Запад. Совесть или пустота?
Шрифт:
Постигаемая, исходя из воли к власти, сущность искусства состоит в том, что искусство впервые побуждает волю к власти быть самой собой и подгоняет ее к тому, чтобы она поднималась над самой собою. Поскольку Ницше волю к власти как действительность действительного нередко называет жизнью, то Ницше может сказать, что искусство – «великое стимулирующее средство жизни» («Воля к власти», афоризм 851 – относится к 1888 году).
Искусство – полагаемое в сущности воли к власти условие того, чтобы воля к власти, будучи волей, могла подниматься до власти и давать возрасти власти. Поскольку искусство так обусловлено, оно есть ценность. Будучи тем условием, которое в иерархии обусловливания предваряет обеспечение постоянного состава, а тем самым предшествует любому обусловливанию, искусство – та ценность, которая впервые открывает всю высоту восхождения. Искусство – высшая ценность. Оно выше ценности истины. Каждая из этих двух ценностей по-своему окликает другую. Обе они, взятые вместе, определяют в своем ценностном соотношении единую сущность воли к власти, которой самой в себе присуще полагание ценностей. Воля к власти – это действительность
Из этого высшего ценностного положения явствует, что ценностное полагание сущностно двойственно как таковое. В ценностном полагании – все равно, явно или нет, – полагаются, соответственно, одна необходимая и одна достаточная ценность, – однако каждая, исходя из преобладающего способа сопряженности их. Такая двойственность ценностного полагания соответствует его принципу. То, исходя из чего полагание ценностей как таковое поддерживается и направляется, – это воля к власти. Воля к власти – изнутри единства своей сущности – взывает к условиям возрастания и сохранения самой себя и тянется к ним. Взгляд на двойственную сущность ценностного полагания особо ставит мышление перед вопросом о сущностном единстве воли к власти. Коль скоро воля к власти – это «эссенция» сущего как такового и сказать так значит выразить истинное для метафизики, мы, задумываясь о сущностном единстве воли к власти, задаемся вопросом об истине этого истинного. Тем самым мы достигаем высшей точки этой и вообще всякой метафизики. Однако что значит здесь высшая точка? Поясним, что мы имеем в виду, на примере сущности воли к власти, оставаясь при этом в границах, какие поставлены нашему сегодняшнему рассуждению. Сущностное единство воли к власти не может быть ничем иным, как самой же волей к власти.
Пир Валтасара. Рембрандт ван Рейн
Сущностное единство – это тот способ, каким воля к власти приводит себя пред себя самое. Оно ставит волю к власти пред нею самой, поверяя ее ею же самою, так, что, будучи так поверяема, она впервые репрезентирует себя в своей чистоте и тем самым в высочайшем своем облике. Однако репрезентация здесь – это не какое-то представление себя задним числом, – нет, ею же самой определяемая презентность есть тот способ, каким и в качестве какого воля к власти есть.
Однако такой способ быть есть вместе с тем и способ, каким воля к власти ставит себя вовнутрь несокрытости самой себя. Вот в чем покоится ее истина. Вопрос о сущностном единстве воли к власти – это вопрос о способе, каким бытийствует та истина, в которой воля к власти есть как бытие сущего. А эта истина вместе с тем есть и та истина сущего как такового, в качестве которой есть метафизика. Итак, та истина, о которой спрашиваем мы сейчас, – это не та истина, которую, как необходимое условие сущего как сущего, полагает сама воля к истине, а та истина, в которой уже бытийствует полагающая условия воля к власти как таковая. То Единое, в котором она бытийствует, – сущностное единство воли к власти, – уже само затрагивает волю к власти.
Какова же, спросим теперь, эта истина бытия сущего? Она может определять себя лишь исходя из того, чего она истина. Коль скоро, однако, в пределах метафизики нового времени бытие сущего определилось как воля, а тем самым как воление себя самого, самоволение, а самоволение в самом себе уже есть ведение самого себя, самоведение, – сущее, , subiectum, бытийствует по способу ведения самого себя, самоведения. Сущее (subiectum) презентирует себя, и вот как именно: оно презентирует себя себе же самому по способу ego cogito (я мыслю). Такая презентация самого себя, репрезентация (представление), есть бытие сущего qua subiectum. Самоведение становится субъектом как таковым. В самоведении собирается все ведение, все доступное ведению в таком ведении. Это собрание знаний, подобно тому, как горные хребты – это собрание гор. Субъективность субъекта в качестве такого собирания есть соagitatio (мышление), conscientia, совесть, conscience. A coagitatio в самом себе уже есть velle, воление. Вместе с субъектностью субъекта наружу выходит, в качестве его сущности, воля. Метафизика нового времени, будучи метафизикой субъектности, мыслит сущность сущего в смысле воли.
