Запах денег
Шрифт:
Грязные обои со стен свисают спиралями. Плинтуса вздыбились. По бетонным швам потолка обвалилась штукатурка.
Пошаркал на кухню. И здесь не веселее! Ржавая мойка, унылый крючок гусака с сорванным вентилем, предсмертно хрипящий холодильник.
Павел открыл царство холода, а там лишь початый пакет молока, да заплесневевшая банка килек.
Подвывая от возмущения и затравленности, Павел прогарцевал в зал. На незнакомой колченогой тахте, заправленной серым одеялом, вдруг радостно заголосил васильковый мобильник.
— Алло!
— Это тебе
— Кто говорит?
— И запомни, в полночь ты вернешься назад. Попытайся сделать хоть что-нибудь доброе.
— Послушайте!..
Мобильник безразлично отозвался короткими гудками.
Паша заскулил, отшвырнул телефон, ударился головой о стену.
А васильковый мобила вдруг наполнился внутренним светом, засверкал солнечными всполохами.
Павел схватил трубку, приник к монитору, по которому бежала строка: “До конца пребывания в жизни осталось 5 часов 40 минут 37 секунд”.
В глубокой задумчивости Паша выскочил во двор. Вместо ласкающей взор вишневой “Ауди” у подъезда горбилась морковно-рыжая “Ока”. С Пашиными номерами!
Фирмач с втиснулся в клоунский узкий салон, повернул в зажигании ключ.
Добрые дела, говорите? Ладно!
Паша Голубев вывернул на Садовое кольцо с рекламными щитами пива и табака, вклинился в стаю чадно ползущих лимузинов.
“На Воробьевы горы!” — почему-то решил он и наддал газу.
У здания МГУ он увидел мигалки милицейских машин и сгрудившуюся у высотки толпу.
На перилах балкона пятого этажа сидела девушка.
Павел выскочил из машины.
— Хочет покончить с собой.
— Несчастная любовь.
— Разобьется?
— Покалечится. Упадет на газон.
Растолкав праздно болтающих зевак, Паша молнией взлетел по лестнице, вышел на балкон.
— Не прыгай, а?!
Девушка зло сверкнула глазами:
— Уйди!
— Я был там. Ничего хорошего…
— Где там? — девушка дернула губами.
— На небесах.
— Прикалываешься?
— Правда! Мне ангелы даже мобильник дали.
Паша показал васильковый телефон.
Девушка откинула русую прядь:
— Никогда еще не видела таких комиков.
— Пойдем, перекусим. У меня внизу “Ока”.
Девушка протянула ему руку.
Они гуляли с Соней по Арбату, пили кофе по-турецки, лакомились мороженым, грызли фисташки.
Потом поехала в Пашину хрущебу.
А на часах меж тем было — 23.45.
Ровно в полночь затрезвонил мобильник.
— Пора! — произнесла трубка голосом ангела-крепыша.
— Постойте! Хотя бы еще одну ночь!
— До встречи…
Свет померк в глазах Павла и с новой силой вспыхнул.
Ангел-крепыш шлепал его по щеке крылом, приводя в чувство.
Паша тряхнул головой:
— Верните к Соне!
— Ты попадешь в рай. За спасение девичьей души.
— Не хочу в рай!
— Тебя никто не спрашивает.
И тогда Павел полез с ангелом драться. Выдернул из его плеча несколько перьев, укусил за
плечо.Свет вновь погас в его глазах.
Очнулся он в своей прежней роскошной квартире.
Выглянул в окно, у подъезда его алая “Ауди”.
Прислушался. Женское пение. Это Сонечка плескалась в ванне.
Рванул дверь. Точно! Милая, дорогая, единственная…
— Соскучился? — сдула пену с ладони.
— Я… Ты… Они… — заблеял Паша.
— Сейчас выйду, котик. Завари цейлонский чаек.
Павел вприпрыжку понесся на кухню. У газовой плиты мирно лежал васильковый мобильник.
Павел схватил его, нажал на клавиши. Телефон был мертв. Аккумуляторы сели.
Павел и Сонечка поженились и родили малышечку Варю.
Дела на фирме у Паши идут на редкость хорошо.
Самочувствие у супругов отменное.
Жить будут долго.
А мобильник даже и с новеньким аккумулятором не заработал.
Но Соня настояла поставить его в “красном” углу, под иконкой ангела-хранителя. Ведь именно небесный мобильник свел вместе два любящих сердца.
Паша покряхтел, но согласился.
Одно пугает, вдруг мобильник опять оживет?!
Капсула 18. МУХА
У Степана Лапина, художника-авангардиста, любимца публики, критики и томных женщин, всё не заладилось.
На выставку в Сокольниках пришла лишь сотня посетителей. Матёрые критики обозвали его бездарностью и приспособленцем. Супруга Светлана умотала на Мальту, к рыцарям с могучими гениталиями. Любовница Люська отбыла в Новую Зеландию с овечьим пастухом, алчным миллионером.
Остался Стёпа один, яки перст.
Заперся в мастерской. Достал бутыль вискаря, маханул стопарь, да и принялся крест накрест полосовать свои картины, а обрезки холста топтать ботинками на толстой каучуковой подошве.
Вдруг вокруг Стёпы принялась виться большая, изумрудным брюшком муха. Бьется в грудь, в лоб, в испоганенные ободрышами краски руки.
— Отстань! — Стёпа яростно отмахнулся.
— А ты не юродствуй! — колючим голоском отвечает гостья.
Допился до чёртиков? С одного-то стопаря? Рано!
Стёпа устало опустился на бутылочный ящик. Закрыл глаза. Главное, не поддаваться панике. Он здоров, счастлив, умен…
Муха же села на Стёпино плечо, деловито умылась, почесала лапкой перламутровые щеки и говорит:
— Я — некоронованная королева мух Останкинского района.
— Ну, и?… — Стёпа разлепил глаза.
— Будешь меня слушать, я тебе помогу.
Стёпа ошалело скосился на соседку, потянулся за вискарем, а муха напружинила жирное брюшко и ему директивно:
— Не бражничать!
Стёпа сглотнул слюну.
И стал Степан жить с княгиней Ольгой, так муха попросила себя называть.
— Хочешь добиться ошеломительного успеха, — наставляла его Оля, — перестань живописать эти зловонные тарные ящики, мусорные баки, горестных бомжей на вокзале.