Занимательные истории

Но вернемся к Господину Главному. Адмирал де Брезе только что прибыл (было это перед Рождеством 1641 года), когда Кардинал, желавший отправиться в конце января под Перпиньян, сказал ему, что надлежит снарядить корабли, стоящие в Бресте, а затем, пройдя пролив, стать на якорь перед Барселоной, дабы воспрепятствовать оказанию помощи Перпиньяну. Несколько дней спустя Брезе вошел в спальню Короля: вы, разумеется, понимаете, что страж у дверей не заставлял его стучаться дважды. В это время Король и Господин Главный разговаривали в алькове, Брезе, не замеченный ими, слышит, как Господин Главный вовсю бранит Кардинала. Брезе удаляется; он хочет все обдумать наедине. Ему в ту пору не исполнилось еще и двадцати двух лет; он боялся, что ему не поверят. И он решает как можно чаще сопровождать Короля на охоте, а ежели случится встретить Господина Главного, отвести его в сторону и заставить обнажить шпагу. Однажды он встретил его весьма удачно; но. увидев какую-то собаку, подумал, что сейчас сюда явятся и люди. На следующий день Кардинал приказал Брезе отправляться через сутки в путь. Два дня Адмирал скрывался, велев привести в порядок свой экипаж. Его Высокопреосвященство узнал про то, послал за ним и сурово отчитал его. В конце концов молодой Брезе, не зная, как поступить, идет к г-ну де Нуайе, рассказывает о том, что слышал и что намерен сделать. Г-н де Нуайе говорит ему: «Сударь, лучше вам завтра еще не уезжать». Кардинал, узнав обо всем, вызывает де Брезе, благодарит его за усердие и отпускает, сказав, что сам наведет здесь порядок.

Когда разнесся слух, будто Сен-Map созвал людей с целью убить Кардинала, герцог Энгиенский предложил Его Высокопреосвященству покончить с Господином Главным. Маркиз де Пьенн, узнав про угрозу, рассказал о ней Рювиньи, который посоветовал Сен-Мару сообщить обо всем Королю. На следующий день Господин Главный говорит Рювиньи: «Король сказал мне: «Возьми несколько моих гвардейцев, дорогой друг»». Рювиньи, глядя Сен-Мару прямо в глаза, спрашивает: «Так почему же вы их не взяли? Вы говорите неправду». Молодой человек покраснел. «По крайней мере, — добавил Рювиньи, — ступайте к г-ну Герцогу в сопровождении трех-четырех ваших друзей, дабы он убедился, что вы ничего не боитесь». Сен-Map отправляется туда. Герцог играл, гостя приняли очень любезно и весьма оживленно беседовали с ним. Сопровождал Сен-Мара Рювиньи.

В дороге отношения обострились. Кардинал хотел, чтобы Господина Главного прогнали, Король не хотел, потому что этого хотел Кардинал, но не потому, как вы вскоре увидите, что по-прежнему любил Сен-Мара. Его Высокопреосвященство удаляется в Нарбонн под предлогом обычного недомогания и оставляет Фабера — капитана Гвардии, любимчика кардинала де Лавалетта, к которому Король благоволил и даже сказал однажды, что желал бы воспользоваться им, дабы отделаться от Ришелье. Его выбрали как человека храброго и здравомыслящего. Г-н де Ту решил однажды распознать, что он за человек, желая перетянуть его на сторону Господина Главного. Фабер дал понять, что ему известно многое, и попросил де Ту не говорить ему ничего такого, о чем он, Фабер, обязан был бы сообщить. «Но вам за это ничего не платят, — сказал де Ту, — вашу должность капитана Гвардейской роты вы купили». — «А вам, — ответил Фабер, — разве вам не стыдно быть на поводу у молодого человека, который еще совсем недавно был пажом? Вы в худшем положении, нежели думаете».

