Заложник особого ранга

— Богато живет, — оценил Кечинов, ожидая, когда адъютант доложит хозяину о прибытии высоких гостей.

— И рисково, — поддакнул Чернявский. — Попади несколько снимков этого особняка продажным журналистам из какого-нибудь бульварного издания — хлопот не оберешься.

— Что ты хочешь — трехзвездочный генерал, — хмыкнул функционер президентской администрации. — Генерал — это не звание. Это счастье…

— Только достоинство генералов и коньяков измеряется количеством звездочек, — нервно засмеялся политтехнолог.

Генерал Муравьев появился спустя минут десять.

— Извините, из Генштаба звонили, пришлось на телефоне висеть, — молвил он и, застегнув китель, поздоровался с гостями. — Прошу ко мне!

— Может, побеседуем во дворе? — предусмотрительно предложил политтехнолог; опаска прослушивания давно уже превратилась у него в паранойю.

— Давайте… — Муравьев приосанился; он был явно обескуражен неожиданным визитом высоких гостей и теперь лихорадочно прикидывал, что именно привело их в его дом.

Чернявский начал издалека. Сперва отвесил несколько продуманных комплиментов полководческим талантам хозяина. Затем высказал мнение, что эти таланты не всегда оцениваются по достоинству. Плавно перейдя к ситуации в России, акцентировал внимание на традиционно многочисленных врагах — как внешних, так и внутренних. Как бы невзначай обозначил срок президентских выборов, употребив слово «наследник»…

Генерал слушал с каменным лицом. Конечно, он догадывался, куда клонит политтехнолог, однако ничем не выдавал этой догадки. Страх перед вышестоящими вбился в его мозг рефлексом павловских собак. Ведь Кечинов с Чернявским были в его глазах почти что кремлевскими небожителями…

— Николай Михайлович, — чиновник президентской администрации дружески улыбнулся. — Вы телевизор смотрите?

— Ну да… А что?

— Видели фашистов Карташова? — хитрым змеем улыбнулся Чернявский. — А теперь рисую вам чисто гипотетическую ситуацию. В некоем абстрактном российском городе власть захватили так называемые «революционеры». Они выкрикивают антироссийские лозунги, устраивают погромы, вешают сторонников конституционной власти, в открытую используют деньги империалистических разведок и вообще — устраивают антиконституционный переворот. Ваши действия?

Муравьев осторожно откашлялся.

— Все будет зависеть от приказа. Без приказа я выступать не буду.

— Допустим — никаких приказов вы не получаете.

— То есть как это «не получаю»?

— Ну… некому приказы отдавать. Связь с верховным руководством страны отсутствует. Я имею в виду Верховного главнокомандующего.

— А-а-а, понимаю! — прищурился Муравьев. — Наверное, враги России связь с президентом перерезали? Внутренние или внешние?

— Допустим, внутренние… при помощи внешних, — согласился политтехнолог. — Итак, у вас под началом — несколько дивизий, в том числе — части тяжелой бронетехники. В стране царят хаос и анархия. Вся надежда на вас. Ваши действия?

— Передавить всю сволоту гусеницами! — сказал генерал.

От одного только взгляда, брошенного на генерала, Кечинова прошибла нервная искра. Взгляд Муравьева был тяжел, как плита миномета, и безжалостен, как штык. Можно было и не сомневаться: если этот человек дорвется до власти, то одними он-лайновыми трансляциями казней дело не ограничится.

— Ну, прямо по Сурикову: «Утро стрелецкой казни», — невесело резюмировал функционер администрации президента. — На Западе такого не поймут.

— Они нам не указ! Надо будет — хоть сто тысяч повесим!

— Инвестиции, технологии, экономические эмбарго… Репутация страны на международной арене, в конце концов… — заговорил Чернявский. — Наши капиталовложения на так называемом Западе. У вас ведь есть номерные счета в Цюрихе? Мы вот точно знаем, что есть. Могу и назвать. Так вот, их немедленно арестуют. Не говоря уже о том, что станете невыездным. И нас таковыми же сделаете.

Кечинов молчал. Теперь он жалел, что позволил втянуть себя в эту сомнительную историю. Первой мыслью было: надо срочно связаться с президентом и честно обо всем доложить. Но за этой мыслью последовала и вторая: в этом случае и Чернявский, и Подобедов наверняка выставят его в глазах главы государства главным инициатором проекта. Впрочем, третья мысль выглядела весьма здраво: а может, соорудить и Подобедову, и Чернявскому, и Муравьеву заодно какой-нибудь несчастный случай?

— Значит, так, — насладившись реакцией Муравьева на слова о «счетах в Цюрихе», политтехнолог приступил к конкретике: — Николай Михайлович, если вы будете слушать нас и не станете заниматься самодеятельностью, вас ждет головокружительная карьера. Не забывайте — скоро президентские выборы, и в случае ваших правильных действия вы станете самым популярным в России политиком.

— То есть… — насторожился генерал.

— К вашему мнению будут прислушиваться.

— Вверенный мне военный округ всегда прислушивается к моему мнению, — судя по слишком верноподданическому взгляду Муравьева, невозможно было догадаться — всерьез он говорит или шутит.

— Короче, подумайте над нашими словами, — Чернявский дружески похлопал Муравьева по плечу и, уже направляясь к лимузину, как бы невзначай бросил через плечо: — И еще, не забудьте: мы с вами не встречались и ни о чем не беседовали. До свидания.

Уже в салоне «Мерседеса» Кечинов как бы между делом поинтересовался:

— Может, на попятную повернем? Глеб, проект надо срочно сворачивать. Пока не поздно.

— Ты что — всерьез боишься этого идиота? — развеселился Чернявский.

— Боюсь, — честно признался кремлевский функционер.

— Это он нас должен бояться. У Подобедова на него — сорок чемоданов компропата. Он у нас на крючке.

— Неровен час — и мы у него на крючке окажемся, — бросил Кечинов, отворачиваясь к стеклу.

— Не окажемся. Кишка у Муравьева тонка — хавало на нас раскрывать.

— Глеб, неужели ты не понимаешь? Он ведь Россию доведет… до гражданской войны со всеми вытекающими. Мало нам было 1993 года?

Чернявский показательно проигнорировал вопрос.

— Главное теперь — немного обождать, когда вся эта зараза расползется по стране, после чего и скомандовать Муравьеву «фас!».

* * *

В крупном промышленном центре Поволжья президентский поезд сделал первую долговременную остановку. Сценарий встречи главы государства новизной не отличался. Девушка в национальном костюме преподнесла высокому гостю хлеб-соль. Губернатор, кусая от волнения губы, прочитал по бумажке приличествующую случаю речь, написанную московским политтехнологом. Народ, представленный молодыми розовощекими студентами и студентками, похожими на сувенирных матрешек, радостно размахивал триколорами и улыбался. Съемочная группа «Резонанса» фиксировала единение власти и народа с наиболее выгодных ракурсов.