Запах страха. Коллекция ужаса

— Ванесса? — вспомнилось ему. — Почему ты не спишь?

Отложив на время загадку исчезнувшего вагона-ресторана, он подошел в девочке и присел перед ней, убрав волосы с ее лица. Она не плакала, но что-то явно случилось. В ее облике он увидел пустоту, которую он прекрасно знал, потому что сам был наделен такой же. Он изобразил улыбку, и девочка не скривилась в ответ. По крайней мере, она не считала его оборотнем, чья голова может украсить стену над камином. Она не засмеялась в ответ.

— Что случилось?

— Сны, — сказала она, обняв его за шею на удивление крепко и приблизив губы к самому его уху. — Плохие сны.

V

— …И потом, цыпленок, их стало двое.

Волшебные Пальчики с сожалением подумал, что знаменитые удобства «Шотландской стрелы» не включают кофеварки эспрессо. Он мог бы с помощью порции кофе наполнить энергией старую серую губку, разбудить сверхчувства и заставить их работать сверхчетко. Как большинство сов, он жил на кофе.

Анни, сложив губы, посмотрела на дверь, за которой исчез сначала неудачник Гарри, а потом малыш.

— Ты говорила, что нам не следует разделяться, и была в этом очень даже уверена, — сказал он. — Нужно было занять круговую оборону.

— Ты не помогаешь, — сказала она.

Он заразился от нее волнением? Когда Анни что-то было непонятно, все вокруг обливались холодным потом. Такова обратная сторона ее таланта.

— Спокойнее, спокойнее, — сказал он. — Добавь ледка.

Она кивнула, понимая, что он имеет в виду, и попыталась последовать его совету. У нее в голове существовал переключатель, который отключал рецепторы, отвечающие за страх. Без него она бы не пережила войну.

Дэнни Майлз во время войны был слеп. Его вместе с другими жителями Ист-Энда эвакуировали на живописные просторы Уэльса. За свои первые двенадцать лет он научился ориентироваться в родном районе Стритем по звукам, запахам, прикосновениям и вкусу, но новая обстановка (холодные порывы ветра, речь такая, что язык сломаешь, бутерброды с жареными водорослями на ужин) превратилась для него в лишенный каких бы то ни было ориентиров ад. Он сбежал с фермы мистера и миссис Джонс и на ощупь вернулся через три графства домой. Но, добравшись до своей улицы, он узнал, что ее уже не существует, а его мама и тетя Брид уехали в Брикстон. Множество лондонских детей убегали из деревень и сел, куда их отправляли на время немецких бомбардировок. Многие бежали не от бутербродов с водорослями и уик-эндов в скучной церкви, а от непосильного труда или издевательств, но, как правило, они были зрячими. Его путешествие длилось девять дней. Мама сначала не могла решить, что с ним делать, то ли отправить обратно к Джонсам с биркой на шее, то ли оставить в Лондоне и прятать его во время налетов в бомбоубежищах.

Поскольку Дэнни родился слепым, ему было трудно понять саму идею слепоты и осознать, что его сверхчувства являются чем-то необычным. А потом в его мозгу как будто щелкнул выключатель. Никаких чудесных операций, никаких ударов по голове, никаких целителей и религиозных наставников — словно передним неожиданно распахнулась дверь. Когда это случилось, в городе как раз было затемнение, так что видеть особо было нечего… Пока не взошло солнце. После этого он, наверное, целую неделю орал, как сумасшедший. Вначале яркий новый мир в его глазах оттеснил привычные звуковые и осязательные шаблоны, которыми он привык обходиться, но, когда все успокоилось, оказалось, что слух его необычайно обострился. Вскоре он уже умел играть практически на всех музыкальных инструментах. Тогда-то он и заработал прозвище Волшебные Пальчики. А потом на сцену вышел Эдвин Винтроп, им заинтересовался клуб «Диоген», и он был признан наделенным талантом.

