Замок Саттон

И он протянул руку и с любовью взъерошил волосы Фрэнсиса. Юноша понимал, что должен был бы испытывать теплое сияние, радостную признательность от прикосновения руки помазанного Богом правителя, избранника Господа на земле. Но вместо этого почувствовал, как его охватила омерзительная дрожь. Не та дрожь, которую могли вызвать Энн или Люси, а ужасная, холодная, парализующая дрожь, как будто к нему прикоснулся дьявол. Ему потребовалось все самообладание, чтобы не отпрянуть от пальцев Его Светлости. Усилие столь напряженное, что его бросило в пот. Он второй раз в жизни онемел от ужаса.

Его мысли вернулись на пять лет назад, и он вновь увидел родник Святого Эдуарда и ужасное привидение, смотревшее на него безумным пустым взглядом. Тогда он точно знал, что перед ним призрак. И сейчас он почувствовал такой же ужасный озноб. Это было непостижимо. Большой, добрый король и та высокая мертвая женщина; казалось, что общего?!

Генриха, увидевшего вспотевшего и дрожащего мальчика, переполнило чувство нежности. При любых обстоятельствах такое явное проявление эмоций и преданности трогало его до глубины души. И вдвойне приятнее было такое со стороны этого ребенка, сына его верного слуги Ричарда.

— Какой ты славный паренек! — восхитился он. — Я говорю, Генри, — обратился король к своему кузену Экзетер, — я убежден, что мы взяли на службу в мои покои самого лучшего пажа в мире. Вам надлежит проследить за его продвижением. Он пойдет далеко, запомните мои слова. А теперь, юный Вестон, приступим к вашему обучению игре в «империал».

Фрэнсис сел, с радостью глотнув вина, подвинутого ему Генри Норрисом, и стал играть в карты с самим Генрихом Тюдором.

* * *

В замке Саттон Анна Вестон сидела возле открытого окна, склонив голову над письмом, которое писала. Она крепко держала перо, росчерк которого был четким и властным, скрывая одолевшие ее чувства. Какая женщина — если только она не вдова — осмелится сама заниматься устройством замужества своей дочери?! А что, спрашивается, ей оставалось делать? Позволить Кэтрин еще много месяцев мучиться от одиночества и тоски?

Слегка подавшись вперед, Анна посмотрела вниз на сад. Там сидела ее дочь, склонив золотистую головку над вышиванием, которым она постоянно занималась в последнее время, тогда как Жиль, который ловил каждую возможность побыть возле Кэтрин, бренчал на своей лютне и пел так, будто у него сердце было не на месте.

«Я вынуждена, — успокаивала себя Анна. — И Ричарду придется понять это. Его пребывание в Кале продлится еще целых три месяца, а я не могу видеть, как она угасает. Разве не в моих силах просто подтолкнуть это дело — ну хотя бы устроить ее встречу с Артуром Калпеппером. Конечно, дальше действовать я не вправе — переговоры с отчимом мальчика должен вести сам Ричард. Но встреча поднимет ей настроение».

Итак, она продолжала придумывать себе извинения, прекрасно понимая, что Ричарду не понравится ее дерзкое решение написать отчиму просватанного Кэтрин жениха, приглашая его вместе с юношей посетить поместье Саттон. Но она решилась, и все. С тем же гонцом она отправит и другое письмо — Ричарду, и он может пыхтеть, кипеть от злости, сколько его душе угодно, по другую сторону Ла-Манша.

Она закончила письмо и решительно надписала адрес: «Сэру Джону Роджерсу, Брайанстон, Дорсет». Она приложила печать к расплавленному воску, на нем четко отпечатался герб Вестона, дарованный одному из предков сэра Ричарда в крестовых походах: голова сарацина с открытыми глазами и высунутым языком, а под ней слова: «Any Boro». В роду жила легенда, что крестоносец Вестон отрубил голову человеку и носил ее победоносно на копье, откуда она — с открытыми и после смерти глазами — продолжала взирать на мир.

Теперь предстояла более трудная задача — написать мужу, но, еще раз вспомнив предыдущий вечер, она решительно приступила к делу. Все случилось после незамысловатого ужина, который ей и Кэтрин накрыли в небольшой комнате в крыле, отходящем от Привратной башни. Пока Жиль развлекал их тихим пением, она вдруг заметила, что по лицу дочери безостановочно текут слезы. Этот безмолвный плач показался ей более душераздирающим, чем если бы девушка зарыдала громко. Он глубоко ранил Анну Вестон. Отослав шута, она подошла к Кэтрин, опустилась перед ней на колени и обняла ее.

— В чем дело, дорогая? — ласково спросила она. — Что причиняет тебе страдания? Ты нездорова?

— Нет, мама, все в порядке.

Анна засмеялась.

— Кэтрин, так отвечают те, у кого что-то случилось. Тебе одиноко, милая? Это оттого, что ты тоскуешь по Маргарет и Фрэнсису?

Она задела больное место, так как теперь слезы потекли обильнее, но в какой-то мере утешающе. Анна очень нежно провела пальчиком по следу слезинки. Как мы переживаем за своих детей — нам больно от их огорчений; мы в восторге от их радостей!

— Ты тоже хочешь покинуть поместье Саттон невестой?

— Да, — шепотом призналась дочь.

— Но, милая, почему же ты никогда прежде не говорила об этом?

— Мне не хотелось оставлять тебя одну. По ночам замок такой мрачный.

Теперь настал черед плакать леди Вестон.

— Но, дорогая, — сказала она, прижимая девушку к себе, — я могу поехать в Кале к твоему отцу. Замок можно покинуть, если семья не хочет жить в нем. Ты молчала из-за меня?

Кэтрин кивнула.

— Милая дурочка! Завтра же утром я напишу Джону Роджерсу насчет его приемного сына Артура. С ним был заключен контракт, когда ты была еще младенцем.

Слезы прекратились, и фарфоровые голубые глазки взирали на Анну теперь более весело.

— А ты знаешь его?

— Я видела его всего однажды, да и то очень давно. Тогда еще был жив его отец.

— А что с ним случилось?

— Он умер от какой-то болезни, а затем мать Артура вышла замуж за сэра Джона Роджерса, у которого большое и красивое поместье в Дорсете. Но и она вскоре скончалась при родах.

— И ты завтра же напишешь ему?

— Да.

Анне Вестон пришла в голову мысль:

— Ведь через две недели тебе исполнится семнадцать?

— Да.

— Тогда я предложу им приехать на твой день рождения.

И вот, как можно красочнее описав эту сцену человеку, которого вряд ли кто посмел бы назвать сентиментальным, леди Вестон закончила письмо к мужу, решительно запечатала письмо и передала его своему самому быстрому гонцу.

— И сделай так, чтобы письмо попало к сэру Джону Роджерсу задолго до того, как найдешь судно, направляющееся в Кале.