Западня для ведьмы

– Благодарствую, коллега Эдмар, но магу Ложи никак нельзя перейти на службу к правителю иноземного государства.

– Жаль… Если все же надумаете, подходящая должность для вас в моем княжестве всегда найдется, имейте в виду.

– Благодарю вас, – учтиво повторил Суно, про себя добавив: «Жабий ты выкормыш».

– Право же, чудный выдался вечер, – промурлыкал Эдмар перед тем, как отойти к компании волшебниц, которые окликали его и делали приглашающие жесты. – Ничуть не раскаиваюсь, что все-таки выбрался на ваше Светлейшее Собрание…

«Это нам впору раскаиваться, что тебя, жабьего стервеца, в почетные гости записали!»

Неподалеку вполголоса бранилось между собой несколько магов довольно высокого ранга, пеняя друг другу на то, что нечего было поддерживать идею насчет тренировок Дирвена Корица с «Рвущим цепи, рушащим стены»:

– Вы, коллега, не проницательней чворка.

– Да я-то как раз был против, а вы или запамятовали, или грешите против истины! Я говорил – не дорос он еще до сего артефакта, это вы захлопали крыльями, как на птичьем дворе…

– Тише, тише, нельзя же ронять лицо, – встревоженно урезонил их третий. – А то древний маг, вон он стоит, может подумать, что у нас упадок нравов, и мы несерьезные люди.

– Честно говоря, коллеги, он уже это подумал, – скучающим тоном обронил Тейзург, слегка повернув голову в их сторону, и тут же вновь отворотился к дамам.

Маги умолкли, нерадостно переглянулись и поспешили скрыться в толпе.

Вновь присоединившийся к Орвехту Шеро сумрачно вымолвил:

– Что ж, ежели вспомнить ответ того крухутака, понятно теперь, почему в давние времена каждый второй-третий из тогдашних мечтал прибить коллегу Тейзурга.

Большой Седой хребет напоминал гигантского хтонического зверя, растянувшегося от одного края земли до другого, спиной достающего до облаков. Возможно, он и был таким зверем, только давным-давно окаменевшим. Под слоем снега проступали складки его шкуры – головокружительные скальные кручи. Хвойные леса издали напоминали пегую темную шерсть.

Наверняка сейчас он называется не Большой Седой, а как-нибудь иначе. Имена гор, морей, пустынь, равнин и рек меняются вместе с народностями и цивилизациями. Хотя иногда бывает, что прежнее имя возвращается, всплыв из пучины времен уже в иную эпоху.

Куду, Вабито, Сохнор и Мофну, в отличие от жителей тундры, которые приютили их и теперь везли на юг, чувствовали себя скверно. Холод, тряска на санях, хлещущий в спины ледяной ветер.

Тейзург, будь он проклят, так и сказал им: «Ваша жизнь не будет легкой, но будет интересной, уж это могу обещать».

Да еще бросил на прощанье: «Когда мы в последний раз виделись с Унбархом, я его убил. Но это было в другом мире, куда он сбежал после своих здешних благих дел».

Все четверо и еще пятый, Тахнор, не переживший гангрены после жестокого обморожения, были учениками Унбарха, великого и мудрого мага. Впрочем, мудрость его дала трещину, ибо он совершил непростительное деяние – подверг пыткам и подтолкнул к самоубийству тогдашнего Стража Сонхийского.

Сам Унбарх позже объяснял: он знать не знал о том, что этот Хальнор и есть Страж Мира в смертном воплощении. Считал его обыкновенным способным магом, негодным учеником, который ослушался приказа и предал своего господина – переметнулся на сторону Тейзурга, чтобы вместе с ним защищать Марнейю, принадлежавший этому мерзавцу город, который Унбарх решил сжечь в назидание всем нечестивцам.

Марнейю в конце концов сожгли, но Тейзурга захватить не удалось. Тот ускользнул, вонзив себе в сердце Клинок Жизни. Когда его, мертвого, нашли, застывшие губы кривила типичная для него издевательская улыбочка.

