Замок Пятнистой Розы
Шрифт:
И, ничего в мире больше не боясь, Сейс, словно лесная кошка, стала красться невидимой тенью за фургоном, увозящим ее любовь.
Фургон выехал за город, мимо свалки, направляясь по дороге к южному порту.
Прячась за деревьями, не соображая куда идет и как будет возвращаться, Сейс не упускала фургон из виду. Она даже не замечала, как тяжело дышит, как часто бьется сердце в груди — она только боялась потерять в ночи свет факелов тех негодяев, что забрали ее любовь.
Фургон остановился и она подобралась совсем близко, почти забыв об осторожности. Она старалась
Когда бородатый бандит спросил Мейчона о каком-то месте, где он с кем-то должен встретиться и пригрозил, что Мейчона будут пытать пока не скажет, Сейс вдруг сообразила, что речь идет о «Сладкой свободе». Она уже хотела выскочить из-за дерева-укрытия и сказать про это бандитам, чтобы они оставили Мейчона в покое, но что-то ее остановило.
Это оказался шум большого каравана, направляющийся из города, от аддаканов, к южному порту. Она подумала, что это, может быть, шанс на спасение Мейчона.
Но разбойники тоже заметили караван.
«Времени не хватило поговорить по душам, Мейчон из Велинойса, прощай!» — услышала она отвратительный голос бородатого бандита.
«Прощай!» — значит, они отпустят его.
И тут же она услышала предсмертный всхрип. И в свете разбойничьих факелов увидела, как Мейчон безжизненно повалился на землю.
Она не закричала — закрыла рот обеими руками. Из глаз не полились слезы, хотя губы задрожали. Даже заплакать по-настоящему она не смогла, все было пусто внутри. Сейс знала, что жизнь — мерзкая штука, но не думала что настолько жестокая: едва заметно подмигнула счастьем и издевательски расхохоталась.
Бандиты оттащили тело убитого Мейчона и скрылись. А она стояла у своего дерева, не в силах даже пошевелиться.
Мимо прошел караван, а она все стояла у дерева. Но слезы все-же потекли по щекам, и она не знала — плачет по себе или по Мейчону.
Наконец караван ушел столь далеко, что уже не доносились голоса и потухли вдали светлячки факелов.
Она была одна, ночью, в луддэкском лесу — только представить и то страшно. Где-то шагах в восьмидесяти от нее лежало тело того, кого она любила. Или могла полюбить и очень хотела этого — как угодно.
И она пошла туда, по наитию, несколько раз натолкнувшись на деревья. Какой-то сучок больно процарапал по виску.
Она ничего не видела в темноте и каждый лесной шорох заставлял ее вздрагивать. Она шла с расставленными руками, с ужасом думая, что заблудится и не найдет потом дороги. В конце концов она споткнулась о что-то, наверное, о пень, и упала, от испуга громко закричав. С ветвей деревьев встревоженно вспорхнули птицы.
Словно слепая — а в ночи почти все слепы — она стала ощупывать землю. И услышала тихий голос:
— Кто ты?
Голос Мейчона. Мейчона!!!
— Мей… Мейчон? Это я, я — Белка, — взволнованно зашептала она. — Я шла за фургоном… Я все слышала. Но ведь тебя же убили, бандиты проверяли, что ты…
— Меня так просто не убьешь, — через боль усмехнулся Мейчон. — Но руки и ноги перевязали на совесть, не распутаться.
— Я сейчас тебя развяжу, —
не веря собственному счастью и почему-то шепотом сказала Сейс.На острове Брагги учат многому, но всю тамошнюю науку можно определить, при желании, и одним словом: умение выжить. Выжить, любой ценой.
В частности, Мейчона научили останавливать на время все жизненные процессы, кроме умственных. И когда его высадили из фургона в лесу, он был готов к любому повороту событий. Он был готов даже перенести удар в сердце, хотя и для него это было крайне опасно и могло кончится печально.
Но, слава Димоэту, никто из напавших не знал, что сердце у него с правой стороны. Когда после удара на его губах появилась кровавая пена из заранее прокусанной кожи щеки, убийцы поверили в его смерть.
Да и как не поверишь, если сердце не бьется и дыхания нет.
Зато Мейчон узнал кое-что интересное. Не шибко, чтобы очень. Но теперь-то ему уж точно необходимо во всем разобраться. Дело чести и жизни.
Он собирался резким движением вывернуть кости ладоней и освободить руки из пут, как услышал, что по лесу кто-то идет. И идет кто-то, кто в лесу никогда не ходил, тем более — ночью. Идет прямо на него, сейчас споткнется. Мейчон замер.
Он крайне удивился, услышав на свой вопрос голос девицы из элираната, о которой он и думать забыл. А она, вишь, не забыла, шла за ними. Страшно ж ей, наверное?
— И тебе не страшно… Сейс? — спросил он.
Ее имя далось с некотором трудом.
Девушка была полностью сосредоточена на распутывании узла цепочки, скованной из мелких звеньев.
Мейчон мог бы освободиться и сам, но ему было приятно, что она здесь и чувствует себя чуть ли не его спасительницей.
— Что? — не поняла она. — Я не вижу ничего, а тут еще узел не пойми какой. Вот, сейчас…
— Я спрашиваю: тебе не страшно? — улыбнулся в кромешной темноте Мейчон.
— Сейчас уже нет. С тобой не страшно, кра… Можно мне звать тебя просто Мейчон?
— Конечно.
— Вот, получилось! — обрадовалась она. — Сейчас я тебе ноги распутаю.
— Да я сам, — сказал Мейчон, разминаю затекшие руки и садясь. — О-ох…
Сейс пыталась прижаться к нему. Она была счастлива сейчас. Очень счастлива.
Ее пальцы задели торчащую в левой половине груди Мейчона рукоять кинжала.
— Ой! — воскликнула она.
— Тряпка есть какая-нибудь? — спросил Мейчон. — Надо вынуть его, кровь хлынет.
— Сейчас, сейчас, я от платья оторву, — торопливо схватилась за порванное платье Сейс.
— Не от ворота, — остановил ее Мейчон. — Рукав оторви.
Он вынул кинжал из раны и прижал тряпку. Она не видела непроизвольную гримасу боли на его лице.
— Они же в сердце попали, — удивилась девушка. — Ты что заколдованный? — в ее голосе прозвучал испуг обычного обывателя перед магией.
— Нет, — сказал Мейчон, — просто я живучий.
Он нагнулся и ловко распутал цепочку, стягивающую ноги. Обе цепочки убрал в карман, кинжал убийцы сунул за пояс.
— Помоги мне встать, — попросил он. — Мне нужно идти… в город.