Замурованная. 24 года в аду

Фрицль был испуган. Годами его тайна была заперта в четырех стенах подвала. Последнее, чего ему хотелось, – это чтобы свора назойливых журналистов совала нос в его дела.

Попытки обнаружить Элизабет Фрицль не прекращались. Доктор Райтер организовал телевизионную кампанию с прямым обращением к матери Керстин, в котором он просил ее связаться с ним, в то время как полицейские направились в Вену, чтобы прочесать архивы в попытке обнаружить ее местонахождение. В век компьютеризированной бюрократии у человека нет практически никаких шансов исчезнуть совсем.

«Были опрошены все школы, – перечислил Ганс Хайнц Ленце, который также был посвящен в курс дела. – Была просмотрена центральная регистрационная база данных; навели справки в офисе социальной безопасности. Обыскали буквально каждую улицу. Нигде не было ни капли информации об Элизабет».

Они были в затруднительном положении, поскольку с момента ее исчезновения ни паспорт, ни водительские права, ни какой-либо другой ее официальный документ не были использованы. Кроме школьных, не было других фотографий или документов по социальному обеспечению на ее имя. А рождение Керстин и других упомянутых в письме детей, Феликса и Стефана, не было нигде зафиксировано.

Потерпев неудачу в поиске Элизабет традиционными бюрократическими методами, полиция сменила тактику. Они вернулись в дом Фрицля и взяли образцы ДНК у всех членов семьи, включая и детей, от которых, по словам Фрицля, их мать отказалась ранее.

«Нам нужны были образцы ДНК всей семьи, чтобы иметь возможность выйти на след возможного отца или отцов, – объяснил Польцер. – Нам казалось, что, если у женщины столько детей, у нее должно было быть более одного партнера. Кто-нибудь из них мог иметь криминальное прошлое».

Как только они найдут отца, рассуждали они, то, возможно, смогут найти и ниточку к местонахождению матери.

Простейшим способом выделить отцовскую часть из структуры ДНК Лизы можно было, исключив материнскую составляющую, которую они могли взять из ДНК бабушки и дедушки. Но Фрицль опять стал противиться. «Герр Фрицль не располагал свободным временем, для того чтобы сдать тест ДНК. Он все откладывал и откладывал это из-за очень большой занятости».

Пока полиция, пресса и общество рыскали по Австрии в поисках Элизабет Фрицль, она была там, где была всегда, – в своем подвале, смотрела телевизор. Она видела обращение доктора Райтера в вечерних новостях, которое он сделал с явным состраданием. «Я не могу просто наблюдать со стороны, – говорил он. – Я глубоко поражен этим случаем. Я никогда прежде не сталкивался с подобным».

Его забота придала Элизабет мужества просить отца освободить ее – временно, сказала она. Он согласился, но только с тем условием, что она не сдаст его полиции. Он заставил ее поклясться, что она будет придерживаться версии о том, что все это время провела в религиозной секте, совсем как они и планировали для ее летнего освобождения. Она обещала. Тогда она пообещала бы все, что угодно.

В субботу 26 апреля Йозеф Фрицль решил, что есть только один способ спасти и Керстин, и собственную шкуру. Он выпустил свою дочь и их детей из подвала. На этот раз навсегда. Элизабет, Стефан и Феликс вышли из тьмы, как и планировалось, только быстрее, чем было запланировано.

В каком-то смысле болезнь Керстин и телеобращение оказались счастливым стечением обстоятельств. Это был прекрасный предлог для Элизабет покинуть ее вымышленную секту и вернуться домой. Это ведь естественно для матери: поставить жизнь своего ребенка выше религиозных взглядов. От этого история ее возвращения делалась только убедительнее.

Когда Розмари и детей не было дома, Фрицль вывел из подвала Элизабет, Стефана и Феликса. Мальчики первый раз в своей жизни увидели солнечный свет. Неизвестно, что происходило в доме в несколько следующих часов. Наверное, Фрицль еще раз проверил, как его дочь усвоила версию своего 24-летнего отсутствия. Он по-прежнему боялся, что его страшная тайна выйдет наружу. По некоторым сведениям, они с Элизабет посещали больницу несколько раз, но доктора Райтера не заставали.

«Насколько я помню, они даже дважды приходили в больницу, когда главврача не было на месте», – сказал Польцер.

В тот вечер они отправлялись туда в очередной раз. Фрицль заранее позвонил доктору Райтеру и предупредил его: «Элизабет вернулась. Она хочется увидеть дочь, я везу ее в больницу». Потом он добавил кое-что еще более странное: «Мы не хотим проблем. Не звоните в полицию».

Но полиция уже была втянута. Естественно, доктор Райтер немедленно позвонил сыщикам и предупредил их. Когда Фрицль привел растерянную Элизабет к Керстин в больницу, там их уже ждали.

«Когда чуть позже они приехали, полиция уже была на месте», – сказал Польцер.

В этот драматический момент офицеры набросились на них. Они хотели говорить с Элизабет, но Фрицль чуть не устроил драку. Он как будто защищал свою дочь. На него надели наручники и затолкнули в полицейскую машину. Их обоих потом отвезли в полицейский участок, где они расстались. Но полицию интересовал не Фрицль.

Тогда ничто не говорило о том, что он замешан в каком-то преступлении, хотя он мог знать больше, чем говорил. Их расследование касалось преступного отказа Элизабет Фрицль от дочери. Убрав на всякий случай подальше ее шумного отца, они начали допрос.

«Вопросы касались в основном ее самой, того, где она была и почему поступала так со своими детьми», – объяснил Польцер. Но, как и от ее отца, помощи от Элизабет было мало.

«Полиции пришлось не так-то просто, поскольку Элизабет не хотела говорить», – подверил начальник округа Ленце, который взял это дело под личное наблюдение.

Конечно, Элизабет важнее было оказаться рядом с больной дочерью, чем говорить с полицией, но ее не хотели отпускать. Эта женщина, думали они, бессердечно бросила троих своих детей у порога родительского дома, плохо обращалась с дочерью и довела ее до состояния, когда недолго было и умереть. Кроме того, из письма, которое показал им Фрицль, они знали, что у нее есть еще двое детей, которым также могла грозить подобного рода опасность.

Поначалу Элизабет придерживалась версии о странной религиозной секте, куда она сбежала, о том, что у нее не хватало времени на детей, – но это не объясняло ни ее внезапного появления, ни ужасного состояния ее дочери. Сначала ее арестовали по подозрению в плохом обращении с детьми, но для полиции было очевидно, что и сама она страдает от того же самого. Как и у дочери, у нее не было зубов, а лицо было нездорово-бледным. Чем дальше шел допрос, тем яснее видели офицеры растущее беспокойство Элизабет. Но постепенно они продвигались к цели, и через два часа осторожных убеждений – и настойчивых заверений, что ни она, ни ее дети больше никогда не увидят ее отца, – она начала рассказывать им свою чудовищную историю.

«Она поверила нам, – сказал Ленце. – Было уже достаточно поздно, где-то около полуночи, когда она призналась, что не бросала своих детей, а была заперта 24 года. А потом, без перерыва, еще два часа она рассказывала обо всех 24 годах, что она провела в подвале».

В четверть первого ночи, когда было исписано уже три полные страницы протокола допроса, они поняли, что загадка, над решением которой они так отчаянно бились, внезапно переросла в самое громкое дело за всю их практику.