Замкнутое пространство (сборник)

— Гипноз? — уточнил Будтов, помолчав.

— Нет, с гипнозом все. Вы пройдете полный курс выживания в экстремальных и терминальных условиях, научитесь многим полезным вещам. Но важнее всего то, что будет, наконец, восстановлена связь времен.

— Сначала я должен заехать домой, — заупрямился Захария Фролыч. — Там кот, один. Вы, часом, котов не вытрезвляете?

— Мы уладим с котом, — пообещал Минус Первый. — Вам нельзя приближаться к дому — во всяком случае, пока. Вам надо освоиться в вашем новом качестве, многому научиться, многое пересмотреть. Мы расстреляем стекло, и кот выбежит сам.

— Зачем же по стеклам стрелять? — возмутился Будтов.

— Надо и о себе подумать, — пожал плечами тот. — Или вы считаете, что нам ничто не угрожает?

— У меня вещи, обстановка, — проворчал Будтов, прекрасно сознавая глупость сказанного.

— Вещи вы все сдали в магазин, расставили по ящикам, — обидно возразил Минус Второй и снова повернулся к Даше. Он взмахнул рукой, и Захарию Фролычу померещилось, будто в ней полыхнул огонь, но вспышка была секундной, дыма не было — а стало быть, и огонь померещился. "Игра теней и света", — подумал Будтов.

— У меня за квартиру не плачено, — привел он последний, убийственный довод.

— Ничего страшного, — Минус Первый помог ему слезть со стола. — Не так уж долго вас не будет, расплатитесь.

Врал, конечно — и даже не слишком скрывал вранье.

Очутившись на полу, Будтов открыл, что и шагу ступить не может странно, в остальном он чувствовал себя великолепно.

— Что, водит? — засмеялся Минус Первый. — Это сейчас пройдет. Вообще, Спящий, вы станете совсем другим человеком. Вас подкормят, подколют, подтянут. А уж когда вы осознаете всю степень своей значительности…

Покуда он говорил, его товарищ помогал подняться Даше. Захария Фролыч, взглянув на подругу, ахнул. В его голове зашевелились озорные мысли — словно детки, ослабленные мрачным подземельем и выпущенные погулять на солнышко.

— Можно мне зеркало? — с опаской спросила Даша. Медсестра вопросительно взглянула на Минус Второго.

— Потом, все потом, — Минус Второй шагнул к двери, осторожно выглянул в коридор. Захария Фролыч зачем-то отметил, что Минус работал без хирургических перчаток.

— Да, поспешим, — согласился напарник. — Не будем испытывать судьбу, нам и так сказочно повезло.

— Обопритесь на меня, — приказал Минус Второй Даше. Та едва не упала, но была вовремя подхвачена. — Ничего, ничего. Пока будем спускаться по лестнице, все и кончится.

Сестры принялись складывать инструменты, зашумела вода. Трехглазые лампы погасли, запахло табачным дымом. На пороге Минус Первый обернулся и отдал старшей сестре последний приказ:

— Объект законсервировать. Персонал и охрану сменить. Снять вывеску, отозвать рекламу. Минимум контактов с внешним миром.

— Вообще не будет работы? — почтительно осведомилась старшая сестра.

— Вообще. И, — Минус Первый возвел очи горе, — надеюсь, что никогда.

* * *

В казарме было пусто и гулко. Две кровати с железными сетками наводили на мысли об авангардных фильмах, снятых в бурых тонах. Повсюду в этих фильмах ржавчина, капает вода, тусклое освещение, депрессивные герои…

Казарма сопровождает человека всю жизнь, с детского сада, начинаясь запахом горелой манной каши и странного кофе, сдобренного молоком; потом их аромат сменяется благоуханием сапог, машинного масла и псины, а после мир, прощаясь навсегда, пахнет капустой и гречневой кашей с пищеблока дурдома.

Даша присела на одну из кроватей, попрыгала.

— В профилактории бывало лучше, — заметила она недовольно.

Будтов посмотрел в окно, поразмыслил над краснозвездными воротцами.

— Это какая-то воинская часть. Или маскировка под нее. Часового видала?

— Видала. А ты себя-то видал?

— Мать честная! — Будтов хлопнул себя по лбу. — Где тут у них можно посмотреться?

— В умывальнике, наверно, — подсказала Даша. — Пойдем, разведаем.

