокойный, размеренный голос отца Анны.

Наум выругался негромко, но проникновенно. Анна соскользнула со стола, пытаясь привести себя в порядок. А щеки дико горели от смущения.

И как?! Как она могла забыть, что здесь же, в доме, находятся и ее родители! Вот же идиотка!

Но Анна так сильно соскучилась по этому невыносимому избалованному мальчишке, что все мысли вылетели из головы.

— Здравствуйте, — кивнул Наум, а вот Анну от себя не отпустил, отдернул подол сарафана, обнял девушку рукой и прижал к своему боку, — Заглянул на огонек. Подумал, что сначала нужно заручиться благословением родителей моей невесты, а потом уже давать объявления в прессе.

— Офигеть…, — выдохнула Анна. — А мне предложение не нужно делать?

— А ты согласна, — улыбнулся Наум. — Я тебя люблю. Ты ко мне неравнодушна. Все решено.

— Неравнодушна? И только? — фыркнул Людвиг. — Я вон, к йогурту не равнодушен. Но женился я почему-то на матери Анны, а не на чертовом кисломолочном продукте!

— Не думал, что у вас, папа, такие специфические наклонности, — не смог сдержать смеха Наум. А потом уже серьезнее произнес: — Я прошу отдать за меня дочь, Людвиг. Обещаю любить, оберегать, заботиться о ней. Буду стараться не огорчать ее. И сделаю все, чтобы Анюта была счастлива.

— Анюта! — скривилась Анна, так и подмывало сделать что-нибудь жутко дерзкое и нелогичное.

— Терпи, малышка, — шепнул Наум, — как люблю, так и называю.

— А как любишь? — уточнила Анна.

— О-о-о-о, только вот не нужно сейчас всех этих подробностей! — рявкнул Людвиг. — Мы серьезные дела обсуждаем.

— Что может быть серьезнее любви, дорогой? — раздался спокойный голос Анюткиной матушки. — Кстати, а ты, Наум, останешься на ужин? Или уже торопишься?

Мартынов готов был ответить, что никуда он не спешит. Он вообще без Анны никуда не намерен двигаться. Но за окном раздался характерный звук пропеллера. Выходит, сам Мартынов-старший пожаловал.