Замок Саттон

— С вашей стороны было б милосерднее приговорить меня сразу же к смертной казни.

— Вы предпочитаете смерть молитве?! Это говорит истинное отродье Годвина.

Он повернулся, чтобы уйти, но она крикнула ему вслед:

— Да! И горжусь, что ношу это имя. По крайней мере, они — полноценные мужчины.

Она произнесла самые жестокие слова в своей безупречной жизни и увидела, как он вздрогнул. Эдуард развернулся, и она никогда не видела его таким напряженным. Он весь кипел от гнева, хотя внешне оставался холодным, но угрожающим.

— За это я еще сильнее накажу вас, — произнес он. — Вы будете лишены всего имущества, земель и титула. У вас не останется ничего, кроме одежды, которая на вас.

Он подошел к двери.

— Надеюсь, я больше никогда не увижу вас, — заявил он.

Через несколько минут пришли слуги и в сундуках унесли все ее украшения и одежду. Она умудрилась в прическе спрятать только два кольца — одно с большим драгоценным камнем, другое — «волшебное». Оно было подарено ей при рождении горячо любимой тетушкой Эстрит, сестрой короля Кнута. Оно выглядело весьма странно — отлитое из бронзы с зеленым камнем неправильной формы, и на нем еще оставались следы зубов Эдит (она кусала его, когда у нее резались зубки). Существовало фамильное предание, что оно было подарено их предку Свейну Форкабеарду королем эльфов и что оно наделено могущественными чарами. В детстве Эдит носила его на цепочке на шее, так как для пальца оно было слишком велико. Пряча его, она подумала: «Даже сейчас я совершаю поступок, который возмутил бы Эдуарда. Как ему была бы ненавистна мысль, что я храню талисман».

И вот теперь под проливным дождем она направляется в саттонский лес просить и умолять. Эдит не стала бы волноваться из-за себя, но от своих служанок она узнала, что битвы между королем и ее отцом не было: графы, не имевшие отношения к ссоре, просто отказались сражаться с другими англичанами. Никто не хотел гражданской войны, поэтому Эдуард и Годвин были вынуждены разойтись.

— Но что с моим отцом и братьями?

— Изгнание, госпожа. Они должны в течение двух дней покинуть Англию навсегда.

И одно кольцо Эдит ушло на подкуп. Первую часть пути они проплыли по Темзе, но теперь пересели на лошадей, и начальник эскорта, претендующий на королевское кольцо с рубином, возглавил отряд, направляясь к охотничьему домику короля в лесу Саттон в графстве Суррей.

Там обитали красивые рыжие олени, а Эдуарду ничто не доставляло такого удовольствия, как пребывать в окружении своры лающих гончих, пока несчастного преследуемого зверя не убивали. Эдит справедливо полагала, что охота являлась единственным средством вызвать у ее мужа хоть какое-то возбуждение. При одном только взгляде на коня или гончую он мгновенно преображался, почти замирал от восхищения, а при виде раздевающейся жены он торопился уйти молиться.

— Трогательное, необычное создание, — подумала она, поразившись, что еще может после всего, что он сделал, испытывать к нему жалость. Но это было так — любовь и ненависть переплелись навечно — колесо совершило полный оборот.

Между отяжелевшими от дождя деревьями показался просвет, и Эдит увидела поляну, на которой был построен охотничий домик. Она подумала, там ли ее муж, или он, застигнутый бурей, со своими егерями и собаками укрылся где-то в лесу. В любом случае она намеревалась дождаться, пока увидится с ним лицом к лицу. Ей больше нечего было терять. Эдуард не привык приговаривать к смертной казни — изгнание было у него крайней мерой наказания, так что хуже не будет ни ей, ни Годвину, ни братьям. Пусть настанет ночь, а затем утро: она может ждать годы.

Едва они приблизились к сводчатому каменному строению, начальник эскорта поднял руку, и отряд в беспорядке остановился. Начальник слез с коня и поклонился Эдит, при этом с его шляпы потекла вода, попав ему на лицо.