Зато Хальнора взяли живым. В ходе боя, понимая, что они проиграли, Тейзург попытался его убить, но Куду тогда метнулся наперерез и заслонил предателя, сияющий зачарованный нож вонзился верному ученику в мякоть плеча. Таким образом Куду сослужил службу Унбарху и спас Хальнора от легкой смерти, которая была бы и не смертью в полном смысле слова, а всего лишь безболезненным уходом из обреченной телесной оболочки.

Тейзург ему этого не простил. Так же, как Вабито, Сохнору, Тахнору и Монфу, которые по приказу учителя пытали Хальнора. Он потом их всех поодиночке выследил, выкрал и заколдовал, спрятав в тайнике среди вечных льдов, во владениях Пса Дохрау, который тоже был сильно зол из-за Стража.

Они пребывали в плену мучительных наваждений и терпели неимоверные страдания, сколько времени это длилось – неизвестно. Тейзург тогда предупредил, что оставит их в таком положении до тех пор, пока изувеченная сущность Хальнора не вернет свою былую силу.

Несколько месяцев назад этот изверг явился и освободил их. Сказал, что ему, мол, любопытно, как они сумеют устроиться в современном мире, и добавил с непонятной ухмылкой, что древние маги нынче в цене.

По молчаливому уговору, никаких речей о прошлом они не вели. Каждый пребывал с этим наедине. Обсуждали только насущное, и то нечасто.

Глава 4 Улика хвоста и башни

Агент Светлейшей Ложи Змейка уже второй час смотрела на ветку дерева за окном: изящную, тонкую, покрытую гладкой серой кожицей в зеленоватых пупырышках, с набухшими почками. Ветка порывисто покачивалась на плотно слепленном облачном фоне – казалось, того и гляди тронет стекло, но никак не могла до него дотянуться.

Как любая песчаная ведьма, Хеледика с детства была приучена защищаться от телесных страданий и неприятных впечатлений, уходя в созерцание. Когда она после своего побега из родной деревни скиталась по Мадре, а потом была служанкой и девчонкой для битья в ларвезийской провинциальной гостинице, откуда ее забрал Суно Орвехт, только это ее и выручало. После истории с Дирвеном и попытки самоубийства она тоже спасалась созерцанием. Сейчас это снова ей пригодилось.

Правда, в Олосохаре ее приучили к любованию песком, да еще тем, что на нем произрастает – в разное время суток, в разную пору, при разном освещении. На пустыню можно смотреть сколько угодно, и названий для песка в сурийских наречиях великое множество. Это у северян, хоть в Ларвезе, хоть в Овдабе, одно-единственное слово «песок» на все случаи жизни.

Кроме трепещущей на весеннем ветру ветки, в поле зрения были обои в конфетную желто-розовую полоску и мебель, с виду домашняя, но с наводящим тоску казенным запахом. И в придачу куклы – румяные, глазастые, с выпуклыми щеками и губами бантиком, в разнообразных нарядах. Они сидели на камине, на комоде, на этажерке, по углам скрипучего деревянного дивана с кожаными подушками. Судя по выражению бессмысленного довольства на расписных круглых мордашках, им тут было хорошо.

Одна из кукол сидела голышом перед Хеледикой, которая шила ей одежку. Рядом на табурете стояла корзина с лоскутьями. Предполагалось, что девочку, помещенную в карантин абенгартского особого приюта для конфискованных детей, это занятие успокаивает и развлекает, обеспечивая ей таким образом гарантированное законом Детское Счастье.

Змейка подозревала, что после того, как она отсюда уйдет, от слова «счастье» ее будет мутить не хуже, чем от какой-нибудь гадости.

Впрочем, сначала надо уйти. В особый приют определяли тех, кого по каким-либо причинам надлежало охранять и держать под усиленным наблюдением, но у сильной ведьмы были шансы выбраться на волю. Другой вопрос, что прорваться с боем – это все равно, что объявить во всеуслышание, кто она такая.