Замок в Пиренеях

Я вставил ключ и включил мотор, но битва еще не была проиграна — по дороге из города я продолжал высматривать тебя. Я решил, что ты в гостях у подруги и сейчас возвращаешься домой. Я заметил какую-то фигуру. Нет, это была не ты. Я перебрался на другой берег фьорда и назавтра в полдень был дома, в Крингшё. Открыл дверь. Вошел и заплакал. Я пил и спал.

Разрыв между нами был хирургическим, операцию сделали без наркоза.

>>>

Да, Стейн…

Отправив то письмо, я питала крохотную надежду, что, вместо того чтобы посылать мне вещи, ты упаковал их, положил в машину и перебрался с ними через горы. Это был наш последний шанс. Я, естественно, много думала о тебе и в один из вечеров вдруг представила, как ты, несчастный, бродишь по Бергену. Я вообразила, будто мои вещи — в твоем красном автомобиле, но у тебя не хватало мужества передать их мне лично. Тогда я вышла на улицу. Пошел дождь, я вернулась наверх за зонтиком, чувствуя, что надо быстрее тебя найти. Я спустилась к Рыбьему рынку и поднялась на Торгалльменинген. Потом взошла на Эген и побродила в Нёстете и Нурнесе. Тебя нигде не было… а убедиться в том, что ты в самом деле приезжал в тот вечер в Берген, я не смогла, но была уверена, что весь этот вечер ты думал обо мне… И знала, что мы по-прежнему любим друг друга.

Позади был еще один год, шли годы… Вспоминаю, что порядка ради послала тебе несколько слов о том, что начала совместную жизнь с Нильсом Петером. А потом до меня дошли слухи, что ты встретил Берит. Как ни странно, мне было неприятно слышать это. ревновала…

Теперь же самым трогательным мне кажется, что ты побывал на горном плато в нашем логове. Я абсолютно уверена, что не пользовалась заколкой для волос, должно быть, она выпала из кармана анорака. А монету вполне мог потерять и ты.

Ты не нашел там окурков? Помнишь? Разумеется, никаких сигарет в каменном-то веке! Пришлось нам бросить курить, вернее, сделать, пока мы наверху, длительную передышку в курении. Но однажды, когда ты вернулся с рыбалки, я совершенно отчетливо ощутила, что ты курил: тебя выдал поцелуй! Ты немедленно во всем признался, и вид у тебя был очень виноватый. Ты тут же отдал мне пачку сигарет, и в тот же вечер она полетела в костер.

>>>

Как ты относишься к тому, что я пережил на плато год спустя?

>>>

Кажется, я понимаю то, что ты описал, и это вполне совместимо с тем, что думаю я. У тебя вся Вселенная уходит своими корнями в прошлое до Большого Взрыва. Но разве мы не исключительные личности, не индивидуумы? Об этом мы говорили в тот раз. Сейчас я говорю о том, что мы существа разумные.

Мысль о том, что атомы и молекулы, которые оставит после себя мое тело, позднее могут переместиться в зайца или песца, кажется мне довольно остроумной. Ведь я исчезну, Стейн! Слышишь? Именно эту мысль я не высказала в тот раз. Мысль о том, что оставаться мной мне предстоит недолго. Я хочу быть! И сегодня моя надежда на это, моя вера — сильнее, чем у тебя.

Я не собираюсь развенчивать твое прекрасное переживание на горном плато через год после моего ухода. Но сомневаюсь в том, что ты на самом деле готов смириться с той пантеистической перспективой, которую нарисовал. И я не знаю, можно ли доверять твоим словам о двух кнопках, между которыми ты выбираешь. Во всяком случае во сне ты сделал прямо противоположное: пожертвовал будущим всего человечества, чтобы получить несколько жалких часов жизни. И кульминация всего этого: ты погубил двух своих спутников и завладел их кислородом, чтобы сидеть в космическом корабле и еще несколько часов, как в зеркале, отражаться в своем собственном сознании.

