Западная Европа. 1917-й.

В палате общин либерал Ченселлор (его избирательный округ находился по соседству с Бразерхуд-чёрч) подробно рассказал своим коллегам, как было организовано «стихийное» нападение на церковь. «Чем вы сможете объяснить лишение их (т. е. противников войны. — К. К.) возможности выражать свое мнение, пресекая их митинги? Какое впечатление произведет это на общественное мнение? Эффект будет один: о митингах, о которых, оставь мы их в покое, узнали бы лишь дюжины и сотни человек, узнают тысячи и миллионы»^{100}.

Этими первыми протестами дело, однако, и ограничилось. В недели и месяцы, последовавшие за разгромом Бразерхуд-чёрч, реакционная пресса, не боясь повториться, твердила, что английские Советы депутатов (как, впрочем, и русские) созданы немецкими шпионами на немецкие деньги и что они стремятся привести Англию к такому ясе «краху», к какому уже привели Россию. Публиковавшиеся в «Морнинг пост» письма читателей (какова газета, таковы и ее читатели!) требовали запрета митингов и конференций английских Советов и всего вообще антивоенного движения в стране. «Свобода мнений здесь ни при чем. Свобода — это возможность делать то, что правильно», — безапелляционно заявлял, выдвигая эти требования, некий генерал-лейтенант в отставке Фрезер^{101}.

Либеральная пресса, осудив погромщиков и отмежевавшись от организаторов погромов, предпочитала в дальнейшем сообщать о срывах конференций Советов и о насилиях над участниками этих конференций лишь в порядке информации. Конечно, нет правила без исключения: «Дейли ньюс» вернулась к этому вопросу 8 октября, заявив, что «погромы митингов Советов депутатов ставят под угрозу традиционные британские свободы», а «Манчестер гардиан» посвятила этой теме 13 августа еще одну передовую, в которой говорилось, что английское правительство «не так слабо, чтобы нуждаться в узурпации его функций толпой» (т. е. оно может справиться с движением Советов и без помощи толпы).

Все это были, однако, лишь перепевы ранее сказанного, весьма к тому же немногочисленные. Широкой кампании протеста либералы в прессе и в парламенте не подняли. Требование судебного расследования событий в Бразерхуд-чёрч, промелькнув 30 июля в некоторых либеральных изданиях, не было подхвачено даже и самими этими изданиями, не говоря уже об остальных. Громилы, оставаясь безнаказанными, распоясывались все больше. А между тем либералы умели, даже и в войну, быть настойчивыми, когда их «задевало за живое». Вопрос о запрете вывоза за границу «Нейшн», еженедельника, в котором многие либеральные парламентарии видели в 1917 г. свой орган, подымался ими в палате с весны и по осень 1917 г. (пока этот запрет не был отменен), не менее 10 раз.

С преследованием движения Советов вышло по-иному. Принципиально осудив погромы, либералы предоставили в дальнейшем событиям развиваться своим чередом. Что же касается движения Советов, то оно не сдавалось. Преследуемые, как писал Том Квелч, «темными силами реакции», Советы принуждены были перейти в «свободной» Англии на полулегальное положение, и могли лишь декларировать свои цели и планы массовой борьбы. Однако и эти словесные декларации, время от времени появлявшиеся в «Колл», тревожили реакционеров.

«Рабочие и солдатские Советы, заимствовавшие свои цели у русских Советов, вновь поднимают голову», — била в набат 27 октября 1917 г. «Дейли экспресс». Она с сожалением добавляла при этом, что местопребывание руководящего Комитета Советов депутатов открыть не удалось.

V

После свержения русского царизма военная активность России, как и опасались ее западноевропейские союзники, стала падать. Французское командование после весенних волнений во французской армии (о них ниже) длительное время не предпринимало крупных наступлений, а США, объявив 8 апреля 1917 г. войну Германии, должны были, как предполагалось, перебросить основную массу своих войск в Европу лишь к 1918 г. Так получилось, что летом 1917 г. на Англию пала главная тяжесть войны на Западном фронте. Английская армия не была к этому готова. Да к тому же ее военачальники занимались другими делами: они торопились захватить некоторые, давно уже привлекавшие английских империалистов, районы Ближнего Востока.

В начале июля 1917 г., когда русское командование, действуя под нажимом союзников, перешло в наступление, ни англичане, ни французы русских не поддержали. Лишь 31 июля, уже после провала наступления Керенского, английский фельдмаршал Д. Хейг двинул свои войска в наступление на северном участке Западного фронта, и английские солдаты стали десятками тысяч гибнуть под градом немецких снарядов в болотах Пешанделя (Фландрия). Момент для наступления был выбран неудачно. Прорвать немецкий фронт, на что рассчитывал Хейг, не удавалось, но он, не считаясь с этим, упорно вводил в бой все новые воинские части. Так продолжалось не один месяц.

В начале декабря, когда английское наступление наконец прекратилось, стало ясно, что оно «закончилось провалом во всех намеченных пунктах»^{102}.

Английской армии оно стоило потери 400 тыс. солдат убитыми и ранеными. Сказать это народу английские генералы и правители не решались. Все долгие месяцы кровавых битв во Фландрии от рядовых англичан тщательно скрывали правду о положении на фронте. «Победы преувеличивались, — пишет Ллойд Джордж, — потери преуменьшались… Каждый намек на успех усиленно раздувался. Общественное мнение… день за днем усыплялось тенденциозными сообщениями о выигранных битвах и успехах»^{103}.

И все это время, как ни плохи были дела на фронте, положение в тылу не переставало тревожить правящие классы Англии.

По мере того как адмиралтейство организовывало конвоирование торговых флотилий военными судами, немецкие подводные лодки представляли для англичан все меньшую опасность. Однако летом 1917 г. продовольственное положение страны оставалось трудным, очереди у продовольственных лавок сохранялись, и «Дейли экспресс» демагогически требовала повесить для примера хотя бы одного спекулянта продовольствием на решетке Трафальгарского дворца.

Правительство пыталось за счет дотаций оптовикам снизить цепы на основные продукты питания, но цены после кратковременного снижения снова ползли вверх.

С приближением осени, а затем зимы усталость населения от войны сказывалась все сильнее. Буржуазная пресса жаловалась на растущие в обществе апатию, неверие в возможность одержать решительную победу.

«Простые люди, — писала социалистическая «Уиллесден колл», — хотят слушать о мире. Их лица светлеют при одном только упоминании о нем»^{104}. Корреспондент «Нейшн» был такого же мнения. «Вдали от Лондона, — отмечал он, — я нашел провинцию усталой от войны… Они (жители провинции. — К. К.) не демонстрируют, они покоряются, но их голос — за мир»^{105}.

Как обычно в военные времена, распространялись слухи о неких таинственных, предвещающих скорый мир знамениях.

Все графство Эссекс обошел рассказ об ангелах, несущих свиток, на котором огненными письменами было начертано слово «мир». Они разворачивали этот свиток то над одной старинной церковью, то над другой и исчезали так же таинственно, как появлялись.

Правящие круги попытались противопоставить всеобщей апатии, усталости, росту антивоенных настроений широкую пропагандистскую кампанию, организованную так называемым Национальным комитетом по пропаганде военных целей. Во главе Комитета стоял Ллойд Джордж. Его заместителями являлись Дж. Асквит, А. Бонар Лоу и Дж. Барнс. Комитет возник летом 1917 г., и его создание было «хотя бы отчасти, — как осторожно отмечала 27 июля «Манчестер гардиан», — вызвано русской революцией и новыми идеями о целях войны».