Маршал де Ламотт, под предлогом того, что он якобы хочет помешать испанцам прийти на выручку Перпиньяну, нарочно распускает слух, будто таково намерение неприятеля, и продвигается вперед, оказавшись в тридцати милях от города. Маршал уведомил Кардинала, что продвинулся он ради того, чтобы услужить ему, и что дает слово прийти на помощь, когда тот пожелает, — он де готов похитить его у входа в Королевскую палатку, в его распоряжении тысяча солдат, за коих он отвечает, как за самого себя. Кардинал ответил, что восхищен находчивостью, проявленной Маршалом, и приказывает ему не продвигаться далее. Господин Главный, который был скорее умен, нежели рассудителен, догадался о замысле Маршала и уведомил о нем Короля.

А вот каким образом обнаружили, что Король не любит больше Господина Главного. Однажды в присутствии Короля зашел разговор о фортификации и об осадах. Господин Главный долго спорил с Фабером, который смыслил в этом несколько больше, нежели он. Покойный Король сказал: «Господин Главный, вы ничего еще не видели и потому напрасно желаете переспорить многоопытного человека», — а затем, немало наговорив Сен-Мару насчет его самомнения, сел в кресло. Господин Главный пришел в бешенство и неосмотрительно сказал, обращаясь к Королю: «Ваше Величество, вы могли бы и не говорить мне всего того, что сказали». Тут Король окончательно вышел из себя. Господин Главный удаляется и, выходя, шепчет Фаберу: «Благодарю вас, господин Фабер!» — словно обвиняя его во всем случившемся. Король пожелал узнать, в чем дело; Фабер ни за что не хотел говорить. «Он вам угрожает, быть может?» — спросил Король. «Государь, в вашем присутствии к угрозам не прибегают, а в иных обстоятельствах их не прощают». — «Я должен сказать вам все, господин Фабер. Вот уже шесть месяцев как меня от него тошнит (это подлинные слова Короля). Но дабы люди этого не знали, дабы они думали, что он по-прежнему занимает меня разговором, когда все расходятся, — продолжал Король, — он еще остается полтора часа в моей гардеробной, читая Ариосто. Оба первых гардероб-лакея присутствовали при том, как он принимал святое причастие. Нет человека, более погрязшего в пороках и более нетерпимого. Это самое неблагодарное существо на свете. Он заставлял меня целыми часами ждать в карете, пока сам распутничал. На расходы его не хватило бы целого государства. У него сейчас не менее трехсот пар сапог». (Он поссорился с Королем по собственной вине, и всего за две недели до своего ареста. Это произошло во время разговора, в котором он поспорил о войне с Маршалом де Ламейре. Король сказал Сен-Мару, что ему, который ничего не видел, не пристало спорить с человеком, который воюет уже очень давно. «Государь, — ответил Сен-Map, — когда обладаешь здравым смыслом и знаниями, понятно даже то, чего ты не видел». Хотя Рювиньи и уговаривал его, он пренебрег возможностью примириться с Королем; он очень рассчитывал на свой договор с Испанией. Он послал Монмора, родственника Фонтрая, к графу де Бриону, ибо никто не осмеливался из-за де Ларивьера обращаться непосредственно к брату Короля. На его несчастье, г-н де Брион присутствовал на свадьбе принцессы Бурбонской и г-на де Лонгвиля. Это помешало Сен-Мару получить ответ и предоставило ему время заключить договор с Испанией.

Принцесса Мария обещала выйти замуж за Сен-Мара, когда он займет более высокий пост; это обещание способствовало тому, что у него закружилась голова.

Покойный Король, приготовляя варенье, сказал: «Душа Сен-Мара была столь же черна, как дно этой кастрюли».) На самом же деле Господину Главному наскучила нелепая жизнь, которую вел Король, и, быть может, еще пуще того его ласки. Фабер дал знать обо всем этом Кардиналу. Г-н де Шавиньи, которого тот прислал к Фаберу, не мог поверить собственным ушам. Но это приободрило Кардинала, который, видя, что после всего происшедшего Господин Главный хранит веселый вид, догадался, что его вдохновляет некий большой заговор; то был пресловутый договор с Испанией.

Прежде чем поделиться своими догадками о том, каким образом Кардинал о нем узнал, я расскажу, каково было его решение. Незадолго до этого Кардинал диктовал некий Манифест, рукопись коего впоследствии была сожжена. Он высказал желание удалиться в Прованс, уповая на поддержку графа д'Алэ: он надеялся, что его друзья стекутся к нему. И в самом деле, он уехал, вынудив врачей заявить, что морской воздух ему вреден и он не поправится, ежели только не уедет от него подальше. И вместо того, чтобы отправиться сушею, он поплыл по озеру, чтобы добраться до Тараскона, утверждая, что от покачивания носилок ему становится плохо. Он собирался уже переправиться через Рону, когда ему сказали, что некий курьер, не застав его в Нарбонне, прибыл с пакетом от маршала де Брезе, вице-короля Каталонии; Маршал вкратце сообщал ему, что вблизи побережья потерпело крушение какое-то судно и что на этом судне найден договор Господина Главного — или, вернее, договор Герцога Орлеанского — с Испанией, который он, де Брезе, ему посылает.

Вот какой был пущен слух, но он оказался ложным, как это мы увидим дальше. Поэтому маловероятно то, что о нем говорилось, и легковерны те, кто этому поверил. Кардинал (ежели верить словам Шарпантье, его первого секретаря, которого можно было обмануть, как и любого другого, и который рассказывал о крушении судна) был весьма изумлен и приказал, чтобы все, кроме Шарпантье, вышли. «Велите принести мне бульону, я в полном смятении». Шарпантье берет бульон у двери комнаты, которую, тут же закрывает на ключ. Тогда Кардинал, воздев руки к небу, говорит: «О, боже, сколь милостив ты к нашему Королевству и ко мне. Прочтите это, — говорит он Шарпантье, — и изготовьте копии». Он тотчас же отправляет нарочного к г-ну де Шавиньи с приказанием прибыть к нему, где бы он ни находился. Шавиньи явился к нему в Тарасконе, ибо Кардинал почел необходимым переправиться через Рону. Шавиньи, получив копию договора, отправляется к Королю. Ришелье дает ему должные наставления. «Король скажет вам, что это подделка, но предложите ему арестовать Господина Главного; потом его легко будет освободить, ежели бумага подложна; но ежели враг вторгнется в Шампань, не так-то легко будет ему противодействовать». Король действительно страшно разгневался на г-на де Нуайе и г-на де Шавиньи, заявив, что Кардинал по злобе хочет погубить Господина Главного. Им стоило большого труда переубедить Короля; в конце концов он велел арестовать Господина Главного, а затем отправился в Тараскон, дабы выяснить все в беседе с Кардиналом.

Меж тем Фонтрай, заметив, что Король довольно долго остается в обществе г-на де Нуайе и г-на де Шавиньи, а Господина Главного туда не приглашают, сказал ему: «Сударь, пора вам спасаться». Господин Главный этого не пожелал. «Что до вас, — заметил Фонтрай, — вы, сударь, будете еще достаточно высокого роста и после того, как вам снесут голову с плеч, а я, право же, слишком мал для этого». Он бежал в одежде капуцина, как и в ту пору, когда ездил в Испанию по поводу договора. (Ежели бы Господин Главный не был ленив, он бы спасся; но вместо того, чтобы отправиться самому, он ограничился тем, что послал одного из своих слуг проверить, заперты ли городские ворота; они были только притворены, а его человек не осмотрел их с должным вниманием.) Прежде чем ввязываться в интриги, Фонтрай хорошо припрятал свое добро. Он происходит из знатной лангедокской семьи, обладает двадцатью двумя тысячами ливров дохода с земельных угодий и не имеет долгов. Однажды, когда покойный Король показывал ему луидоры, он сказал довольно забавную фразу: «Государь, я люблю старых друзей и старые монеты». Он только не хочет, чтобы смеялись над его горбом; во всех остальных случаях он понимает шутку. Он принадлежит к тем вольнодумцам, что жили в Маре [204] . Лет двадцать пять назад эти господа стали носить сапоги с узкими длинными носами, но не столь длинными, как носили впоследствии. Несколько капитанов Гвардии станцевали балет «узконосых»; Фонтрай вообразил, будто это выпад против него и его друзей, и уговорил графа Фиеско и Рювиньи драться вместе с ним на дуэли. Граф и его противник ранили друг друга. Фонтрай был сбит с ног вторым, Рювиньи обезоружил третьего. Эти господа, жившие в Маре, ополчились на жуликов и наказали им позабыть о кражах в этой части города. Таким образом, на некоторое время Маре сделалось местом безопасным. Вопреки желанию Фонтрая, Эспенан, выслужившийся солдат, бывший в свое время сторожем у г-на Пернана, женился на сестре Фонтрая; он заручился расположением матери и младшего брата Фонтрая. Этот Эспенан стал пользоваться доверием после того, как выступил с показаниями против г-на де Лавалетта в деле о поражении при Фонтарабии. Фонтрай тщетно вызывал его несколько раз на дуэль. Младший брат был столь возмущен старшим, что послал ему вызов; Фонтрай пришел от этого в ужас и, по совету Рювиньи, рассказал об этом кому только мог. Младшего осуждали за это; он был убит во время войны в Каталонии.

