Замки

Законный супруг фрау Блот – Якоб Витцеман, картежник, вояка (мастер пьяных ссор с друзьями, дрожащий от кулака своей жены) и управитель уличного театра кукол. Супружество их не раз было предметом городской молвы. Во-первых, в связи с разницей в росте – при всем старании Якоб не дотягивался до губ супруги без маленького стульчика, особенно, если на ней были любимые деревянные колодки. Во-вторых, из-за горячего темперамента у обоих – Якоба то и дело заставали с какой-нибудь барышней, и весь город молился, чтоб её не нашли в канаве с проломленным черепом.

Амальда была любимицей фрау Блот. Ей было позволено даже откладывать кое-какие сбережения, в надежде однажды уйти в монастырь, чтоб реабилитировать свое доброе имя.

Но это до того момента, как Якоб Витцеман заметил, что у Амальды глаза зеленые, как у кошки, и не забрался ночью в окно её комнатушки, чтобы проверить, блестят ли они в темноте. Амальда не узнала супруга фрау Блот, поскольку видела его всего однажды.

– Нечего тебе тут крутиться, на товар глядеть, попортишь только, – ворчала фрау Блот.

И вообще-то была права.

Следующим же утром она все узнала (по характерному запаху жасмина), выжгла на лице своей любимицы лилию и приковала её к позорному столбу на радость черни!

Люди думали, что Амальда приняла посетителя в воскресенье, и набожные горожане не простили ей такое кощунство!

Так Амальда была изгнана из города. С тех пор она ни разу не играла в го.

С тех пор ей ни разу не удалось заснуть до наступления рассвета. Её мучили кошмары.

Чипатиак выложил несколько камней на доску и протянул Амальде чашу с черными.

– Мне не нужно преимущество, – Амальда гневно вскинула руки, – прошу вас!

– Мальчик притащил в волосах крысу. Это дурное предзнаменование. Смерть близко. Ваш ход.

Амальда смотрела на игральную доску, на бесконечное пересечение линий и вариантов и думала о том, что случайностей не бывает и камни должны иметь хотя бы одно дамэ. Точку свободы. Хотя бы один незанятый по вертикали или горизонтали пункт. Если это группа камней – правила те же. Но если камни соперника окружают со всех сторон – дышать нечем. Самоубийства запрещены, последнюю точку свободы нельзя утратить добровольно. Это игра – про абсолютную власть. Амальда чувствовала это и знала, что, несмотря на фору, проиграет.

«Тронул – ходи, отнял руку – ход сделан».

Ещё до того, как Тина приблизилась к Моргану, неслышно ступая своими мягкими лапами, Чипатиак уже знал, какая роль в этой игре уготована Амальде.

– Вы и впрямь ясновидящий, – скорее констатировала, чем спросила знахарка.

– Что у тебя за просьба?

– Вы уже знаете, – Амальда посмотрела Чипатиаку в глаза. Ясный взгляд не мерк под давлением назревающей катаракты.

– Всё же?

– Я бы хотела, – Амальда снизила голос до шепота, – чтоб вы удалили камень глупости у меня из головы. Меня мучает бессонница уже долгие годы.

И тогда Чипатиак рассмеялся.

– Твой камень глупости не в голове, – сказал он, – а в сердце. Ты умрешь от потери крови, даже если я залью в твои вены пять литров кокосового молока.

Так началась их дружба.

Чипатиак был прав.

Корабль дураков шел ко дну. Но чем невыносимей становился смрад от разлагающихся тел, чем громче полыхал кашель, как вспышки случайного пламени то тут то там, чем призрачнее становились обитатели судна, тем фанатичнее Чипатиак убеждал своих единомышленников, что спасение близко.

В день, когда самоизбранный капитан (усатый громила, вечно дымящий трубку) созвал всех на палубу, случилось кое-что странное. Голосованием было решено выбросить трупы за борт, потому что полчища мух мешали разглядеть, какое нынче настроение у неба. Капитан махнул рукой в знак того, что самое время начинать, но поскользнулся на чьих-то испражнениях и сгинул в морской пучине, так и не успев выпустить изо рта дым, который набрал.

Прежде чем волна паники захлестнула корабль, раздался оглушительный звук. Морган набрал в легкие побольше воздуха, как учил его Отто Закс во время ежедневных медитаций, и испустил то ли вздох, то ли стон, который, столкнувшись с соленым морским воздухом, превратился в вопль. Когда все зрячие уставились на него в немом ожидании, Морган сказал:

– Я оказался тем, кто принес на этот корабль смерть, и я окажусь тем, кто вас освободит.

Тина запрыгнула к нему на плечо, заставив отпрянуть несколько человек, и расцарапала кожу.

Ответом ему было гробовое молчание, изредка прерываемое смехом.

Наконец кто-то произнес:

– Этот корабль – и есть смерть.

Тем же вечером Чипатиак углубил царапины на плече Моргана раскаленным ножом и наложил повязку с зеленой плесенью.

– Придет время, и я оставлю тебя, – сказал он, – я верю в тебя, мой мальчик, ты сможешь разрушить проклятье… Тогда я завершу все свои дела на этой грешной земле. Я слишком давно живу и успел наделать глупостей. Ты сможешь разрушить моё проклятье. Я верю…

– Я не понимаю… – начал Морган, но Чипатиак уже исчез.

Когда рана зажила, начался шторм.

Ураганный ветер сметал все, что попадалось у него на пути.

Чипатиак открыл свою тайну – сегодня он испустит последний вздох. У него закончились жизненные силы.

Чипатиак заставил Моргана снова поверить людям. Уберег гаснущее пламя его человечности от полного затухания. И теперь он уходит? Все уходят. Люди рождаются и умирают в одиночестве. Во время шторма. На проклятом корабле. Глядя в зеленые глаза старой знахарки. Едва научившись медитировать. Радоваться тому, что солнце не устает восходить каждое утро. Чувствовать, что мир вокруг – не мир внутри. Привыкнуть к смерти, разложению, постоянному голоду – и все-таки верить ясновидящему шаману. Знать, что все не бессмысленно.

И так глупо умереть, покорившись морю.

Все бессмысленно. Бессмысленно. Его снова бросают…

– Отто и Амальда помогут тебе, мальчик, – Чипатиак обнял Моргана и протянул ему флакончик с кристаллами соли, – не забывай о гигиене тела и духа.

Порыв ветра снес обоих с ног. Морган едва успел ухватиться за деревянный поручень на палубе.

Со слов Чипатиака, сказанных Отто Заксу перед смертью, доподлинно известно, что скорость ураганного ветра превышала 120 миль в час. Гигантские волны топили небо. Вода заливала глаза, ветер оглушал, сушил слезы ещё до того, как они успевали пролиться.