>>>

Но ведь это был сон! Разве ты не делала во сне что-то такое, чего не хотела бы сделать в действительности?

>>>

Конечно, тем более что твоя предусмотрительность мне хорошо известна. Как тщательно ты упаковал мои вещи! И не обошел меня при разделе имущества, был очень щедр. Я успокоилась, узнав, что автомобиль ты оставил себе, он не мог стать яблоком раздора хотя бы потому, что у меня нет водительских прав. К тому же ты заплатил за ремонт переднего крыла и за передние фары.

Старый стеклянный колокольчик стоит предо мной на подоконнике, я поднимаю его левой рукой и звоню. Слышишь?

>>>

Да! И не забываю Смоланд [71] . На маленьком, заросшем камышом озере плавала бок о бок пара лебедей. Ты, показав на них, сказала, что это ты и я, что мы созерцаем на зеркальной глади воды наши души. Помнишь? Тогда я обнял тебя и выразил совсем другую мысль, но столь же теплую и сокровенную. Я сказал: «Они — души мирового пространства. Они сами не имеют представления о том, кто там плавает, но в их телах — души мирового пространства».

71

Одна из южных провинций Швеции.

Я всегда был романтиком природы. Ты тоже. Но при этом чувствовала, что природа тебе угрожает.

Берит спит. Ты еще будешь писать?

>>>

Я помню лебедей. И помню, что мы не сошлись в том, что они собой символизируют. Я пошлю письмо ночью. Только не мучайся, не жди. Ложись спать! Прочитаешь завтра утром.

>>>

И речи быть не может. Всю эту ночь мы проплаваем вместе.

>>>

Что такое ты говоришь? Надеюсь, ты трезвый?

>>>

Не бери в голову. Разве я написал что-то неприличное? Давай пиши. Я спать не буду.

>>>

Попытаюсь быть краткой, многое ты и сам знаешь.

Мне было лет десять, когда я — «в незапамятные времена — проводила летние каникулы в Ютре-Сула и однажды ласточка вдруг ударилась об окно бабушкиной комнаты. Бабушка велела подождать и ничего с птицей не делать — бывает, говорила она, что птицы от удара о стекло теряют сознание и могут через какое-то время прийти в себя и улететь. А некоторые птицы, говорила она, оживают даже после смерти… Прошел, однако, день, прошла ночь, но ласточка так и лежала на земле, и мне пришлось ее похоронить; я сделала это сама, потому что мама и папа были в Бергене, а бабушка помочь мне отказалась, она считала, что хоронить мертвых птиц — обязанность детей… Мы с тобой когда-то об этом говорили.

С тех пор как мне было десять лет, я росла, сознавая, что я и есть эта самая взъерошенная птица, что я — природа. Я больше не была ребенком, годы невинности и беззаботности остались позади.

Да, Стейн, поразительно думать о том, что на свет снова и снова появляются дети, которые не знают поначалу, что такое жизнь и смерть, которые живут без страха и забот. У меня понятие о смерти появилось, когда мне было десять лет; это был великий поворот в моей жизни. Задолго до того, как наступила моя половая зрелость, я онемела от страха и неким образом отдалилась от этого мира; во всяком случае, была на пути от него.

Но вот я приехала в Осло и встретила там тебя, время между этими событиями было не существенно, я вспоминаю его как бесконечные часы игры на пианино, в теннис и зубрежку уроков, а на последнем этапе — попытки флирта, обжорства и пьянки. И ты заглянул в самую глубину моей раны, потому что ты и сам был ранен и очень серьезно к этой ране относился. Как и я, ты пришел к выводу, что у таких, как мы, нет ничего, кроме жизни «здесь и сейчас». Мы слишком обнажены и беззащитны, и единственное, что мы могли подарить друг другу, — это упоение любовью и природа, которые, пусть ненадолго, могли удержать наши мысли от того, куда мы на самом деле движемся.