204

Один из самых первых кварталов Парижа, в котором сохранилось много старинных зданий.

Правда о том, каким образом заполучили договор с Испанией, пока еще не обнародована. Фабер заявил, что покойный Король был об этом осведомлен, точно так же как г-н де Шавиньи и г-н де Нуайе, и что, кроме них, знали об этом лишь Королева, герцог Орлеанский, кардинал Мазарини и он сам, но говорить об этом он, Фабер, отнюдь не намеревается. Однажды кто-то спросил у принца Конде, как ухитрились обнаружить договор. Принц ему ответил что-то на ухо; Вуатюр, который все это видел, сказал г-ну де Шавиньи: «Уж вы так мудрите с этой тайной, а меж тем Принц рассказал о ней такому-то». — «Принц этого не знает, — сказал Шавиньи, — да и знай он обо всем, он не осмелился бы об этом говорить». Из его слов Вуатюр заключил, что это, должно быть, исходит от Королевы; и в подтверждение сему заметили, что после долгих разговоров о том, чтобы отнять у нее детей, всяческие толки на сей предмет внезапно прекратились. На это можно возразить, что, ежели бы дело действительно обстояло так, г-жа де Лансак, которая занимала должность г-жи де Сенсе и которая в то же время была воспитательницей Дофина, не осмелилась бы внезапно отдернуть полог в спальне Королевы, дабы оскорбить ее язвительным сообщением об аресте Господина Главного. Это ничего не меняет, ибо ради того, чтобы ввести в заблуждение, все это, по-видимому, предоставили сделать г-же де Лансак — и, может быть, не без умысла. Со временем мы обо всем этом узнаем поподробнее.

Г-н Канцлер уверял Господина Главного, что де Король слишком его любит, чтобы погубить, что все сведется лишь к непродолжительному заключению в тюрьме, что Его Величество пощадит его молодость, и бедный Сен-Map в какой-то мере поверил этому и признался во всем. Впоследствии, опасаясь пытки, которой ему пригрозили и которой бы его замучили до смерти, он твердо стоял на своем.

Что же до г-на де Ту, он не был сторонником заключения договора с Испанией, но всегда был смутьяном, и все его происки стали известны. Он был одним из самых беспокойных людей. (Будучи советником или чиновником по приему прошений, он отправился к кардиналу де Лавалетту в Майнц и принял участие в войне, с которой вернулся с простреленной рукой. Над ним посмеялись. Он привлек к себе внимание; в звании интенданта армии он приютил у себя г-на Тюренна; он был влюблен в г-жу де Гимене. Говорят, будто после приговора он написал ей; по крайней мере он написал какой-то даме. Он был рыж и невзрачен.) Господин Главный прозвал его «Ваше беспокойство». Выходя из дому, он порою целый час топтался на месте, ибо не мог решить, куда ему идти. Стоило кому-нибудь впасть в немилость, как он из-за нелепого пристрастия к великодушию тотчас же стремился с ним познакомиться и предложить свои услуги.