Замок Бландинг

— Это тот Уилмот, про которого вы нам рассказывали на днях?

— Я рассказывал вам на днях про моего дальнего свойственника Уилмота?

— Про того, который был кивателем в Голливуде и обнаружил, что дитя-звезда корпорации Малыш Джонни Бингли на самом деле лилипут, и они, чтобы он молчал, сделали его администратором, и он женился на девушке по имени Мейбл Поттер.

— Да, это был Уилмот. Однако вы ошибаетесь, полагая, что он в заключение этой истории женился на Мейбл Поттер.

— Но вы же ясно сказали, что она упала в его объятия.

— Много девушек падает в объятия мужчины, — веско сказал мистер Муллинер, — только для того, чтобы попозже высвободиться из них.

Мы оставили Уилмота, как вы справедливо указали (продолжал мистер Муллинер), в наиудовлетворительнейшем положении, как в сердечном, так и в финансовом отношении. Единственное облачко, когда-либо омрачавшее его взаимоотношения с Мейбл Поттер, возникло из ее убеждения, что с мистером Шнелленхамером, главой корпорации, он держится слишком уж угодливо и почтительно. Ей претило, что он — киватель. Затем его произвели в администраторы, он помирился с любимой девушкой, и жалованье ему предстояло получать весьма приличное. А потому неудивительно, что он не сомневался в счастливом конце своей истории.

Новообретенное счастье, в частности, преисполнило моего дальнего свойственника Уилмота безграничным расположением и благожелательностью ко всему роду людскому. В студии только и говорили что о его солнечной улыбке, и она даже удостоилась двух строчек в колонке Лоуэллы Парсонс [15] в «Лос-Анджелес экзаминер». Любовь, насколько мне известно, весьма часто оказывает подобное воздействие на молодых людей. Уилмот расхаживал по студии, буквально изыскивая способы оказывать добрые услуги своим ближним. И когда в одно прекрасное утро мистер Шнелленхамер вызвал его к себе в кабинет, Уилмот воспылал надеждой, что магнат попросит его о каком-нибудь мел ком одолжении, — ведь, оказав его, он получил бы истинное удовольствие.

15

Лоуэлла Парсонс (1893–1972) — кинокритик, чью колонку в тридцатые годы печатали около четырехсот газет. В Голливуде ее высказывания о кинофильмах воспринимались как окончательный приговор.

Лицо президента «Идеало-Зиззбаум» дышало мрачностью.

— Времена тяжелые, Муллинер, — сказал мистер Шнелленхамер.

— И все же, — бодро подхватил Уилмот, — мир еще полон радости, еще звенит счастливый детский смех, и льются песни дроздов.

— Дрозды пусть себе поют, — разрешил мистер Шнелленхамер, — но нам необходимо сократить расходы. Придется понизить заработную плату.

Уилмот встревожился. В этих словах он уловил болезненную меланхоличность.

— Даже не думайте понижать свою заработную плату, шеф, — сказал он настоятельно. — Вы стоите каждого ее цента. И подумайте вот о чем. Если вы понизите себе заработную плату, это вызовет тревогу. Люди сделают вывод, что дела идут плохо. Ваш долг перед обществом — быть настоящим мужчиной, скрепить сердце и, как бы вам это ни досаждало, клещом впиться в свои восемьсот тысяч долларов в год.

— Я думал о понижении не столько моей зарплаты, — сказал мистер Шнелленхамер, — сколько вашей, если вы меня понимаете.

— Ах, моей! — бодро воскликнул Уилмот. — Тогда другое дело. Совсем другое. Безусловно, прекрасная мысль. Если вы полагаете, что это улучшит ситуацию и поспособствует благополучию всех милых ребяток в студии «И-З», то, разумеется, урежьте мое жалованье. О какой сумме вы думаете?

— Ну, вы получаете полторы тысячи в неделю…

— Знаю, знаю. Непомерная сумма!

