Замок лорда Валентайна. Хроники Маджипуры

— Отправите мое сообщение офицеру на Зугнорском Пике?

— Конечно, капитан.

— Передайте ему, пусть летатели действуют по плану. Я останусь здесь на день и вернусь вечером, когда немного отдохну.

— Хорошо, капитан.

Еремайл отвернулся и посмотрел на запад, все еще укутанный ночным мраком, исключая те места, куда падал отсвет ужасной огненной сферы. Вероятно, Айбил Каттикаун всю ночь был занят тем, что поливал из шлангов и насосов свой дом и землю. Разумеется, это ничего не изменит: огонь такой силы пожрет все на своем пути и ничего не оставит. Айбил Каттикаун сгорит в своем доме, и нет никакой возможности помочь ему. Еремайл мог бы спасти его, рискнув отдать приказ действовать силой, рискнув жизнями ни в чем не повинных солдат, но, скорее всего, и тогда не сумел бы. Спасти Каттикауна он мог бы лишь в одном случае: решившись, хоть ненадолго, игнорировать приказ Властителя Стиамота. Но он не посмел. Теперь Каттикаун погиб. После девяти лет, проведенных в походах, подумал Еремайл, я все-таки убил, убил одного из своих…

Он продолжал стоять. Усталость давила на плечи, но еще час или чуть больше не мог уйти и стоял до тех пор, пока не увидел первые всполохи пламени в предгорье подле Бизферна или, может быть, Домгроува, и не понял, что летатели отправились в утренний полет, начав прокладывать огненную линию.

Война скоро кончится, сказал он про себя. Последние из наших врагов бегут сейчас к побережью, где будут интегрированы и отправлены за море. В мире вновь воцарится спокойствие.

Он почувствовал жар летнего солнца на спине и жар, вдруг прильнувший к щекам. В мире вновь воцарится спокойствие, подумал он еще раз, и пошел искать место, где можно было бы спокойно поспать.

Три В пятый год путешествия

Вторая летопись сильно отличалась от первой, как и его восприятие. Хиссун теперь меньше расстраивался и меньше удивлялся; это был живой и печальный рассказ, но он не так глубоко затронул душу, как объятия женщины и чаурога. Тем не менее; Хиссун почерпнул множество не известных ему раньше подробностей: об ответственности, о конфликтах, возникавших между разными людьми, из которых никто не признавал правоту другого. Еще он открыл для себя кое-что из области мифотворчества. Во всей истории Маджипуры не было более богоподобной фигуры, чем Властитель Стиамот, воин — Венценосец, сломивший силу зловещих метаморфов; восемь лет поклонения превратили его во внушающее благоговение существо колоссального величия и силы. И хоть миф Властителя Стиамота продолжал жить в сознании Хиссуна, но теперь он смотрел на него глазами Еремайла и лицезрел усталого, бледного, морщинистого, постаревшего раньше времени, сжегшего в сражениях душу. Герой? Конечно, для всех, кроме метаморфов. Но полубог? Нет, просто человек, обычный человек со всеми человеческими слабостями и недостатками. И это важно, об этом никогда не следует забывать, твердил себе Хиссун, начиная сознавать, что именно краденые минуты в Счетчике Душ дарят ему подлинное знание жизни.

Прошло довольно много времени, прежде чем он почувствовал себя готовым вернуться к летописи, тем более что пыль налоговых архивов глубоко засосала его бытие и он страстно желал новых приключений.

Очень хотелось уточнить другую легенду: когда-то давно снаряженное судно вышло под парусами в кругосветное путешествие через Великое Море. Безумие, конечно, если безумие можно замыслить и спланировать. И Хиссун жаждал узнать, что происходило с экипажем. Недолгие поиски открыли ему имя капитана — Синнабор Лавон, уроженец Замка Горы. Хиссун легонько коснулся пальцами ключа, набирая дату, место, имя, и устроился поудобнее, готовый выйти в море.

На пятый год плавания Синнабор Лавон впервые заметил пряди морских водорослей, свивающихся кольцами вдоль корпуса корабля.

Конечно, он понятия не имел, что это такое — никто из людей Маджипуры никогда прежде не видел морской травы: на такие расстояния Великое Море еще не исследовалось. Но каждое утро Синнабор Лавон аккуратно отмечал дату и координаты, так что команда не теряла физического ощущения своего положения в этом бескрайнем и однообразном океане на пятый год путешествия. Синнабор Лавон знал, что сегодня двадцатый год Понтифика Дизимэйла в царствование Венценосца Властителя Ариока и пятый год с тех пор, как «Спьюрифон» вышла из порта Тил-омона в кругосветное путешествие.

Сначала он принял морскую траву за массу морских змей, поскольку на вид она двигалась по своей воле, изгибаясь, скручиваясь, сжимаясь и распускаясь. Она мерцала на спокойной темной воде богатыми сияющими красками, каждая прядь переливалась перемежающимися вспышками зелени, индиго и киновари. Небольшие островки водорослей плыли по левому борту, зато справа укрывали море довольно широкой полосой.

Лавон посмотрел поверх поручней на нижнюю палубу и увидел троицу лохматых четырехруких матросов. Скандары чинили сеть или делали вид, что чинят. Они встретили его пристальный взгляд раздраженными угрюмыми взорами. Как и вся команда, скандары устали от долгого плавания.

— Вы, там! — выкрикнул Лавон. — Забросьте ковш. Поймаем-ка несколько этих змей!

— Змей, капитан? О каких змеях вы говорите?

— Вон там, неужели не видите?

Скандары долго всматривались в воду, потом один снисходительно ответил:

— Вы имеете в виду эту траву в воде?

Лавон вгляделся получше. Трава? Судно уже миновало первые островки, но впереди было еще много обширных скоплений, и он долго пытался проследить одну прядь в спутанной массе. Да, это двигалось так, как обычно свиваются змеи, но не видно ни голов, ни глаз. Хорошо, пусть будет трава.

Он сделал нетерпеливый жест, и скандары неторопливо принялись вытягивать соединительную установку черпака, которым собирали биологические образцы.

К тому времени, как Лавон спустился на нижнюю палубу, небольшой кусок травы подняли из моря, и человек шесть команды столпились вокруг: первый помощник Вормеехт, первый штурман Калимойн, Джоахил Hyp с парочкой своих ученых, Майкдал Хац, летописец. В воздухе витал резкий аммиачный запах. Трое скандаров стояли, отвернувшись, демонстративно зажав носы и что-то ворча. Зато остальные кивали, хохотали, тыкали руками в траву и выглядели более оживленными, нежели за все последние недели.

Лавон опустился на колени рядом с образцом. Несомненно, это была какая-то разновидность морских водорослей. Каждая мясистая прядь длиной в рост человека, шириной с предплечье и толщиной в палец. Они судорожно скручивались и дергались, будто натянутые струны, но с каждой минутой их движения замедлялись, пока они высыхали на солнце, и яркие цвета быстро блекли.

— Спустите-ка черпак еще раз, — бросила Джоахил Hyp скандарам, — только выгружайте в бадью с водой, чтобы они не завяли.

Скандары не шелохнулись.

— Вонь, такая грязная вонь, — буркнул один.

Джоахил Hyp шагнула к ним; маленькая, неутомимая женщина казалась ребенком рядом с гигантскими существами. Она резко взмахнула рукой, и скандары, пожав плечами, принялись за работу.

— Что вы будете с растениями делать? — спросил у нее Синнабор Лавон.

— Разбираться. Это какой-то неизвестный вид морских водорослей, хотя тут, так далеко в море, все неизвестное. Интересно меняется цвет. То ли колебание пигмента, то ли просто оптический обман, вроде игры света на пласте эпидермы.

— А движения? Водоросли не имеют мускулов.

— На это способны многие растения. Небольшие электрические колебания вызывают движение жидкостей во внутренних структурах. Знаете, так называемые «чувствелюшки» на северо-востоке Зимроеля? Прикрикнете на них, и они кланяются. Морская вода — великолепный проводник, а эти водоросли, должно быть, вбирают в себя все виды электрических импульсов. Мы их внимательно изучим. — Джоахил Hyp улыбнулась. — Для нас это просто дар Дивине. Еще неделя пустого моря, и я бросилась бы за борт.