Эдит охватило нелепое, истерическое желание расхохотаться, но она подавила его.

— Госпожа, позвольте мне посмотреть, там ли король, — произнес он. — Постарайтесь укрыться под деревьями.

Когда он вошел в строение, дождь стал хлестать еще сильнее, и отряд с радостью поспешил укрыться под могучими кронами дубов. Взглянув вниз, Эдит увидела, что они остановились возле родника, который, очевидно, снабжал водой охотничий домик. Постоянные дожди переполнили маленький водоем, и земля вокруг была сырая и взрытая копытами лошадей. Едва она подумала, какой грязной и неприятной выглядит эта вода для питья, как один из солдат слез с коня и, зачерпнув, стал лить воду на бородавку на руке.

— Что ты делаешь, парень?

— Но это святая вода, госпожа. Вся вода, принадлежащая королю, может лечить от болезней. Это потому, что он такой праведный.

Эдит подумала: «Я достаточно хорошо знакома с его проклятой праведностью, которая задушила меня». Если бы не она, то, возможно, им и не пришлось бы сейчас оказаться здесь. Но действительно, священному имени Эдуарда приписывали излечение болезней, и она с гневом и отвращением смотрела, как слуги наполняют фляги никчемной купальной водой, чтобы потом продать ее легковерным людям. Она как-то завела с ним разговор о том, что это — явный обман, но он важно возразил:

— Кажется, хромые и калеки иногда действительно вылечиваются, дочь моя. Правильно ли будет, если мы положим этому конец? Я буду молиться о наставлении Господнем.

Посоветовавшись с собственной совестью, он решил, что было бы неправильно лишать веры в его целительные силы тех, кто нуждался в них, раз Господь был столь милостив, наделив его этим даром.

Начальник эскорта наконец вышел из дома и под ливнем побежал к ним.

— Король правит мессу, госпожа, и его нельзя беспокоить.

«Как это в духе Эдуарда, — подумала Эдит, — молиться перед тем, как отправиться убивать. Каким безгрешным палачом является этот человек». Ее охватило чувство подавленности и отвращения. Пока она ехала сюда верхом, то думала, что все хорошо, если только не считать, что мир вообще не может быть хорош для женщины, приговоренной к заточению в монастырь. Но теперь, стоя в ожидании, она, казалось, предавалась отчаянию. Эдит придвинулась поближе к остальным всадникам, лошади которых мокрыми боками терлись друг о друга. В воздухе пахло сырой кожей. Одетая в толстый плащ и платье, Эдит чувствовала, как дождь протекает по ее телу. Она вновь была готова расплакаться.

Казалось, прошли часы, прежде чем появились какие-то признаки жизни. Показался королевский конюх, ведущий коня к двери, а минуту-другую спустя с шумом и лаем выскочила свора гончих, рвущихся на охоту. Затем дверь дома широко распахнулась, и появился он — с бородой, впалыми щеками — во всем его виде чувствовалась печаль.

— Эдуард! — крикнула Эдит, — Эдуард! — Но шум дождя заглушил ее голос. Не обращая внимания на свой эскорт, она рванулась, и ее конь мигом проскакал те несколько ярдов, что отделяли Эдит от мужа. Король уже был в седле, и, когда она подскочила, их взгляды встретились.

— Эдуард, — сказала она твердым голосом, так как внутри нее начинал закипать гнев.

Мрачное лицо повернулось к ней.

— Вы должны простить нас. Еще в вашей власти отменить приговор семейству Годвина. Эдуард, во имя Господа, хоть раз проявите христианское милосердие. Помните, я не согрешила по отношению к вам — я только просила вас о любви.

Холодные глаза ни разу не дрогнули, и лицо короля оставалось безучастным. Не произнеся ни слова, он дернул поводья и, пришпорив коня, помчался со своими егерями в лес, а она осталась стоять, глядя ему вслед.