Заложница

— А если встретить раненную колибри?

— Тогда ты просто обязан исцелить ее, — это единственный ответ, который я смог дать ей. Брук продолжает смотреть на меня, и я не в силах отвести взгляда.

Чувствую, что моя нижняя губа еще больше опухла, а один глаз полностью заплыл. Без сомнений, сейчас я выгляжу не лучшим образом, но она смотрит на меня так, словно не замечает этого.

Загорается зеленый, и машины впереди нас начинают двигаться.

— Как думаешь, я тоже сломана? — шепотом спрашивает Брук.

Я забираю птицу с ее ладони и кладу на приборную панель перед спидометром.

— Жми на газ, — приказываю я, не отрывая от нее глаз.

Спустя секунду руки Брук снова возвращаются на руль, и мы едем дальше к выезду из города.

В глазах Брук застыли слезы, но я пытаюсь игнорировать их. От нее волнами исходит печаль, которую я также игнорирую, но не могу оставить без внимания великолепное тело. Может, единственный способ заставить ее почувствовать себя лучше это подарить удовольствие?

Поэтому я возвращаю руку на ее бедро и задираю клетчатую юбку вверх. Неожиданно моя рука касается обнаженной кожи. Я думал, что на ней надеты капроновые колготки, но это оказались чулки. Твою мать, я словно попал в свой лучший сон.

— О господи, — полустон срывается с губ Брук.

Ее голос наполнен теми же самыми чувствами, которые я сам сейчас испытываю. На ощупь ее кожа слишком гладкая и теплая. Я хочу знать, что она чувствует прямо сейчас, поэтому поднимаю взгляд вверх, замечая, как быстро вздымается грудь Брук от учащенного дыхания.

— Стоун…

— Что? Ты хочешь, чтобы я убрал руку?

— Нет, — слишком быстро отвечает она.

Мой пульс ускоряется. Нет, она не хочет, чтобы я убрал свою руку. Я продвигаюсь выше, наслаждаясь ее сбивчивым дыханием и сладкими стонами.

— Куда мы едем? — спрашивает она.

— Я не знаю. — Как я могу ответить ей, когда слишком увлечен процессом?

Похоть и желание в ее взгляде меняются на замешательство, словно она спрашивает саму себя, что вообще забыла в одной машине с таким ублюдком, как я.

— Ты не знаешь?

— Глаза на дорогу, — в который раз командую я. Черт, неужели она сейчас не видит, что я немного занят?

Несколько минут до нас доносится лишь урчание двигателя, и тут я неожиданно говорю:

— Я много чего не знаю о тебе. Например, девственница ли ты. Ты уже занималась сексом, сладкая?

Брук шумно сглатывает, после чего отвечает полушепотом:

— Нет.

Никакого секса, но у нее уже был первый поцелуй, и я готов взорваться только от одной мысли о том, что какой-то парень прикасался к ней. Какой-то озабоченный подросток лапал ее и смотрел своими похотливыми глазками на то, что принадлежит мне. Бл*дь, будь моя воля, я бы запер ее в самой высокой башне замка, и был бы вместо дракона, защищающего свою принцессу.

Брук ничего не добавляет, явно стесняясь нашего разговора.

— Кто-нибудь ласкал тебя? — Скольжу рукой еще выше, наглядно показывая, как именно. Я чувствую разряд электрического тока своими грубыми мозолистыми пальцами, проходящего сквозь ее бедра. — Трогал ли тебя кто-нибудь так?

Из нее вырывается рваный вздох, будто из машины выкачали весь воздух.

— Ты спрашиваешь меня, есть ли у меня парень?

Ну конечно. Полагаю, если ты хорошая маленькая девочка, то только твой парень может касаться тебя. Никакой прелюдии без отношений.

— Просто ответь на вопрос. Трогал?

Ее голос пропитан возбуждением:

— Не так, — она пристально смотрит мне в глаза, прожигая насквозь. — Не так, как ты, — повторяет она, выделяя каждое слово, как будто то, что происходит с нами прямо сейчас, так же удивительно для нее, как и для меня.

Во мне кипит желание поцеловать ее как можно грубее и больнее. В штанах становится слишком тесно, что причиняет намного больше боли, чем все сломанные ребра разом, отчего я еще сильнее впиваюсь в ее бедро.

— Поверни налево на следующем перекрестке.

Брук вздыхает, пытаясь подобрать слова. Может, она хочет попросить прекратить дотрагиваться до нее или, что еще хуже, отвезти домой?

Вместо этого она поворачивается ко мне и произносит:

— Ты когда-нибудь хотел просто уехать?

— Уехать куда?

— Да никуда. Просто сесть в машину и ехать целую вечность, нигде не останавливаясь. Добраться до такого места, где захотелось бы начать все с нового листа. Новая личность с новой жизнью.

Действие алкоголя начинает заканчиваться, отчего все тело ломит от боли. Но, несмотря на это, во мне зарождается тревога. Ее слова: так говорят, когда чувствуют себя несчастными и хотят сбежать от чего-то. Мне слишком хорошо знакомо это чувство.

— Это то, чего ты хочешь?

— Иногда, — голос Брук звучит потерянно.

В подвале мы постоянно мечтали о свободе. Размышляли о том, чем будем заниматься, когда выберемся. У каждого была своя собственная мечта. Нокс, например, представлял себе собственную мастерскую, полную роботов и компьютеров. Колдер хотел жить на вершине горы, вокруг неба и облаков, наедине сам с собой. Нейт же всегда хотел быть врачом или ветеринаром, работать в собственной клинике. Но я никогда ни о чем не мечтал, а просто думал о том, как обезопасить себя и своих друзей, и одновременно с этим разрабатывал план побега.

— Какой была бы твоя новая жизнь? — спрашиваю я Брук. Оказывается, у нас, на самом деле, намного больше общего.

Но она ничего не отвечает. Я уже начинаю думать, что она никогда не ответит на мой дурацкий вопрос, как вдруг Брук все-таки произносит тихим и задумчивым голосом:

— Я не знаю.

Тринадцатая глава

Брук

Стараюсь не заплакать перед Стоуном, не хочу показаться жалкой, но не могу сдержаться. Обидно, что появись у меня возможность начать новую жизнь, я даже не знала бы с чего начать.

— Я не знаю, — несмотря на все мои усилия голос все равно звучит жалко.

Пытаюсь взять себя в руки, размышляя над тем, как всё так запуталось. У Стоуна есть та самая свобода, и он самый непредсказуемый человек, которого я знаю, так что он вряд ли поймёт. Я даже немного завидую ему. Это безумие, ведь у него полно своих проблем: его разыскивает полиция, и прямо сейчас ему, должно быть, очень больно, но, по крайней мере, он знает, чего хочет, он свободен.

— Ты не можешь не знать.