Они вышли в коридор, где Будтов невольно поискал глазами боевое знамя части, хотя и знал уже, что никаких знамен в этой казарме нет. Справа журчало; в полутемном холодном помещении — больше сортире, чем умывальной, действительно висело зеркало. Захария Фролыч взглянул на себя и почувствовал, что у него подгибаются колени. Взглядом ему отвечал совершенно незнакомый человек. Будтов был худ лицом, на щеках и мясистом носу цвел вечный вишневый румянец, а шалые глаза перепрыгивали с пятое на десятое независимо от общего выражения. Череп покрывали густые, седеющие волосы, местами они завивались в сальные кольца, местами — спадали прямо, тускло отсвечивая, как потемневшее серебро. Таким, во всяком случае, он был вчера наверное. Захария Фролыч точно не помнил, когда в последний разглядывал свою физиономию. Тем не менее, он был уверен, что изо дня в день он видел совсем не то, что сейчас: редкие черные пряди, тщательно зачесанные назад и открывающие задумчивые залысины. Тонкий подвижный нос с широкими ноздрями, испуганные зеленые глазки. Из глубоких морщин куда-то исчезли многолетние грязевые наслоения, которые давно сделались своеобразным придатком кожи неустранимым и сообщавшим ей особенный цвет. Из-за этого цвета Будтова не раз забирали в милицию, даже когда он был трезвый. Губы брезгливо поджаты. Захария Фролыч раскрыл рот и потрясенно застонал: тот, как у Даши, был полон зубов, кусачих и острых. Такие зубы регулярно скалятся с телеэкрана, и Будтову невольно почудился привкус мяты.

— А у меня видал? Ы-ы! — Даша оскалилась.

Захария Фролыч покачал головой:

— Ну, попали мы с тобой, Дашка. Чую, что высосут они нас до донышка спящий я, не спящий… Одним словом, свое возьмут.

— Да, — мрачно согласилась Даша. — Тут халява не проканает, это точно.

Будтов легонько толкнул ее в плечо.

— Сама-то! Прямо царица! Поди, и не дашь теперь?

Та вдруг порозовела, и Захария Фролыч понял: начинаются настоящие чудеса.

— Посмотрим, — сказала она неопределенно. — Такому, конечно, можно. Может, у тебя не только лицо изменилось.

Будтов с трудом оторвался от зеркала и поднес к глазам ладони, рассматривая их. Вроде бы, все то же самое. Почище, что ли, стали?

— А это что? — Даша склонилась над раковиной и поскребла пальцем. Посмотри, какое клеймо.

Захария Фролыч присмотрелся. В правом верхнем углу горбился выпуклый значок величиной с монетку среднего достоинства. Вместо клейма отечественного завода-изготовителя там присутствовала шестиконечная звезда и что-то внутри нее — что именно, ни Даша, ни Будтов разобрать не смогли, уж слишком мелко.

— Жидовская мойка, — хмыкнула Даша. — Импортная.

— Может быть, — Захария Фролыч присел на корточки в поисках других знаков, но ничего не нашел.

— А вдруг это шпионы? Израильские? — Дашины глаза зажглись от смелой догадки. Потом она вдруг спросила: — Фролыч, а тебе выпить хочется?

— Терпимо, — буркнул Будтов, распрямляясь. — А у тебя что, есть?

— Нет, откуда мне взять.

— Ну и помалкивай.

Прояснившийся разум Захарии Фролыча напоминал ему, что дело здесь не в импорте израильской сантехники. Но разговор в милицейском газике запомнился ему плохо. Шопенгауэра Будтов отродясь не читал, равно как и Беркли с Кантом, и потому дикие откровения Минусов произвели на него не слишком яркое впечатление. Скажи ему тогда, до капельниц, что он — сам сатана или Господь Бог, то Будтов, даже если бы ему представили убедительные доказательства, отнесся бы к этой новости с простительным безразличием. Правда, была еще родословная. Длинный перечень незнакомых предков заставлял верить, что все не так просто, как хотелось бы. Ошибка, сделанная кем-то и зачем-то, может корениться гораздо глубже. Что-то было, существовала какая-то реальная отправная точка.

— Пошли пройдемся, — сказал он решительно, видя, что в умывальной больше нет ничего интересного. — Пошукаем.

— Сбежим? — шепнула Даша.

— Да куда бежать-то, — отмахнулся Будтов с раздражением. Он уставился на инструкцию в рамочке, где приводился текст, заимствованный почему-то из флотской жизни."… Уборные рассчитываются по норме один унитаз на 15–16 человек и один погонный метр писсуарного лотка на 30 человек. В качестве приемников для фекалиев чаще всего используются чаши «Генуя». Число очков в гальюнах рассчитывается в зависимости от количества личного состава — по одному очку на 25 человек, а число писсуаров — по одному индивидуальному писсуару на 50 человек команды или 550 мм корыта (лотка) при групповых писсуарах на такое же число личного состава…"