— Ну, я и подумал: может быть, семьсот пятьдесят начиная с этого дня?

— Цифра какая-то не такая, — сказал Уилмот с сомнением. — Не круглая, если вы улавливаете мою мысль. Я предлагаю пятьсот.

— Или четыреста.

— Пусть четыреста, если вам так удобнее.

— Очень хорошо, — сказал мистер Шнелленхамер. — Значит, остановимся на трехстах. Сумма более удобная, чем четыреста, — пояснил он. — Меньше бухгалтерской писанины.

— Ну конечно, — сказал Уилмот. — Конечно! Какой восхитительный день, не правда ли? По дороге сюда я думал, что еще никогда не видел, чтобы солнышко светило так ярко. Просто загораешься желанием бродить там и сям, творя добро направо и налево. Ну, я в восторге, шеф, если мог хоть чем-то облегчить ваши заботы. Это было истинным удовольствием.

С веселым «тру-ля-ля» он покинул кабинет и направился в столовую, где обещал угостить Мейбл Поттер обедом.

Она опоздала на несколько минут, и он предположил, что ее задержал мистер Шнелленхамер, чьей личной секретаршей она была, как вы, возможно, помните. Когда она появилась, он с огорчением увидел, что ее прелестное лицо темнее тучи, и как раз собрался сказать что-нибудь про дроздов, когда она заговорила сама:

— Что я такое услышала от мистера Шнелленхамера?

— Не понял, — сказал Уилмот.

— О том, что тебе урезают жалованье.

— Ах, это! Понимаю, понимаю. Видимо, он набросал условия нового контракта, чтобы ты доставила его в юридический отдел. Да, — сказал Уилмот, — нынче утром мистер Шнелленхамер послал за мной, и, войдя, я увидел, что бедняга совсем извелся от тревоги. В данный момент, видишь ли, мы имеем нехватку денежной массы повсюду в мире, на шею промышленности наброшена удавка, и все такое прочее. Он был крайне расстроен. Однако мы обсудили ситуацию и, к счастью, нашли выход. Я урезал свое жалованье. И обрадовал всех.

Лицо Мейбл стало каменным.

— Да неужели? — сказала она с горечью. — Ну так позволь сказать тебе, что меня ты не обрадовал. Я обманулась в тебе, Уилмот. Ты лишился моего уважения. Ты доказал мне, что ты все тот же бесхребетный червяк, который ползал перед мистером Шнелленхамером. Я думала, став администратором, ты обретешь душу администратора. И что же? В своем сердце ты остаешься кивателем. Мужчина, каким я прежде тебя считала — сильный, властный мужчина моей мечты, — при одном намеке, что его еженедельный конверт может отощать, порекомендовал бы мистеру Шнелленхамеру отправиться куда подальше. Как горько я в тебе обманулась! Думаю, нам лучше считать нашу помолвку расторгнутой.

Уилмот пошатнулся.

— Ты отвергаешь меня? — ахнул он.

— Да. Ты свободен заключать помолвки с кем угодно еще. Я никогда не выйду за трусливую душонку.

— Но, Мейбл…

— Нет. Мое решение бесповоротно. Конечно, — добавила она мягче, — если в будущем ты докажешь, что достоин моей любви, это изменит дело. Докажи мне, что ты мужчина среди мужчин, и тогда, может быть… Но до тех пор утверждается сценарий, который я набросала.

И, отвернув каменное лицо, она прошла мимо него в столовую.

* * *

Нетрудно вообразить, как подействовал на Уилмота Муллинера подобный удар. Ему и в голову не приходило, что Мейбл способна подобным образом истолковать то, что ему представлялось поступком, продиктованным чистейшим альтруизмом. Неужели он поступил неверно? Казалось бы, в том, чтобы помочь свету счастья вспыхнуть в глазах киномагната, ничего зазорного нет. Однако Мейбл придерживалась противоположного мнения и потому дала ему отставку. Жизнь, пришел Уилмот к выводу, очень сложная штука.