Замок Солнца
Шрифт:
Я недоверчиво перевел взгляд на свои руки и с сожалением понял, что они могли принадлежать как взрослой человеческой особи, так и ее подростку-акселерату. Ничего не добившись этим действием, я несмело подошел к одной из труб.
«А могу ли я быть тем самым ученым, оставившим ту запись? – ошарашенно предположил я. – Да, вполне. Могу быть и кем угодно, и чем угодно… Но я ведь даже не знаю, что такое корпускулярно-волновой дуализм! – с сомнением подумал я, вспомнив нечто, связанное с фотонами и корпускулами. – Или же я этого просто не помню…»
Во мне словно не хватало шестеренки, которая бы запустила механизм ответов.
Повинуясь жгучему желанию рассмотреть, как или куда бежала светившаяся жидкость в трубе, я поискал взглядом выключатель лампы: я хотел выключить свет, чтобы мое вертикально растянутое отражение на иллюминаторе не мешало мне. Тут я недоуменно почувствовал, что упускал из виду что-то важное – то, о чём я совсем недавно думал.
Не найдя выключатель, я вгляделся через иллюминатор в стремительно бежавший вниз изумрудный поток, вихрившийся струйками зеркальных пузырьков, и предположил, что перемещаемая за гипотетически толстым стеклом субстанция была менее плотной, нежели обычная вода. Вывод был интересен – но было любопытно и то, каким именно образом я пришел к нему.
«Может, потому, что я не увидел там маслянистых завихрений? – пожал я плечами, отвечая на свой незаданный вопрос. – С чего я, кстати, вообще взял, что это правильно и этот признак действительно дает общее представление о плотности?»
Я осторожно постучал по одутловатому иллюминатору. Бульканье тотчас усилилось, словно я случайно сдвинул ютившийся в чреве трубы воздушный мешок, что сейчас же сорвался и понесся в глубь малахитовых недр. На мгновение мне показалось, что я стоял перед зеленый аквариумом, нелепо разыскивая в нём отголоски того, кто я есть.
«А если зеленая не жидкость, а позволяющее за ней наблюдать стекло? – задумался я, чувствуя, что был близок к какой-то невзначай утраченной мысли. – Стекло… Отражение! Точно! Здесь же есть мое отражение!»
Начав жадно себя разглядывать, я удрученно понял, что это было абсолютно бесполезно: всё было растянуто и размыто. Так странно… Неожиданно для себя самого я прислонился к трубе, слушая ее теплое и дремотное урчание.
«Похоже, в этом месте работает какая-то циркулирующая система. Возможно, даже рециркулирующая… О чём я вообще думаю?» – досадливо удивился я, невольно пополнив закрома своей памяти еще одними бессмысленными этикетками.
Утомившись в который раз от собственных спонтанных размышлений, я подошел к столу и уселся за него, по-домашнему скрипнув обычным деревянным стулом со спинкой. Мои босые ноги ступили на приятно согревавший бордовый коврик, явно обозначавший центр комнаты. Выключателя по-прежнему нигде не было видно, а что-либо делать иное с освещением, вроде выкручивания лампочки, мне казалось излишним.
«А вдруг выключатель такой, каким я его и не знаю?» – допустил я.
Приняв эту мысль, я мгновенно успокоился, погружаясь в чтение найденной записи. Лист бумаги, который для этого использовался, был на этот раз белым. При этом расположенный на нём с двух сторон текст был каллиграфически опрятен, содержа в себе достаточное количество элегантных витков и иных стилистических реверансов. Визуально всё было безупречно, не считая знакомых дырявых
следов и небольшой надорванности с левого края бумаги.«…меня ждет еще одна бессонная ночь с кошмарами – кошмарами, потому что в них всё зачастую бывает хорошо и спокойно, как и раньше. Но это длится ровно до бессердечного момента пробуждения, когда правда вновь заявляет свои права на существование и вновь начинает беспощадно выкручивать мне руки – до слез. Это похоже на изощренную бесконечную пытку, к которой я невольно привыкла… и без которой я уже не могу…
Я не могу спать, я боюсь этого еженощного обмана… И я не представляю, что видел ты и каково было тебе…
13 марта 2020 года. Пятница.
Я отсутствовала почти год, выискивая эти безлюдные места, подкупая и угрожая всему и вся, что вставало у меня на пути. Благодарю Всевышнего, что мне не пришлось никого убивать, но клянусь Им же – я уже готова была это сделать!
Да из-за чего я вообще беспокоюсь? Я готова положить весь мир на алтарь своей любви – и переживаю об убийстве единиц? Как глупо… Кенис, наверное, был прав, когда отринул все молитвы, превознося над собой и остальным науку как единственный выход из сложившейся ситуации.
Но что, если всё это произошло и происходит не случайно? Что, если у всего этого есть своя строго определенная цель? Что, если это – чья-то цель, о которой мы не знаем или о которой нам не дано знать?..
Я должна была бы ненавидеть всё это, но всё, что во мне есть, так это сострадание. И я не жажду как Кенис стереть старое и создать новое, хотя его идея наказания мне очень близка… Но мы с ним оба знаем, что дело не в том, как всё это работает или существует вокруг нас. Дело в том, что, когда это произошло, когда окружающий нас мир дал трещину, мы не смирились, мы не приняли то, что растоптало нас. Мы решили пойти дальше. И мы пойдем дальше. Мы пойдем до конца.
Бог нас не оставит!..
Мой милый Кенис, как же ты исхудал и осунулся с момента нашей последней встречи. Я почти не узнала тебя. Куда делся этот старый сумасбродный педант, протирающий каждый раз мышь салфеткой перед работой на компьютере и начинающий любую запись с нового листа, "оставляя мыслям пространство подышать"?
И даже мои скабрезные шутки, что тебе так нравились, об истинной природе салфеток, расположенных вокруг твоего рабочего места, больше не лезут в мою усталую голову. Год вдали друг от друга дался нам нелегко. Но у тебя, по крайней мере, был Иро.
Да и ему сейчас несладко. Он меня пугает: он постоянно сидит рядом с ним; он его всегда находит, где бы он ни был. Он не ест и не пьет, словно ждет, когда это начнем делать мы. За этот год многое изменилось, но больше всего изменились мы сами.
Случившееся изменило бы любого…
Сейчас от последней грани безумия нас вместе и каждого по отдельности держит только любовь…
Всевышний поможет нам.