Он уже много лет занимался этим делом. В 1953 году он разоблачил фантома «Фестиваля Британии». Потом сорвал планы Банды Безумных. Снял взрыватели с последних бомб психологической пропаганды Геббельса. Очистил Лондонский зоопарк от призрачной гориллы и обезьянки Армады. Но это было не основное его занятие, хоть оно и превратилось для него в привычку. Некоторые джазмены глотали таблетки, играли на тотализаторе, спускали деньги на выпивку или гонялись за юбками. Он боролся с привидениями и прочей бесовщиной. И не с теми призраками, которые пугают людей старыми тряпками, а с теми, кто может укусить в ответ. С такими, как пожиратели сердец. Как локомотив № 3473-5. Последний случай был непростым. Хуже фантома. Хуже призрачной гориллы. И он знал это. Анни и малыш тоже знали это, но у них не было сверхчувств. Они не могли осознать, насколько это на самом деле было страшно. Даже не страшно — жутко.

— Опять ты за свое, — проворчала Анни.

Он понял, что барабанит пальцами. «Стелла при свете звезд». Песня о призраке. Он перестал стучать.

Руки болели. Четко рассчитанный удар крышкой пианино должен был дать ему понять, кто здесь хозяин. Оба больших пальца онемели, костяшки распухли и налились кровью. Он растопырил пальцы на скатерти и спокойным тоном произнес:

— Ой, больно.

Анни захихикала.

— Это и правда больно. Что бы ты чувствовала, если бы у тебя отвалилось лицо?

Она на мгновение замолчала, потом сказала:

— Немногое.

— Эти руки — мое богатство. Я на ночь их заворачиваю в вату. Если бы я мог, я бы застраховал их на огромные деньжищи. Этот… этот поезд целился в них, как птицы целятся в глаза. Сечешь?

— Самое страшное, что может быть.

— В точку, мать.

— Не называй меня матерью. Я не намного старше тебя.

Малыш уже должен был вернуться, но пока что не показывался. И Гарри Катли потерялся где-то в поезде.

Волшебные Пальчики устремил взгляд в противоположный конец вагона. Над одной из кабинок витал сгусток старушечьей энергии. Самой старухи там уже не было, хотя он не видел, как она уходила. Арнольд, этот кондуктор-официант-мажордом-верховный жрец, тоже сделал ноги. Во всем вагоне они с Анни остались одни.

Стук колес и качка действовали ему на нервы, как навевающий тоску городской джаз. Сплошная нескончаемая синкопа! Повторение нот без мелодии.

Поначалу движение было гладким, как скольжение по зеркальному озеру. Но теперь воды были засыпаны камнями. Ножи и вилки подпрыгивали на столе. В окнах дребезжали стекла. Скатерть немного сползла со стола, и ее пришлось прижать к столешнице, чтобы она не стянула посуду на пол.

Он чувствовал это зубами, кишками, горлом. Скорость, безрассудная скорость. Эта тварь могла в любую секунду съехать с рельсов.

Темные окна как будто кто-то вымазал снаружи густой синей краской и повесил на них черные шторы. Даже подойдя окну, он не увидел ничего, кроме собственного растянутого отражения в стекле.

Они не проезжали через туннель, они могли нестись на всех парах по эстакаде над пропастью, по беззвучно рассыпающимся под ними рельсам. Одни в этой темноте.

Он поднял руку и прикоснулся кончиками пальцев к стеклу, получив пять отчетливых ледяных уколов. Прикосновением он пользовался очень осмотрительно, но сейчас было подходящее время.

— Есть что-нибудь? — спросила Анни.

Он покачал головой, но стал прислушиваться к стеклу. Оно казалось плотным, как кристалл, и с прожилками. В нем чувствовались дрожь боли и музыка поезда, бибоп с высокими нотами, тревожные свистки и уханье зловещего баса. Это было сердцебиение локомотива № 3473-5, его пульс.

Острая боль пронзила его руку и прошла через каждую из косточек кисти.

Он стоял, прижимая ладонь к оконному стеклу и расставив пальцы. Боль толчками входила в него, сначала в кисть, потом в предплечье… Потом локоть и плечо.