Запах полыни

— Как же — «не пошла бы», побежала бы!

— Я приглашала. Она отказалась.

— Ой, только не надо душещипательных историй, время рождественских сказок прошло, на носу лето!

Сауле вкрадчиво предложила:

— В принципе ты можешь идти домой и с ней не знакомиться…

— Ну да, разбежалась, как же, — возмутилась Таня. — Я уйду, а эта шустрая девица вас с Китенышем тут же обчистит!

— Ну как тебе…

— И не мечтай — не стыдно!

— Что, совсем?

— Саулешка, ты настоящая дура, — рассердилась вдруг Таня. — Никто кроме тебя — поверь, я знаю, что говорю, — не притащил бы в дом замарашку с рынка! А уж если эту замарашку при всех поймали на воровстве…

— Она взяла всего лишь хлеб!

— Не взяла, а украла!

— Но хлеб.

— Да хоть хлебную корочку!

Услышав рычание, подруги перестали переругиваться и обернулись: в дверях стоял бультерьер. Набычившийся, чудовищные клыки наружу, он грозно поедал глазами оторопевшую Таню.

Сауле виновато пролепетала:

— Что ты, Кеша, мы вовсе не ссоримся, это же моя лучшая подруга…

Бультерьер недоверчиво заворчал. Сауле искательно улыбнулась. Никита из комнаты торопливо подтвердил:

— Они правда дружат.

Лизавета смотрела на женщин с нескрываемым злорадством и молчала. Она-то знала, что Кеша с самого нежного возраста не любит громких голосов, в их квартире они слишком часто кончались безобразными драками, а то и поножовщиной. Мамины приятели отлично это знали и, если пес с девочкой находились дома, вели себя тише воды ниже травы. Особенно после того, как Кеша порвал сухожилия дяде Юре, схватившему во время ссоры нож.

Впрочем, Лизавета практически никогда не оставалась в квартире, когда мама устраивала пьянки. Даже зимой забирала свое одеяло, уходила с Кешей на верхний этаж и устраивалась там возле батареи. Соседи не возражали, они жалели девочку и иногда подкармливали. Совали в руки то бутерброд с сыром, то пирожок, изредка выносили даже пластиковую тарелку с жареной картошкой и сосисками.

Как-то Лизавета получила большущий кусок шоколадного торта, в сорок восьмой квартире праздновали день рождения. Потом он часто снился девочке, этот воздушный бисквит, украшенный меренгами и нежным кремом.

В жизни Лизавета не ела ничего вкуснее!

При этом девочка не считала себя несчастной, отнюдь. У нее же Кеша! На улице Лизавету и пальцем никто не трогал, трусили.

Жаль, мамка никого не боялась и спьяну распускала руки. Она и Кешу била, если он не успевал спрятаться.

Ногами!

Кеша по-прежнему ворчал, демонстрируя всем желающим впечатляющий набор острейших клыков. Притихшие дети сидели на диване и смотрели на взрослых.

Сауле прятала от Тани улыбку, она не сомневалась, что пес никого не тронет. И первый раз видела подругу растерянной.

Татьяна, которая терпеть не могла никакого давления, неожиданно разозлилась. Подбоченилась и возмущенно прошипела:

— Ах ты ж, суповой набор в ассортименте, крокодил зубастый, крыса голохвостая, задница розовая! Ты в гости сюда заявился или так, шел мимо и заглянул на разборки?!

— В гости, — быстро ответила за любимца Лизавета. — Он в гости пришел. — И уточнила: — Со мной. Мы с ним вместе пришли. Нас вот она пригласила. Сауле называется.

— А чего ж тогда «пальцы веером»?!

— Это так… для порядка. Чтоб не кричали. Вдруг да поссоритесь? Кеша ссор ужас как не любит и криков не любит, он такой…

— Ишь, «такой»! А если в нос ногой, чтоб права не качал?!

— Не надо в нос, — испугалась Лизавета, — он хороший!

Бультерьер вертел тяжелой башкой, то ли слушал так, то ли следил за говорящими. Но больше не рычал. Отошел от порога и снова лег в ногах у хозяйки.

Никита с любопытством спросил:

— А почему «суповой набор»?

Таня ответить не успела. Зато гостья нежно погладила любимца по тяжелой голове и огорченно признала:

— Худой он у меня, видишь, ребра наружу?

Никита сочувственно кивнул.

— Ничего, вот я вырасту… Я ему ливерную колбасу куплю! Знаешь, как он любит ливерную колбасу?

— Ливерную?

— Именно что ливерную. Я ему много-много куплю!

И дам все сразу. — Тощее чумазое личико стало мечтательным. — Чтоб он ел, ел, ел… Пока не наестся!

Никита расстроенно рассматривал собаку. Он как-то сразу не обратил внимания на Кешину худобу, просто позавидовал гостье: маленькая, а уже свой пес. Он о таком и думать не смел, радовался, когда соседка с первого этажа позволяла выгулять болонку, смешную и лохматую безобразницу Ресси.

Татьяна молчала, живые глаза ее показались Сауле непривычно серьезными и даже печальными. Вряд ли она сейчас помнила об украденной булочке. Даже на собаку Татьяна смотрела без страха, скорее, с брезгливой жалостью. А у Китеныша набухли губы и подозрительно заблестели глаза.

Решив отвлечь подругу и сына от грустной темы, Сауле преувеличенно весело воскликнула:

— Ну, ливерной колбасы у нас, к сожалению, нет! Зато есть домашние котлетки и гречневая каша с маслом! По-моему, тоже неплохо, как считаете? И сейчас мы пойдем ужинать, если честно, у меня после завтрака крошки во рту не было!

— Ура! — Никита обернулся к гостье: — Знаешь, какие вкусные котлетки мама готовит? — и гордо пообещал: — Кеше тоже понравятся, вот увидишь!

Таня хмыкнула, но ничего не сказала, что уже удивительно. Бультерьер взволнованно засопел и вопросительно поднял глаза на хозяйку, будто тоже понял, о чем речь.

— Только давайте перед ужином я вас быстренько перезнакомлю. А то и солонку друг другу не передать. — Сауле рассмеялась. — Не скажешь же: «Эй, как там тебя»…

Никита с Лизаветой переглянулись и дружно фыркнули. Сауле притянула к себе сына и сказала:

— Будем вежливыми и для начала представимся нашей гостье…

Бультерьер вдруг заворчал, и Сауле поправилась:

— Гостям, конечно же гостям, прошу прощения. Так вот, это мой сын, зовут Никита.

— Я знаю, — сказала Лизавета. — Ты мне говорила.