Замок лорда Валентина

Дом был очень старым, почти как Замок, и даже старше, насколько смогли выяснить археологи, чем некоторые из существующих на Острове храмов и священных террас. Как гласило предание, его построили по распоряжению матери лорда Стиамота, легендарной леди Тиин, для его приема ад время посещения им Острова Сна после завершения войн с метаморфами восемь тысячелетий тому назад. Кое-кто утверждал, что название «Семь Стен» связано с захоронением в основании здания во время его строительства семи воинов-метаморфов, собственноручно убитых леди Тиин при отражении нападения врага на Остров. Но никаких останков во время многочисленных реконструкций старинного здания обнаружено не было, да и большинство историков считали маловероятным, чтобы леди Тиин, какой бы героической женщиной она ни была, брала в руки оружие в ходе битвы за Остров. По другой легенде, название всему сооружению дала стоявшая когда-то в центральном дворе семигранная часовня, воздвигнутая лордом Стиамотом в честь его матери. Эта часовня, как рассказывают, была разобрана в день смерти лорда Стиамота и переправлена в Алаизор, чтобы стать основанием его гробницы. Но подтверждений тому тоже не имелось, потому что сейчас невозможно было отыскать никаких следов сооружения с семью стенами в центральном дворе, да и сомнительно, чтобы кто-то стал теперь раскапывать гробницу лорда Стиамота, чтобы посмотреть, на чем она стоит. Сам Валентин предпочитал совсем другую версию происхождения названия: «Семь Стен» — это искаженное заимствование из языка меняющих форму, означающее «место, где счищается рыбья чешуя» и относящееся к доисторическим временам, когда на побережье Острова высаживались рыбаки-метаморфы, приплывавшие с Алханроэля. Однако до истины вряд ли удастся когда-либо докопаться.

По прибытии в Семь Стен короналю следовало выполнить определенные ритуалы для перехода из мира деятельного, в котором в основном проходила его жизнь, к миру духовному, где царствовала Хозяйка Острова Сна. На время выполнения этих процедур — ритуального омовения, возжигания благовоний, медитации в келье с воздушными стенами из ажурного мрамора — Валентин оставил Карабеллу читать сообщения, накопившиеся за то время, что он был в море. Но когда он вернулся, очищенный и безмятежный, то по напряженному выражению ее лица сразу же понял, что поторопился с ритуалами, поскольку ему сейчас же придется вернуться в мир действий.

— Что, плохие новости? — спросил он.

— Хуже не бывает, мой лорд.

Она подала ему стопку документов, разложенных так, чтобы уже по верхним листам можно было понять суть наиболее важных из них. Неурожай в семи провинциях. Нехватка продовольствия во многих районах Зимроэля. Массовое перемещение населения из центральных районов континента к городам на западном побережье. Внезапный рост числа последователей малоизвестной до недавнего прошлого религии, по сути апокалиптической и эсхатологической,— в ее основе лежала вера в сверхъестественную сущность морских драконов, которые скоро выйдут на сушу и возвестят наступление новой эры…

Вид у Валентина был ошеломленный.

— И все за такое короткое время?

— А ведь это только выборочные сообщения, Валентин. Никто не в состоянии сейчас точно сказать, что происходит на самом деле — расстояния огромные, а связь такая ненадежная…

Он взял ее за руку.

— Сбывается все, о чем мне говорили сны. Мрак надвигается, Карабелла, а на его пути стою только я.

— Не забывай о тех, кто рядом с тобой, дорогой.

— Я помню. И благодарен им. Но в самый последний момент я останусь один — и что мне тогда делать? — Он грустно улыбнулся,— Помнишь, когда-то мы жонглировали в Непрерывном цирке в Дюлорне, и до меня только начинало доходить, кто я такой на самом деле. Тогда, разговаривая с Делиамбером, я сказал ему, что меня сбросили с трона, вероятно, по юле Божества и что, возможно, для Маджипура даже лучше, что узурпатор завладел престолом и моим именем, поскольку у меня не было сильного желания становиться королем, а тот, другой, наверное, показал себя способным правителем. Делиамбер совершенно со мной не согласился и сказал, что законный король может быть только один, что им являюсь я и что мне следует вернуться на свое место. «Ты слишком многого от меня требуешь»,— ответил я тогда. «Многого требует история,— возразил он,— В тысяче миров в течение многих тысячелетий история требует, чтобы разумные существа сделали выбор между порядком и анархией, между созиданием и разрушением, между разумом и неразумием,— А потом добавил: — Кому суждено быть короналем, а кому нет имеет значение, очень большое значение, мой лорд». И я никогда не забывал его слова и никогда не забуду.

— И что ты ответил тогда?

— Я сказал «да», потом добавил «возможно», а он заметил: «Ты еще долго будешь колебаться между «да» и «возможно», но в итоге победит «да"». Так оно и случилось, и в результате я возвратил себе трон. И все равно мы с каждым днем удаляемся все дальше от порядка, созидания и разума и все больше приближаемся к анархии, разрушению и безумию.— Валентин посмотрел на жену с мукой во взгляде.— Что же, Делиамбер ошибся? Имеет ли значение, кому суждено, а кому нет быть короналем? Думаю, я хороший человек, а иногда мне кажется даже, что я хороший правитель; но мир все равно распадается, Карабелла, несмотря на все мои усилия или благодаря им. Не знаю: благодаря или вопреки. Возможно, для всех было бы лучше, если бы я остался бродячим жонглером.

— Ах, Валентин, что за глупости!

— Ты думаешь?

