Заложник любви

— Ты такой хороший, Ник.

Ник судорожно сглотнул слюну.

— Ты храбрый, добрый и надежный.

— Прекрасные качества для сыскной собаки!

Одну за другой она расстегнула остальные пуговицы на его рубашке. От легкого прикосновения ее пальцев сердце его заколотилось, как большой оркестровый барабан. Он глубоко вдохнул в себя воздух и приказал себе расслабиться. Он еще мог себя контролировать, когда взял ее обеими руками за запястья, кожа которых показалась ему мягче лайки и глаже фланели. Ее пульс бился ничуть не реже, чем его, когда он провел ладонью по локтевому изгибу ее руки.

Он безжалостно напомнил себе, что она вряд ли имела в виду что-то такое.

— Ты еще не оправилась от шока, — сказал он.

— Ты хочешь, чтобы я легла?

— Да. Нет.

— Так да или нет?

— Я уверен, ты сама знаешь, что тебе следует делать.

— Да, знаю.

Она одарила его доверительной улыбкой и села на краешек кровати. Положив ногу за ногу, она сунула руку под подол комбинации, отстегнула и стянула чулки.

— Как хорошо освободиться от них, — она вздохнула. — Может быть, мне следует освободиться и от комбинации?

— Пусть уж она остается на тебе, — в полупустом номере голос его прозвучал глухо.

Он все это время пытался доказать ей, что он никчемный для нее человек, она же старалась убедить его в обратном. Стоя перед кроватью, Конни откинула покрывало и подняла простыню.

— Может ты хочешь еще выпить?

— Нет, я чувствую себя отлично.

— Тогда укрой меня.

Она улеглась в постель, а Ник натолкнулся взглядом на коварный изгиб ее бедер. Он натянул простыню сначала на ее ноги, потом на колени, талию, рельефно обозначенную узкой комбинацией, затем на прикрытые кружевами ясно очерченные груди и остановился у подбородка. Он хотел завершить этот жест доброй воли коротким поцелуем в лоб, но Конни обвила его запястье пальцами и потянула его к себе. Он уселся на край кровати.

— Любовь моя!

— Я слушаю.

Он нахмурился. Не сулило ничего хорошего то, что глаза ее были полуприкрыты веками. Киношники называют такие глаза «глазами спален».

Он попытался думать о чем-нибудь отвлеченном, но не смог.

— У тебя шок, и ты все еще находишься под неприятным впечатлением от случившегося.

— В твоей власти сгладить его приятным впечатлением.

— Я не могу.

— Ты же не голубой?

— Конечно, нет.

— Женат?

— Никогда не был.

— Дал обет безбрачия?

— Хотел. Даже написал по этому поводу письмо римскому папе, но оно или затерялось где-то на почте или папа просто не соизволил мне ответить. Нехорошо с его стороны.

— Очень смешно! Но, Ник, почему ты не можешь расслабиться?

— Я это сделаю сразу, как только ты уснешь.

Это было не совсем правдой, судя по событиям последних дней. Он сможет расслабиться только тогда, когда будет уверен, что эта прекрасная и отважная женщина покинула страну и находится в безопасности.

— А если я не хочу спать?

Он хотел что-то ответить, но ее глубокий голос и рука, лежавшая на его бедре, остановили его.

— Я хочу отблагодарить тебя, Ник.

— В этом нет необходи…

Кончиком пальцев она прикрыла его губы.

— Я хочу, чтобы ты обнял меня. Я хочу кому-нибудь верить. Ты единственный, кто выслушал меня и понял мои горести. И ты был там, в Капитолии.

Беззащитность и уязвимость, сквозившие в ее словах, не могли не тронуть его. Ее искренность, честность и мужество удивляли его. Подобно святому Себастьяну, Ник теперь ясно осознавал, что означает быть истыканным стрелами. Только в его случае стрелы эти были из колчана Купидона.

Если она чувствует себя одинокой и запуганной, Ник сделает все, чтобы облегчить ее жизнь в Лампуре. Он не спрашивал себя, как ему удалось добиться чести заслужить ее доверие, но знал, что скорее умрет, чем его потеряет.

Он легонько коснулся ладонью кружевов, прикрывавших ее груди, веки ее затрепетали, и она выдохнула что-то похожее на благодарность. Твердый сосок уперся в его ладонь.

Он пообещал себе, что остановится через минуту после того, как приласкает ее другую грудь. Его самого удивляло, как мужчина может проделывать такое, твердо стоя одной ногой на полу, и каких трудов ему стоит эту ногу оставлять там, где она находится.

Ее нежные атласные груди порозовели, в ложбинке между ними заблестела струйка пота Его рука сама собой скользнула по спине и легла на округлость бедра, затем дальше, чтобы ощутить упругую податливось ее ягодицы.

Он задыхался, он был возбужден до предела, но как-то умудрился свести все это к братскому участию.

— Теперь ты успокоилась?

— Я все еще боюсь чего-то, — ответила она, и это было правдой.

Никогда раньше Конни не чувствовала себя такой слабой и ранимой, и никогда раньше ей так не хотелось полностью отдаться своим чувствам. И это оказывалось на удивление легко. Не надо лишних слов, не надо намеков и двусмысленностей. Все было просто и ясно. Всю жизнь Конни просила то, что ей было необходимо, и если ей не удавалось сразу заполучить это, она никогда не оставляла попыток добиться своего.

— Как ты себя чувствуешь, Ник? Тебе, наверное, все кажется очень странным?

— Чепуха, я соблазняю пребывающих в состоянии нервного шока женщин все восемь дней в неделю.

Она засмеялась и вмиг успокоилась и дотронулась до его груди, ощутив, как неистово бьется под рубашкой его готовое выскочить сердце. Когда она поцеловала его в шею, это сердцебиение могли уже услышать на Цейлоне. Он остановил ее ласки своим поцелуем, что стало для него адской мукой.

— Я не хочу воспользоваться твоей слабостью и беззащитностью. Я хочу, чтобы ты всегда верила мне.

— Я буду верить тебе до конца света.

— Как раз он-то и наступил. Ты просто не заметила.

— Я знаю, ты шутишь. Но я верю тебе, Ник, несмотря на все плохое, что на тебя наговаривают.

— На твоем месте я бы этого не делал.

Трезвость и рассудительность его слов озадачили Конни. Она села, подложив подушку себе за спину, чтобы лучше видеть его. Ее пальцы сплелись с его пальцами, лежавшими на ее прикрытом простыней бедре.

— Ты так ловко вызволил меня оттуда!

— Импровизация и чуточку везения, хотя ты оказалась в довольно-таки опасной ситуации.

Самое время отчитать ее за глупость, чуть не стоившую ей свободы. Раньше он не осмеливался сделать это.

— Ты поступила, как та овца, что по неразумению и добровольно решила нанести визит в волчью стаю. Никогда больше не делай этого. Ты поняла?

Ее ресницы коснулись щек, когда она с видом кающейся Магдалины опустила глаза долу.

— Я обещаю.

— Вот так-то лучше. Я слышал, ты взяла напрокат джип?

— От тебя ничего не скроешь.

— Я бы не хотел, чтобы ты сунулась на нем на территории, контролируемые мятежниками.