В субъектность в качестве ее первейшего сущностного определения входит то, что представляющий субъект удостоверяется в себе самом, и это значит – постоянно удостоверяется и в представляемом им как таковом, заручается им в его достоверности. В соответствии с таким удостовериванием у истины сущего как достоверности-соведения характер удостоверивания (certitudo). Ведение самого себя, в котором и соведенность-достоверность как таковая, есть со своей стороны разновидность прежней сущности истины, а именно истины как правильности (rectitudo) представления. Однако правильность состоит теперь уже не в приравненности к чему-либо наличноприсутствующему – не продуманному в своем наличном присутствии. Правильность состоит теперь в том, что все подлежащее
представлению устрояется в направлении той правой меры, того эталона, какой положен вместе с притязаниями на ведение, присущими представляющей res cogitans sive mens (мыслящая вещь или ум). Притязания эти идут в направлении достоверности, а достоверность состоит в том, что все, что бы ни представлялось, всякое представление, «сгоняется» в ясность и отчетливость математической идеи (idea) и в ней собирается. Тогда ens – это ens coagitatum perceptionis. Теперь представление правильно, если удовлетворяет таким притязаниям на достоверность. Удостоверенное в своей правильности, представление право и верно, оно готово к тому, чтобы им, оправданным, распоряжались. Истина сущего в смысле присущей субъектности самодостоверности есть как достоверность (certitudo), в сущности, оправдание представления и всего в нем представляемого перед присущей ему самому ясностью. Оправдание же (justifcatio) – это совершение iustitia, и тем самым само Правосудие. Субъект, будучи субъектом всегда и везде, удостоверяется в самом себе – заручается достоверностью самого себя. Он оправдывает себя перед полагаемыми им же самим притязаниями на справедливость.В самом начале нового времени с новой силой встал вопрос, каким же образом человек может удостоверяться в том, что сам пребудет постоянно, то есть удостоверяться в своем спасении в целом сущего, и это значит – перед сущим из сущего, перед основанием всего сущего (перед Богом). Такой вопрос о достоверности спасения есть вопрос оправдания, то есть правосудия (justitia).
В пределах метафизики нового времени Лейбниц впервые мыслит subiectum как ens percipiens et appetens (сущее воспринимающее и стремящееся). Мысля vis (силу), присущую ens, он впервые ясно мыслит волевую сущность бытия сущего – сущность как волю. В духе нового времени он мыслит истину сущего как достоверность. В 24 тезисах метафизики Лейбниц говорит (тезис 20): justitia nihil aliud est quam ordo seu perfectio circa mentes («Правосудие – это порядок или совершенство умов»). Эти mentes (умы), то есть res cogitantes (мыслящие вещи), согласно тезису 22, суть primariae mundi unitates (первичные единства в мире). Истина как достоверность заручается самоуверенностью, она есть порядок (ordo) и непрестанное утверждение, констатация, то есть совершающееся и совершенство (per-fectio). Присущее с'aмому первому сущему, собственно-сущему свойство быть порукой есть justitia (правосудие). Кант в своем критическом основоположении метафизики мыслит конечное самоудостоверение трансцендентальной субъективности как quaestio juris (вопрос права) трансцендентальной дедукции. Это самоудостоверение есть вопрос правовой, вопрос оправдания представляющего субъекта, который сам утвердил свою сущность в самоуправстве своего «я мыслю».
В сущности истины как достоверности – поскольку последняя мыслится как присущая субъектности истина, а истина как бытие сущего, – скрывается испытанная на основе оправдания самоуверенности справедливость-правосудие. Хотя она и правит как свойственная субъектности сущность истины, в рамках метафизики субъектности она все же не мыслится как истина сущего. Правда, справедливость-правосудие как ведающее само себя бытие сущего обязано, напротив, выступить перед мыслью метафизики нового времени, как только бытие сущего начинает выявляться как воля к власти.
Жертвоприношение Авраама. Рембрандт ван Рейн
Эта последняя ведает себя как сущностно полагающую ценности, она заручается условиями своего собственного сущностного постоянства и тем самым постоянно становится праведной перед самой собою, будучи в таком становлении правосудием и справедливостью. Собственная сущность воли к власти должна репрезентировать себя в таком правосудии-справедливости и в качестве его, а это значит, если мыслить в духе метафизики нового времени, – быть. Подобно тому, как в метафизике Ницше мысль о ценности фундаментальнее, чем основополагающая мысль о достоверности в метафизике Декарта, – постольку, поскольку достоверность может считаться правой лишь при условии, что она будет признаваться высшей ценностью, – то в эпоху, когда вся западная метафизика приходит к своему завершению у Ницше, усмотренное самоудостоверение субъектности оказывается оправданием воли к власти в согласии с той справедливостью-праведностью, какая правит в бытии сущего.
Уже в раннем, довольно широко известном своем сочинении – во втором из «Несвоевременных размышлений», носящем название «О пользе и вреде истории для жизни» (1874), – Ницше ставит на место объективности исторических дисциплин «Справедливость» (раздел 6). В остальном же Ницше нигде не касается справедливости. И только в решающие годы – 1884-й и 1885-й – когда перед его мысленным взором стоит «воля к власти» как основополагающая черта сущего, Ницше заносит на бумагу, но не публикует две мысли о справедливости.
Первая запись (1884) озаглавлена «Путь свободы». Она гласит: «Справедливость как образ мысли созидающий, отбрасывающий излишки, уничтожающий, исходящий из оцениваний; высший репрезентант самой жизни» (XIII, 98).
Вторая запись (1885) гласит: «Справедливость как функция власти, широко обозревающей все окрест, – она поднимается над мелочными перспективами добра и зла, стало быть, обладает куда более широким горизонтом преимущества, – намерение сохранить нечто такое, что больше, чем вот та или эта личность» (XIV, афоризм 158).