— Неужели ты действительно считаешь, что если бы оставил Доминина Барджазида на троне, то в этом году был бы хороший урожай лусавендры? Разве можно обвинять тебя в недороде на Зимроэле? Это стихийные бедствия, имеющие естественные причины, и ты найдешь разумный способ справиться с ними, поскольку тебе присуща мудрость и ты избран Божеством.

— Я избранник принцев на Замковой горе. Они люди, и им свойственно ошибаться.

— При избрании короналя они выполняют волю Божества. А Божество не предполагало сделать тебя орудием разрушения Маджипура. Эти сообщения серьезны, но не трагичны. Ты просто очень устал. Через несколько дней ты поговоришь с матерью, и она поможет тебе, укрепит твой дух. А потом мы направимся на Зимроэль, и ты восстановишь там мир и порядок.

— Я надеюсь, Карабелла, но…

— Не надеешься, а знаешь, Валентин! Еще раз повторяю, мой лорд: когда вы говорите с такой безысходностью, я с трудом узнаю в вас человека, которого люблю.— Она хлопнула ладонью по стопке сообщений.— Я не умаляю их серьезности, но считаю, что мы можем многое сделать, чтобы разогнать тьму, и сделаем это.

Он медленно кивнул.

— Твои мысли по большей части сходны с моими. Но временами…

— Временами лучше всего вообще не думать.— В дверь постучали.— Прекрасно,— сказала она,— Нас прерывают, и я очень тому рада, потому что устала, любимый, слушать твое нытье.

Она пригласила в комнату Талинот Исульд, и та объявила:

— Мой лорд, Хозяйка Острова явилась и желает видеть вас в Изумрудном зале.

— Матушка здесь? Но я собирался посетить ее завтра во Внутреннем храме!

— Она пришла к вам,— невозмутимо произнесла Талинот Исульд.

Изумрудный зал поражал богатством оттенков: стены из зеленого серпентина, полы из зеленого оникса, вместо окон — панели из зеленого нефрита. В центре зала, между двух огромных танигалов в кадках, стояла Повелительница Снов. Кроме танига-лов, усыпанных зелеными с металлическим отливом цветами, здесь ничего не было. Валентин быстро подошел к матери. Она протянула к нему руки, и как только кончики их пальцев соприкоснулись, он ощутил знакомую пульсацию исходящих из нее токов, священную силу, которая за годы личных контактов с миллиардами душ на Маджипуре накапливалась в ней, как весенняя вода накапливается в колодце.

Много раз во сне он разговаривал с матерью, но не видел ее многие годы и не был готов к переменам, произошедшим в ее облике. Она была по-прежнему прекрасна: время не нанесло ущерба ее красоте. Но возраст оставил свой след: черные волосы потускнели, во взгляде стало чуть меньше тепла, кожа ее, казалось, несколько утратила упругость. И все же в своем чудесном белом одеянии, с цветком за ухом, с серебряным обручем — знаком ее власти — на челе Повелительница была восхитительна, как и всегда. Она являла собой воплощение изящества и величественности, силы и безграничного сострадания.

— Матушка! Наконец-то!

— Как долго мы не виделись, Валентин! Сколько лет прошло!

Она легонько прикоснулась к его лицу, плечам, рукам. Это прикосновение было легче перышка, но сила Повелительницы Снов была такова, что по всему его телу прошел трепет. Он заставил себя вспомнить, что она не богиня, а всего лишь простая смертная — дочь смертных родителей, супруга верховного канцлера Дамиандейна, мать двух сыновей, одним из которых является он сам; что когда-то она держала его у груди и пела ему нежные песни, утирала ему лицо, когда он приходил после детских игр, что свои мальчишеские обиды он оплакивал, уткнувшись в ее ладони, и находил в ней утешение и мудрость. Все это было давно, как будто в какой-то другой жизни. Когда жезл Божества указал на семью верховного канцлера Дамиандейна и вознес Вориакса на трон Конфалюма, мать нового короналя стала Хозяйкой Острова Сна, и никто даже в их семье не имел права считать их отныне простыми смертными. И тогда, и после Валентин уже не мог заставить себя думать о ней просто как о своей матери. Надев серебряный обруч и обосновавшись на Острове во всем величии Повелительницы Снов, те утешение и мудрость, которыми раньше делилась с ним, она отдавала теперь всему миру, взиравшему на нее с благоговением и надеждой. И даже когда взмах того же жезла вознес Валентина на место Вориакса, и он тоже в какой-то мере поднялся над царством обыденности и стал чем-то большим, чем простой смертный, некой мифической фигурой, он все равно сохранил благоговение перед ней, поскольку не испытывал ни малейшего благоговения по отношению к себе, даже будучи короналем, и не мог заставить себя проникнуться к собственной персоне тем же пиететом, что и остальные к нему или он к Хозяйке Острова Сна.

Однако, прежде чем обратиться к высоким материям, они поговорили о семейных делах. Он рассказал ей все, что знал, о ее сестре Галиаре и брате Сэйте из Сти, о Диввисе, Мириганте, дочерях Вориакса. Она спрашивала его, часто ли он бывает в старых родовых землях в Халанксе, хорошо ли ему в Замке, по-прежнему ли они с Карабеллой близки и любят друг друга. Внутреннее напряжение оставило Валентина, и на какой-то миг он почувствовал себя обыкновенным мелким аристократом с Горы, находящимся с визитом в гостях у своей матушки, которая переселилась в другое место, но по-прежнему с интересом выслушивает домашние новости. Однако надолго забыть о их положении было невозможно, и, когда в разговоре начали ощущаться натянутость и напряженность, он заговорил уже совсем другим тоном: